XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Благими намерениями вымощена дорога в ад. Джордж Герберт.
Пролог.
Уже немолодой, порядком потрепанный жизнью, но красивый и привлекательный мужчина стоял на балконе, докуривая сигарету. Его темно-каштановые волосы падали на лоб, и он молодецким движением откидывал их назад. В одной из крепких жилистых рук, которыми он облокачивался на перила балкона, был мобильный телефон.
Вдруг из устройства зазвучала музыка – очень резкая и громкая. Мужчина поспешил ответить на звонок, дабы не разбудить весь дом.
— Да, я слушаю, — произнес он грубоватым басом, выкидывая сигарету и почесывая рукой щетинистую щеку. – Вы уверены, что все готово? Все перепроверили? Я понимаю, что никто не дает стопроцентной гарантии, но напрасно рисковать не намерен, — повышая голос, произнес он. – Раз все готово, тогда до вечера. И вам всего доброго.
Мужчина закончил разговор и положил телефон в карман. Его ищущий взгляд еще раз упал на коробку с сигаретами, будто бы он никак не мог определиться, стоит курить еще или нет. Приняв решение в пользу сохранения здоровья, мужчина ушел с балкона и направился в одну из комнат большого дома. Раскрыв дверь, он почти беззвучно прокрался в комнату, где на кровати, лежа на спине, спала молодая девушка. Мужчина опустил руку в карман и достал оттуда небольшой шприц с короткой инсулиновой иглой. Присев на корточки рядом с кроватью, он аккуратно ввел мутную жидкость из шприца в правую руку девушки, под кожу, точно делая ей пробу Манту.
Особа зашевелилась и перевернулась на бок, однако не проснулась. Тогда мужчина убрал выбившуюся из хвостика черную прядь волос за ухо девушки и грустно улыбнулся.
Через минуту он вышел, а предрассветная луна по-прежнему освещала богато украшенную комнату, предавая обстановке мистические нотки.
Глава 1. Жизнь.
Иза очнулась ото сна не как обычно – слишком резко. Вот она еще спала, совершенно не контактируя с реальностью, а сейчас надоедливое весеннее солнце уже падает на глаза, а громкий крик маленькой Джины остро режет слух. Сначала девушка попыталась противиться наступающему утру – накрыла голову подушкой, скрываясь от лучей и хотя бы частично приглушая плач ребенка. Но момент уже был упущен, вернуть сновидение не получалось, поэтому Иза поднялась с кровати и, пошатываясь, направилась в ванную.
Машинально почесывая правую руку, она не сразу обратила внимание на ярко-красное пятно, выделявшееся на белой коже предплечья. Сейчас же, рассмотрев его огромными серыми глазами, девушка невольно вскрикнула: в центре пятнышка был едва заметный след от укола.
Иза выбежала из ванной и направилась в детскую, где должна была быть ее мать. Девушка не ошиблась – около колыбельки действительно сидела красивая черноволосая женщина, которой на вид едва ли можно было дать больше тридцати лет.
— Мама… — негромко позвала Иза, приоткрывая дверь детской.
— Закрой дверь. Сейчас я выйду, и мы с тобой поговорим, — несколько грубо, хотя и стараясь изо всех скрыть свое недовольство, произнесла женщина.
Иза закрыла дверь. Она с огромной болью принимала тот факт, что мать сильно охладела к ней после их приезда из Англии. Чего греха таить, в этом, по большому счету, она была виновата сама – родители не могли простить ей ложь и страх, которые она предоставила им пережить.
— Что у тебя случилось? Джина только что уснула, и я боялась, что ты разбудишь ее.
— Доброе утро, мама, — беззаботно улыбаясь, поприветствовала мать Иза.
— Ох, доброе утро, дорогая. Прости меня, я совсем забыла, — пытаясь говорить так же ласково, ответила женщина. – Но я тебя знаю, ты пришла не за этим. Что-то случилось?
