Трагикомедия
— Лида, Лидочка, иди скорей сюда! — крикнул дед своей бабке в кухню, — Пляши, Лида, пляши!
— Ну че ты Петь, прям как маленький, — засмеялась бабка, выходя из кухни и вытирая свои мокрые руки о передник.
— У меня там шанежки в духовке, а ты тут шуточки свои, старый ты дурак.
Прям разбежалась я плясать, чай, не свадьба, и не рождение, чай…
И, уже заметив в руках деда белый конверт, заулыбалась, и радостно ему:
— От Нинки или от Люды? От кого дед письмо?
— От внучки, Анечки. Дождались мы, бабка с тобой, не только дочки, а и внучки нам писать стали. В каком Анюта нынче классе-то? В пятом?
— Нет Петь, в пятом классе — Алёнка, а Анютка — в третьем. Лидуля во втором, Андрюшенька на будущий год пойдёт. У меня на шкафе листочек приклеен. Не шухры-мухры тебе, подсчет веду, каждый год переписываю.
— Ох, далеко от нас кровинушки… Дед, а дед, ремонть -то, когда начнём? Лето на носу!
— Да какое те лето, Лида? Ещё ноябрь. Вонть и начнём на будущей неделе. Порося зарежем, мясо продадим и побелочку купим. Ты палесос-то у Верки забери, нам он нужон будет.
— Заберу, дед, заберу, а как же, надо к приезду внучат подготовиться. Мне Лариска там сгущеночки откладыват, конфет накупим, халвы. Ох, хворосту я напеку, ведра три…
— Три не сможешь!
— Три напеку!
— Не три! Чего завираешь?
— Сказала, три ведра напеку! Когда это я сочиняла? Чего ворчишь? Радость-то какая сегодня. Письмо внучка написала. А ты ворчишь. Ой, погоди-ка, пошли на кухню, шанежки-то у меня не сгорят, поди?
Дед с бабкой поковыляли на кухоньку.
Это был ритуал — оттягивать момент. Когда письмо приходило, они радовались безмерно, но не сразу читали, хотя и не терпелось им.
Бабка проверила шанежки.
«Нормально всё, пекутся. Надо маслица потом натопить.
Вот шанежку румяную из духовки вынимаешь и в горячее растопленное масло кидаешь, картошкой вниз. Шанежка отмокнет в масле, и в рот её скорей! Ой, вкуснотища!»
Достала кружку деда – большую, с корабликом, подарок внучат. И свою — с лилиями.
“Ой, кабы лилии возле дома нынче посадить. Да побольше, вот прямо под окном, чтоб внученькам моим золотым, любоваться. Они ж девочки, им красота повсюду нужна, чтобы вкус развивать. Я им и кофею запасла. Сама-то не пью, вот деткам да внучкам припасла. А как же! Запасики с дедом делаем.»
…Зафигачил чайник свистом своим.
«Летом не будем его ставить, разбудит ещё внучек моих, пусть летом на каникулах отсыпаются внучки. Пусть спят сколько влезет! Лето на то и лето, чтоб отдыхать у бабки с дедом, ягоду в огороде есть вдоволь, да и бегать на улице с утра до вечера. На воздухе-то чистом, да на воле вольной. Платьица им, юбочек настрочу красивых. Девочки же… Лариска, вон, обещала ткань принести. У неё залежался красивущий такой, в мелкую розочку. Надо коробочку конфет ей подготовить. А как же- благодарствуйте”
С мыслями такими бабка крутилась на кухне, открывала-закрывала ящички, доставала ложки, печенье.
Налила себе и деду чая. Достала с полки варенье малиновое.
«Ох, малины нынче будет!»
А дед испытывал терпение. Вертел в руках письмо и так, и сяк, штемпель рассматривал. Когда отправлено, какого числа получено…
Ну и, наконец, и сели… Стали письмо читать.
Читал всегда дед. А бабка, ладонями щеки обхватив, локти на стол, так и сидела, так и млела…
“От внученьки читает. Родинушка моя, внучка моя золотая. Все у меня золотые внученьки. Один раз Лидочка, по-моему, говорит: «Бабулечка- красотуличка, ты вон Аньке сказала, что золотая она, а я? Не золотая разве? Я — серебряная?» Ответила ей тогда: «Золотая, и ты моя, Лидунюшка, золотая! Всех я вас люблю одинаково! Все внучки мои золотые- бриллиантовые!»
— Ох, дед, чего-то я расчувствовалась. Где платок мой? Как скучаю по ним. Читай, дед, не томи уж.
Дед стал читать письмо: “Здравствуйте, мои дорогие, бабулечка-красотуличка и дедуличка-симпотюличка!»
— О, бабка, как нас внученька-то назвала!
— Читай, читай, дед, дальше!
«Как вы поживаете? Как кошка Джина себя чувствует? Как поросёнок Борька, на котором я летом каталась? Вы им приветы передавайте.
А у нас всё хорошо. Я учусь на отлично, записалась в библиотеку, хожу на танцы. Новость у нас тут, спешу вас порадовать. Папа ездил в командировку в Москву и привез нам подарок. Правда, мама долго на него ругалась за это.
Но мы все маму уговорили. И она нам разрешила этот подарок оставить дома”.
— Ой, дед, че за подарок-то? — взволновалась бабка, — И в каку-таку Москву Юрочка ездил? А че без Нинки-то? — затараторила она.
— Тише ты, слушай! Сейчас дотэдова дойду, — ворчал дед.
