XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Я сидел, прислонившись лбом к большому круглому окну. На улице пролетали снегоходы, своей бешеной скоростью рассекая воздух, меняли свое направление храбряки на скайбордах, лавируя между узкими коридорами домов, едва не врезаясь в «земные» машины. На коньках плывут парочки, то стрелой поднимаясь ввысь сквозь снежные волны, то кубырем катясь вниз, держатся за руки и никого не замечают вокруг. Старик с соседнего блока в своей смешной шапке не спеша перебирает палками, протаптывает лыжные пути от крыши до крыши.

На улице Гортленда были редкие зимние дни. Почему редкие, спросите вы? Потому что обычно людям больше нравятся разогретое солнце или весенний теплый ветерок. Эти кнопки большинство и жмет с утра, выбирая на пульте управления « тему» дня. Я же всегда прошу маму проголосовать за первый снег или проливной дождь, надеясь, что хотя бы сегодня число таких же чудаков перевесит приторный зной. Но каждые следующие десять утра, когда улицы принимают свой окончательный вид, меня ждет разочарование, что и в этот день не получить мне ливень с успокаивающей мелодией, словно тысяча пальчиков нервно постукивают по стеклу… тук-тук-тук… тртртртр. Почему только я так люблю это погоду? Лучше бы родился с обычными предпочтениями, поводов для счастья было бы больше. В нашем городе всегда решает большинство. А за них… Как-то я спросил у мамы, всегда ли наш город был таким, всегда ли в нем существовали пульты личности и кнопки управления погодой. Мама попыталась объяснить мне исторические катаклизмы, революционные перевороты, которые привели наш мир к такому виду, но я тогда мало что понял. Кто-то триста лет назад решил, что так люди больше жить не могут, распространил свою идею в незащищенные головы людей по всему миру, создал машину «реформации» и начал строить план по изменению жизни Земли. Вот и все, что я понял тогда. И все равно не смог уловить причины недовольства того мужчины. «Их что били? Или запрещали смотреть галактические бои?» спросил я тогда у мамы, искренне не смекая, каковы были мотивы. Мама лишь устало улыбнулась, пообещав, что когда-нибудь я это пойму. К слову, я до сих пор не смог.

Очередной вечер приходится проводить дома. Было бы все равно, если бы не зима на улице, если бы не снежные комы с пушистыми сугробами и морозным солнцем, придающие всему городу удивительный блеск. Я ждал этой погоды уже, наверное, не меньше шести месяцев. И вот, когда она наступила, мне нужно сидеть дома и готовиться к решающему разговору. Черт бы его побрал! Зачем это вообще нужно? Каждый подросток, достигая шестнадцатилетнего возраста, прощается с беззаботным детством, складывает в ящик свои любимые игры, перестает смотреть и участвовать в космических заездах. Все эти забавы приходится забыть, оставить в своем прошлом году. Ведь начинается решающий год. Год, который определит всю твою дальнейшую жизнь, окружение, гаджеты, питание и даже костюм. В семнадцать лет каждый обязуется пройти через беседу с толкером. И он, после разговора создает пульт, который и будет всей твоей жизнью. В нем будет заложена информация о твоей профессии, о твоей второй половинке, о распорядке дня… Да обо всем, что будет составлять твое существование. Пульт этот остается у тебя до смерти и не подлежит обмену и возврату. Все зависит от разговора с толкером в день твоего семнадцатилетия. И весь год тебе приходится сидеть дома и штудировать все возможные темы, вопросы, смотреть прошлогодние ответы, изучать видео беседы от положения пальцев до интонации голоса и внешнего вида. В первый же день злополучного года родители выбивает тебе наставника. Наставник – это толкер в отставке, до определенного возраста решавший судьбы подростков, после чего стал «лакомым кусочком» для всех семей с подрастающими детьми. Случалось даже, что взрослые ссорились друг с другом, если кто-то бесчестно перетягивал занятого тренера. Все хотят, чтобы их ребенок прошел свое испытание безукоризненно и стал обладателем престижного пульта. Тратят тысячи баллов за час тренировки, каждую неделю устраивают пробные беседы, максимально приближенные к той. Наверное, в этом есть смысл. Тем лучше и опытнее твой толкер, тем выше шансы получить счастливый билет в достойную жизнь, стать обладателем КРАСНОГО пульта. В нашем небольшом городе всего две семьи поголовно имеют его. Он обычно достается самым влиятельным людям, имеющим несчитанное количество баллов, особняков и временным устройств. Один их предок изловчился получить красный пульт, после чего его потомки придерживаются этой традиции. Нанимают лучших толкеров для учения. А может, им просто продали парольное слово или фразу, гарантирующую получить счастливый билет? НЕ знаю. Папа советовал не вникать в это, или рискуешь потерять веру в людей. Папа был мудрым.