Иза кивнула и жестом предложила матери пройти на кухню.
— Мне нужно тебе кое-что показать, а здесь слишком темно.
Когда они вошли в ярко освещенную солнечным светом, падающим из двух огромных окон, комнату и сели за стол, Иза протянула матери правую руку.
Женщина удивленно вздернула брови и аккуратно провела пальцем по красному пятнышку.
— Изабелл, может быть, в заживающий после… — мама Изы замолчала, точно сомневаясь, стоит говорить или нет, но потом решилась и закончила, — после наркотиков след от укола попала инфекция?
Замешательство женщины было неслучайным: темное прошлое Изы и наркотики были запретной темой в их семье. История действительно была очень неприятной, но, несмотря на это, Иза не старалась ее забыть: девушка понимала, что это было бы совершенно бесполезным. Да и к тому же, тогда ей пришлось бы забыть огромную часть себя, своих размышлений и принципов. К слову, именно история с наркотиками заставила счастливую семью бросить Кембридж и вернуться в Москву чуть больше полугода назад.
— Нет, мам, это исключено, — грустно улыбнулась Иза, которую всегда удивляло, что люди пытаются забывать события и не воспринимать факты, лишь бы только им было хорошо и спокойно жить. – Я правша. Я не могла бы вколоть себе наркотики левой рукой.
***
Миронов Максим Александрович, успешный врач и ученый, вернулся домой раньше обычного. Уже в четыре вечера распахнулась входная дверь, и глава семейства, одетый в черное пальто, с кожаным портфелем в руках, вошел в дом. Он был действительно красив столь редкой мужской красотой. И красоту эту было сложно найти и описать – то ли она была в темно-каштановых, почти черных волосах, то ли в узкой полоске сжатых губ, то ли ярко-зеленых глазах. Он производил впечатление величия и силы – возможно, именно это делало его красивым.
Сняв верхнюю одежду и разувшись, Миронов громко крикнул:
— Иза, солнышко, подойди ко мне, — и девушка, мирно читавшая одну из книг современной английской литературы, сразу поняла, что мать уже успела сообщить о ее недуге. Красное пятно к этому моменту сильно увеличилось в размерах и стало еще ярче, поэтому Иза поспешила к отцу.
— Здравствуй, Mon Père, — на французский манер поздоровалась девушка, обнимая отца. – В честь чего тебя отпустили раньше? – прищурилась она, отходя на пару шагов.
— Я сам себе начальник, Иза, ты прекрасно это знаешь, — ответил Максим Александрович, высказывая ущемленную дочерью гордость, и посмешил перевести тему. — Что с твоей рукой?
Иза только пожала плечами, указывая на красное предплечье, и ярко-алую, налитую кровью «пуговку». Миронов провел пальцем по воспаленному участку, слегка нажал, проверяя, уплотнилась ли кожа, и, выяснив, что да, поднял удивленные глаза на дочь:
— Мочила пятнышко?
Девушка молча покачала головой.
— Ну, можно сказать, нам повезло. Собирайся, поедем в лабораторию и сделаем все необходимые пробы. У тебя десять минут.
Сам Максим Александрович поднялся на второй этаж к себе в кабинет и запер дверь. Это была богата убранная комната: огромное окно, открывавшее вид на лесную чащу, подоконник которого являлся продолжением стола, заваленного огромным количеством бумажных папок; в углу стола стоял компьютер, а рядом с ним – сейф. Остальное пространство занимали полки с книгами и шкафчики с химическими посудами и реактивами, которых было действительно великое множество. Причем кругозор Миронова был огромен – книги были разных отраслей, начиная от художественной литературы и заканчивая научными журналами.
Но сейчас врача интересовало другое – а именно его сейф. Он привычными движениями пальцев ввел пароль, открыл дверцу и достал оттуда несколько бумаг и небольшую пробирку с мутным содержимым. Максим Александрович дышал часто и явно был взволнован. Он сложил документы в портфель, а содержимое пробирки перелил в небольшой шприц и, закрыв его, убрал в карман брюк.