«А привез нам папка обезьянку живую. Самую настоящую. Ему её африканцы подарили. Она из самой Африки в Москву прилетела, а потом и к нам. Живёт с нами. Мы сразу же пошли в магазин и накупили ей кучу одежды разной, как на маленькую девочку».
— Ой, дед, че-то я не пойму. На кой черт им обезьяна-то? Лучше б порося завели!
— Ну ты, старая, даёшь! Где они в городе порося-то держать будут? На балконе, что ль?..
— Ну как же Нинка-то разрешила! Она же всё там перебьет, и посуду, и кормить её надо энтими… бананами. Она ж тебе не порося, не будет кашу есть. Че творится-то!
— Погоди Лида, дай письмо дочитать!
«Назвали мы её Маруська, в честь нашей соседки. Она к нам теперь и не ходит. Мы с Аленкой связали ей носочки и нашили юбочек.
Она у нас модная. Ходит с нами на улицу гулять, на поводке. Один раз я её даже в школу брала, мне мама разрешила. Правда папа ругался потом на маму. Я же, говорит, на работу её не таскаю.
Дома у нас теперь пустой холодильник, потому как Маруська наша всю еду перепрятывает. Мы эту еду потом долго ищем по всему дому!
И заодно, находим тухлые яйца, завёрнутые в тёплые шарфы и шапки. Это Андрюшенька наш, в прошлую зиму ещё, яйца заворачивал и прятал.
Из них должны были цыплята вылупиться. Но не вылупились.
Марусечка наша так еду запрячет, что мы не сразу и находим. Она может куда угодно положить: и под кровать, и в шкаф, и даже умудряется в папины ботинки прятать хлеб, огурцы, котлеты, яйца, манную кашу. Мама с папой на работе, а мы голодные сидим»
— Ой, детоньки, — завыла бабка, — голодають. А мы тут шанежки жрём!
— Да пусть они выкинут нафиг эту обезьяну! На кой она им сдалась! — заворчал тут дед.
— Да как Нинка-то, Нинка разрешила! Куда смотрела! — завывала в голос бабка.
— Тише, Лида, дай письмо дочитать.
«А ещё, она недавно, папиной бритвой брилась. Андрюшенька научил.»
— Ой, мамоньки! Да за что! — закричала бабка.
«Мы её побрили и накрасили маминой помадой. А в гости к нам, воспитательница пришла, из группы Андрюшиной. Она всех детей обходила. И мама дверь ей открыла. Зашла она в прихожую и сразу увидела нашу Марусю побритую и накрашенную, ей с сердцем плохо стало.
Мама с соседкой — тётей Валей водой её обрызгивали и скорую вызывали.
Санитары на носилках унесли Ирину Сергеевну. Погрузили в машину скорой помощи и та-аа-к, сирены включили! Так и ехала Ирина Сергеевна, громко мигая, до са-а-мой больницы.
Папа с работы пришел, ругался так сильно, что весь дом трясся! А мама сильно плакала.
И теперь они разводятся, а мы теперь — сиротами будем, потому что нас с Маруськой никто не берёт, и нас всех в детдом оформляют, правда без Маруськи. Ей туда нельзя! Документы уже подписали, и вещи мы собрали.
Сидим на чемоданах, ждём, когда нас заберут. Летом к вам приехать не можем, потому что из детдома нас не отпустят. И у нас есть просьба к вам большая — заберите нашу Марусечку к себе.
Больше писать не могу, кажется, тётя из детдома за нами пришла. Обнимаю вас. Ваша внучка Анечка.»
Дед положил письмо на стол и сидел с отупевшим взглядом.
— Ой, Петяяя! – первая очнулась бабка, — Что же это такое? Разводятся дети… да как же можно-то? Как же наши детушки-то? Господи!!
Говорила мне Зойка на хлебзаводе, не говори начальнице, что Катька хлеб домой тырит. А я сказалаааа. Честная такая нашлась. Вот мне бамеранг-то и вернулся. А у Катьки дети дома и муж — пьяница.
-Ох, детушки мои-ии, — завыла в голос бабка, — от сволочи этой, обезьяны, бед-то сколько!
Дед ничего не говорил более. Замолчал.
«Чего вой поднимать то? Обдумать надо сначала, как быть. Во-первых, билеты купить и ехать. Там всё и решим.
Совсем сдурели они там. Детей малых в детдомы отдавать. Надо к сыну-то, Валерке, на работу бежать. Собирать всех наших надо и ехать.»
— Так, бабка, вот что, беги-ка ты к Аннушке в Канаевку, до телефона, и звони срочно. Всем звони! Всех собирай! Вовке звони, Любе Тулуповой, Аркаше не забудь, Людке звони, брату Васе позвони — пусть тоже едут.
И до Ирки добеги — пусть телеграмму даёт срочную:
«НИКАКИХ ОБЕЗЪЯН. ТОЧКА.
ГОНИТЕ ЕЁ В ШЕЮ. ДЕТЕЙ В ДЕТДОМ НЕ ОТДАВАТЬ. И НА РАЗВОД НЕ СОГЛАШАЙСЯ. ТОЧКА.
НИНКА, ДОЧА, ДЕРЖИСЬ! МЫ ВСЕ ЕДЕМ!»
…А, тем временем в городе N.
Мама собирает дочку в школу.
— Доченька, ты всё взяла? Ты точно все уроки сделала?
— Да, мам. Все уроки сделала.
У нас сегодня по русскому, сочинение будет: «МОИ ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ» Но ты мам, не беспокойся. Я, мамочка, уже це-елую тренируюсь. Я каждый день бабушке и дедушке письма в деревню пишу. Сегодня вот, пятое письмо после школы отправлю. Я думаю, сочинение я на пять напишу.