Наша семья относится к среднему уровню. У мамы синий пульт, у папы был тоже. Они оба работали разработчиками игр для кошек, на жизнь нам всегда хватало. Несмотря на то, что устройство само выбирает тебе спутника, мои родители полюбили друг друга. Может, потому что они оба мечтали переехать на другую планету в детстве, оба поливали спагетти сырным соусом с горчицей и предпочитали приключенческие книги всем новым реальностям и стратегиям. Маленьким я даже думал, что наша семья слишком странная для нынешнего времени. Мне казалось, что мы – спирали в геометрическом рисунке, которые существуют вопреки, живут по своим законам. Когда папы не стало, я перестал так думать. Ведь в моих законах природы папа должен был жить вечно.

Мы с мамой очень быстро научились жить одни, нам пришлось выкручиваться. Я видел, как трудно ей было, и злился на себя за несостоятельность в помощи. Я очень хотел, чтобы мама начала видеть во мне опору, ведь я должен продолжать дело отца и защищать её. Но сейчас ей приходится переживать из-за моего разговора, выкраивать баллы для очередного «контрольного» пробного, чтобы все прошло гладко и я смог получить хорошую судьбу. Она часто, готовя завтрак, замирает и лицо ее покрывается тенью от какой-то серьезной мысли. Отец? Моя беседа с толкером? Или все сразу? Я стараюсь показать ей мое воодушевление, делать вид, что я совсем не боюсь экзамена, ведь все должно пройти удачно! Я научился контролировать свои переживания, ведь мужчинам не положено… Но иногда, перед сном, я долго не могу сомкнуть глаза из-за страшных мыслей. Мысли, начинающиеся с гадкого: «А что, если?»

«А что, если я перепутаю закон Ома с законом Ньютона?»

«А что, если меня отправят в страну, где запрещен апельсиновый сок?»

«А что, если меня заставят разлучиться с мамой и оставить ее одну?»

Сомнения гудят в моей голове, противным звуком тревожа все мое спокойствие. Что-то похожее на писк кота или мелодию расстроенного фортепьяно, фальшиво раздающуюся по всей комнате, сводя с ума соседей. В эти минуты я мечтаю иметь кнопку выключателя головы. Почему по-настоящему полезные вещи не создаются государством?

Порой так хочется прижаться к маминому плечу, обнять ее крепко, приютиться, дать ей прочесть все мои страхи и тревоги, выслушать ее утешения, колыбелью успокаивающие нервы. Но я не могу позволить себе показать себя слабым. Ведь я взрослый. Я ничего, никогда, никак не боюсь.

Остался один месяц, три дня и пять часов до «долгожданного» события. И зачем мы все ведем счет поминутно, будто бы это ускорит приближение, или, напротив, оттянет, что есть мочи. Время не умеет слушаться, потому что оно появилось раньше, чем все живое и неживое на Вселенной. Оно бесконечно, оно потеряло счет своих лет и ждет его несчетное количество свободных лет, пока другие не придумают оружие, чтобы его приручить. А до этих пор оно не перестанет насмехаться, пролетая так не заметно, убегая из наших рук. Все потому что время любит тех, кто умеет его ценить, а не ждать до потери памяти какого-то дня. И я бы не ждал, если бы не было так страшно. То непонятное чувство, когда хочется, казалось бы, скорее покончить со всем, отстреляться и перестать пребывать в неизвестности, но с каждым новым днем, когда числа на календаре таят, голова начинает кружиться, тело растворяется с воздухом. Дышится труднее, сердце гудит в ушах, а мысли, мысли не дают покоя. Это продолжается минут десять, потом все-таки выходит взять себя в руки, снова приняться за конспекты. На чаше весов между «быстрее» и «медленнее» я выбрал бы, наверное, первое. Нет ничего хуже мыслей, тяготящих волю. Даже самый непригодный пульт…