После этого он несколько секунд стоял, глядя мутными глазами в одну точку, а потом, точно спохватившись, достал из кармана телефон.
— Алло! – тихо произнес он. – Мы сейчас подъедем, можете все готовить. Андрей, у нее красное пятно на предплечье. Чем это может быть вызвано? Просто аллергия? Хорошо, но нужно будет сделать анализы. Я знаю, что время, черт бы тебя подрал, — поднял голос Миронов, — но я не намерен рисковать. Перепроверь там все, — сказал врач и отключился.
Тут в дверь негромко постучали. Максим Александрович вздрогнул и покосился на сейф.
— Секундочку, — произнес он, быстро запирая его, и через полминуты открыл дверь.
— Хелена? Что-то случилось?
На пороге стояла его жена. Женщина была взволнована. Услышав вопрос, она иронично изогнула бровь и шагнула в кабинет мужа, закрывая за собой дверь.
— А ты считаешь, что все в порядке? Я думаю, тебе стоит мне все объяснить, — холодно и спокойно произнесла она, проницательно глядя на Максима Александровича. – Что с Изой?
Миронов мягко улыбнулся и слегка приобнял жену:
— Я объясню тебе все после того, как свожу Изу на обследование, договорились? Сейчас нам очень важно действовать быстро, потому что я сам не знаю, чем вызвано такое раздражение кожи. Но только не беспокойся, ладно? Я уверен, что все будет хорошо. Кстати, как Джина? У нее все хорошо?
— С Джиной все прекрасно. Максим, а это может быть аллергия на наркотики? – вдруг спросила Хелена, отстраняясь от мужа и заглядывая к нему в глаза.
Тот, не задумываясь ни на секунду, покачал головой:
— Нет. Ты же знаешь, что она прекратила принимать наркотики полтора года назад. За это время все вещество вывелось у нее из организма.
— А если… если она принимала наркотики после нашего возвращения из Англии?
***
Миронов потратил больше десяти минут, пытаясь объяснить жене, что аллергия на наркотики, если она возможна в принципе, – с чем он, кстати, не встречался за двадцать лет своей ученой и врачебной деятельности – быть не может, ведь Иза принимала их в течение двух лет жизни в Англии. Но вполне может быть, что девушка не удержалась, нарушила обещание и вколола себе очередную дозу. В ранку могла попасть инфекция, что и вызвало воспаление. И именно поэтому он хочет свозить Изу в лабораторию и сделать необходимые анализы, дабы подтвердить или опровергнуть опасения.
Спустя полчаса после того, как Хелена, которую лишь частично успокоили объяснения мужа, закрыла за ним и дочерью входную дверь, Иза сдала все необходимые анализы в лаборатории и теперь сидела на большом мягком диване в кабинете отца. Девушка впервые думала о том, от чего у нее появилось воспаление – ведь она не принимала наркотиков. Но ни мать, ни, кажется, отец, ей не верили.
Девушку это очень расстраивала. Она была привязана к родителям всем сердцем. Да и семейно-клановые чувства, проявившиеся с рождения, были воспитаны в ней слишком яро, что сейчас дало благодатную почву чувству глубокого уважения к родителям и предкам – известным и неизвестным. А под воздействием подобных чувств она даже и подумать не могла рассказать родителям о том, что первые сведения о наркотиках она получила не в Англии, а здесь, в Москве, и не от постороннего человека, а от тети Ирины, сестры отца и любимой золовки матери Изы. Да и если бы Иза посмела, ей бы все равно никто не поверил.
Максим Александрович молча сидел за своим рабочим столом недалеко от дочери и бездумно перебирал бумаги. Сейчас он уже не был уверен в том, что его исследования столь полезны и прекрасны, а полученных сведений достаточно, чтобы перейти к клиническим испытаниям. Также Миронов корил себя за то, что жертвой эксперимента должна стать его дочь. Он бы никогда не пошел на это, если бы мог быть уверенным в ее возможности самостоятельно справиться с болезнью. Ведь наркомания неизлечима, а ремиссия – лишь недолгая отсрочка, никогда не знаешь, когда настанет рецидив и больной сорвется.
Именно этого и боялся врач – срыва. После перерывов наркоманы обычно не могут правильно рассчитать дозу, и тогда велика вероятность передозировки. А потерять любимую дочь он не мог, как и не смог бы потом посмотреть в глаза жене – он ведь обещал, что вылечит Изу.
При мысли о Хелене Миронов тяжело вздохнул. Сейчас он обманывал ее, не говоря ни слова о предстоящем эксперименте и держа ее в полном неведении. Иначе она, истинная англичанка, не любившая ничего неизведанного и непроверенного, просто устроила бы ему очередную истерику, количество которых беспрестанно росло с момента рождения маленькой Джины.
А криогенная заморозка была оптимальным вариантом. Недавно они смогли разморозить человека после месячной комы. И это было самым первым положительным результатом в науке – раннее людей разморозить не получалось. Однако патент он получить не мог – его исследования носили нелегальный характер. Та девушка была без семьи, и Миронов действительно шел на риск, замораживая ее – ведь это почти убийство. Но теперь ученый действовал не из тяги к науке. Он искренне переживал за дочь. И искренне не доверял современным методам лечения наркомании.
— Максим Александрович! – в кабинет вошел Арсеньев, один из работников лаборатории. – Все в порядке. Вот анализы.
На протянутом листе списком значились все анализы его дочери. И все результаты были в пределах нормы.
— А воспаление – это аллергия на?..
— Да, — поспешно кивнул Арсеньев, перебивая начальника. – У нас все готово, Максим Александрович.
— Хорошо, — тяжело вздохнул Миронов. – Иза, иди с Валерием Владимировичем.
Глава 2. Кома
Изе было очень хорошо – будто бы сняли все оковы. Она была совершенно неосязаема, находилась в пространстве, лишенном времени и границ. Здесь не было ни слез, ни боли, ни осуждения, ни колкостей. Только одно тревожило девушку – холод.
Иза открыла глаза и оцепенела. Она лежала на кровати в лаборатории отца. А недалеко от этого кресла, в поле ее зрения… Нет! Этого не может быть. Иза закрыла и открыла глаза, но видение не исчезала. Тогда она хотела ущипнуть себя, потянулась к своей руке и… невольно вскрикнула. Прикоснуться к себе она не могла. И вдруг медленно, но отчетливо пришло осознание, что она ничего не чувствует. Ни прикосновения к кровати, ни температуру окружающей среды. И даже холод, который исходил будто бы изнутри, уже исчез.
Девушка подошла к криогенной капсуле и еще раз внимательно посмотрела сквозь стекло. Ошибки быть не могло. Там действительно лежало ее тело.
***
Уже на следующий день Иза знала почти все о криогенной заморозке – практикуют ее уже давно, но вот только положительных результатов при размораживании ученым пока добиться не удалось. Во всяком случае, обнародованных случаев Иза не нашла.
Как отец мог пойти на такое? Или он все-таки был уверен, что его исследование закончится успешно? Да и зачем ему было так рисковать ею, ведь он всегда очень любил ее – во всяком случае, именно так она считала до вчерашнего дня.
Однако злости на отца Иза не испытывала. Она вообще не испытывала никаких чувств.
Существование вне тела, в форме души, как решила Иза называть это состояние для себя, было очень неплохим. Теперь не было рамок и границ, не было правил, не было наставлений. Теперь она могла совершить почти все, что ей заблагорассудится, и ничем не рисковать. Только вот невозможность чувствовать сначала сильно настораживала ее – это было непривычно. Но через несколько дней Иза поняла, что так даже удобнее. Не чувствовать ничего было намного легче, чем чувствовать хоть что-нибудь, и это безрассудное удовольствие от собственной невесомости пьянило.