На анкетировании нас спросили, какую специальность мы бы мечтали получить. Большинство назвали такие профессии, как распорядитель информационных производств, бизнесплейнерами, магистрами цифр, и прочие прибыльные дела. Я, помнится, тогда смолчал. Я никем себя не видел… Не вижу. На мой взгляд, человек не может быть счастливым без поиска себя и места своего. Эту главную ступень в жизни у нас отняли, под предлогом облегчения нашей доли от тягостного выбора, от потери минут, которые можно посвятить делу. Отчасти они правы, жить предопределенную жизнь легче, ведь ты никогда не будешь жалеть о несделанном и выстраивать альтернативные итоги. Все так, как написано в пульте, спи спокойно и выполняй свое предназначение. Но если я захочу поменять свою деятельность? Если встречу за углом родственную душу, замужнюю за ненавистным ей человеком? Если моя судьба строилась бы лучше моими собственными руками? Я слишком много думаю. Мыслящим людям всегда непросто, в море определенности они всегда словчатся выловить пиранью с именем «НО», этакую хищную рыбу рассудка.

Я написал, что не против быть издателем ароматов или настройщиком тем дня. Самые безобидные профессии, которые даже умудрились сохранить свою романтику. Я бы был доволен, ведь их не закрепляют за каким-то местом, и они вправе жить рядом с родными, что важно для меня, для мамы. Самый большой страх – стать вершителем судеб. Я никому об этом не говорил, ведь толкером мечтает стать каждый, особенная каста нашего государства, привилегии, почести… Одиночество. Лишенные права иметь семью, друзей, увлечения, они пишут чужие жизни, хладнокровно оценивая индивида по его манере держаться и подавать себя. Их сердце не отогреть никакими слезами, красные от волнения лица не вызывают у них тени жалости. Люди, ставшие своей профессией. Люди, за мастерскими обязанностями не видящие никаких иных необходимостей, желаний, мечтаний. Беседа – его работа, и нет счастья чище, чем успеть переговорить с несколькими людьми за день, перевыполнив план. Каждый из них не имеет на лице своем никаких лицевых мышц, мимики, их физиономии будто стянуты металлической леской по овалу лица. А что, собственно, ждать от людей подобного рода деятельности. Их выбирают, чтобы вызывать у детей страх.

Я знал парня, душа компании, первый весельчак, жил в соседнем блоке. Всю подростковую жизнь он был самым харизматичным и легким на подъем учеником, играв в живые шахматы и защищал честь школы в механических соревнованиях. Все до единого думали, что ему вручат красный пульт и поставят вести местные новости. Но распорядители решили, что ему следует встать с ними в ряд и положить свою жизнь во благо городу. Видимо, слишком ярким быть незаконно… Сейчас он носит костюм и смотрим ледяным взором куда-то вдаль. Этого я и боюсь. Хотя, кто решил назначить меня? Я же ничем не примечателен, играю в игры, краснею перед девочками, сплю с дневным режимом… Нужно постараться стать издателем. Нужно постараться…

***

Остался один час. Уже давно готовый, одет и причесан, все формулы и авторы повторены. Была, не была. Все должно пройти удачно. Наверное. Не могу привести в норму дыхание, воздуха не хватает, чувствую себя рыбой на суше. Грызу ногти, чтобы успокоить себя. Еще чуть-чуть, чуть-чуть. Хватит! Где мама… О чем она думает?

— Сына, успокойся, все будет хорошо.

Я ей верю, только бы она сама себе верила.

-Да, я знаю. Просто не люблю ждать.

— Свой разговор я тоже ждала очень волнительно. Главное там взять себя в руки. Ну, ты у меня храбрый парень.

Я храбрый. Храбрый! Мне бы воды, горло сухо.

— Спасибо, мам. Сколько осталось?

— Еще пять минут. Иди сюда.

Она обняла меня, прижала мягко, но крепко. Верит мне, хоть и самой страшно.

Стук. Все. Вдох-выдох… Вдох-выдох…

— Здравствуйте, вот комната, проходите сюда.

Дверь заперта. И я Толкер теперь наедине.

— Итак, ваше имя?

***

— Ну что. Как? Кто?

Я показываю ей пульт.

Из рук валятся ключи, которые она держала для спокойствия.

— Когда собирать вещи?

— Сейчас.

Вот он. Блестящий. Новый. Мой.

А посередине кнопка.

«Записать судьбу».