Спустя неделю после заморозки Иза застала отца в лаборатории. Он бил кулаками по столу и в ярких красках, не жалея бранных слов, пытался объяснить, что его никто не понимает. Хелена уехала в Англию к родителям и забрала с собой маленькую Джину. За день до этого у родителей Изабелл был страшный скандал, в процессе которого женщина назвала мужа чудовищем и подивилась, как могла связать с ним судьбу.
— Ставить опыты над родной дочерью! Я тебя ненавижу, слышишь! Ты убил ее!
На эти крики Миронов попытался возразить, что Иза жива и даже здорова, что он поступил так исключительно ради ее безопасности, но Хелена, не желая слушать его, осталась спать в детской. А вернувшись на следующий день с работы, он не застал дома ни жену, ни дочку.
Но Изе не было жаль ни отца, ни мать – нет. Ей было совершенно все равно до их отношений и чувств. Только вот на секунду сердце замерло, и девушка вдруг остро осознала, что ей нужно.
«Домой, в Англию, к бабушке Эмме!» — решила она.
Уже спустя несколько секунд она сидела в старинной Кембриджской библиотеке, которую так любила посещать с дедушкой в годы жизни в Англии.
***
Прошел месяц бестелесного состояния Изы, и каждый день этого месяца нравился ей все больше. Теперь девушка понимала, что ей вовсе не нужен сон, а значит, она сможет путешествовать, читать, плавать под водой и подшучивать над людьми на восемь часов дольше. Чем только не занималась Иза! Она побывала в самых интересных местах Англии, Германии и Ирландии, посетила больше ста музеев и библиотек, «поплавала» под водой вдоль морского дна, напугала, кажется, уже несколько сотен людей, то включая, то погашая свет в их комнатах. А ведь раньше она сильно боялась любой мистики. Как быстро привыкаешь к плохому! Но эту мысль Иза отбросила, как только очутилась в Лувре.
Жизнь кипела ключом, девушка была совершенно невидима человеческому взгляду и уже совсем перестала думать, в результате чего это произошло. Ей бы хотелось остаться такой на совсем – уж больно весело жить так!
Изу совсем ничего не тревожило. И только однажды она испугалась, когда, стоя около плачущей матери, заметила на себе проницательный взгляд бабушки Эммы. Бабушка Эмма…
Иза всегда очень боялась, любила и уважала ее. И всегда замечала, что в ней было что-то совершенно неправильное и необычное. Что-то, из-за чего ее боялись и уважали все. Может, дело было в предсказании, которое четырехлетняя Эмма Изабелла Абердин произнесла в 1941, когда Германия одерживала победу за победой: «А они все равно не победят, — весело сказала она, запрыгнув на колени к отцу, обсуждавшему войну с товарищами, и обнимая его за шею, — они не победят, папочка. Только Россия сможет победить».
Генри улыбнулся дочке и сказал, чтобы она не размышляла об этом. Спустя четыре года уже подросшая девочка так же запрыгнула к отцу на коленки и, также обняв его за шею, произнесла:
— Я же тебе говорила, папочка. А ты мне совсем не верил! Но, знаешь, мне сейчас очень грустно. Ты не будешь на этом Рождестве с нами».
А в октябре 1945 года Генри Абердин умер от пневмонии.
Иза всегда знала об этой истории. Знала с самого детства, но лишь сейчас задумалась и поняла, что ее бабушка предсказывала будущее. И, неужели, она видела ее в тот вечер, когда она только прибыла из России в Англию? Но этого же…
— Бабушка! Бабушка Эмма! – кричала девушка, оказавшись в огромном доме, который она так любила с детства.
— Не за чем так кричать, милая, — услышала она тихий и спокойный голос. – Что ты хотела узнать? В прошлый раз ты не захотела поговорить со мной.
Иза вздрогнула и вскрикнула. Ошибки быть не могло.
— Бабушка! Ты можешь видеть меня? – ошарашено прошептала Иза, замирая в нескольких шагах от ее кровати. – Но как?
Эмма по-детски звонко рассмеялась и попыталась щелкнуть внучку по носу, однако ее палец прошел сквозь лицо девушки.
— Ты хочешь знать все и сразу, милая, а это никому не под силу. Даже мне. Да, я действительно могу тебя видеть. И не только тебя, а еще много таких… неупокоенных душ. Правда, остальные выглядят намного печальнее, чем ты.
— Неупокоенных душ? Что ты имеешь в виду? Я мертва?
— О нет, милая, ты не мертва. Твое тело спокойно покоится в капсуле, а через десять лет отец успешно разморозит тебя. Но не надейся, что твоя жизнь будет хоть мало-мальски хорошей после этого. Почувствовавший жизнь без границ никогда не сможет ужиться в собственном теле. Оно будет сильно мешать тебе. Но это все, что я знаю. А теперь иди. Я не должна была говорить тебе этого. Уходи, Изабелл, сейчас же!
Иза не на шутку перепугалась и убежала – или улетела, этого разобрать она не могла – в далекую Россию, к отцу. А на следующий день узнала, что Эмму Изабеллу нашли мертвой в ее комнате.
***
Шел год за годом, и жизнь без тела уже не казалась Изе столь прекрасной. Больше всего ей не нравилось даже не то, что у нее не было облика, а то, что она не могла чувствовать. Ни когда умерла бабушка Эмма, ни когда заболел ее муж, дедушка Алекс, Иза не почувствовала ни укора, ни боли, ни сострадания.
И даже хотя она прекрасно понимала, что в этом есть ее вина – не должна была бабушка рассказывать ей, что будет дальше! – совесть не мучила ее.
А развивающейся душе хотелось чувствовать, любить и быть любимой, однако Иза не могла этого испытать. Все отодвинулось на второй план, и преимущества такой жизни, и свободное посещение любых заведений – все, кроме мысли о том, что, кажется, через пару месяцев папа должен будет запустить размораживание. В лаборатории все давно к этому шло!
Глава 3. Смерть.
Иза вдруг почувствовала холод – такой же, какой был десять лет назад, когда она очнулась в лаборатории отца, а ее тело лежало в капсуле для криогенной заморозки.
Девушка не успела ни обрадоваться, ни испугаться, как вдруг земля начала уходить из-под ног, она пыталась судорожно ловить воздух – за десять лет от этой привычки избавиться так и не удалось! – и, отметив, что у нее не получается вдохнуть, потеряла сознание.
— Лишь бы все получилось, лишь бы… — совсем тихо произнес седой мужчина почетных лет. Да, глубокие морщины, отекшее от спиртных напитков лицо, поседевшие волосы – вот что стало с Максимом Александровичем, в прошлом красивым успешным ученым и врачом.
Сейчас он сидел рядом с дочерью и молился, чтобы эксперимент завершился успешно. Прошло десять лет. К слову, десять очень тяжелых и мучительных для Миронова лет, когда он метался между работой и попытками вернуть жену и младшую дочку, а в перерывах между этим засиживался до полуночи в барах. Максим Александрович не представлял, что с ним будет, если Иза умрет. Но еще страшнее было думать о том, что будет, если она выживет. Сможет ли он когда-нибудь еще раз заглянуть ей в глаза, сможет ли объяснить, что заставило его пойти на столь рискованный поступок? И сможет ли сказать, где ее мать и почему она уехала из России?
Миронов опустил голову на руки, локтями облокотившись о колени. Слишком много вопросов – где бы найти ответы?
Вдруг Максим Александрович услышал ровное дыхание. Неужели в комнате есть кто-то, кроме него? Он испуганно поднял голову, оглядываясь по сторонам. Нет, комната совершенно пуста. Тогда откуда же… Миронов посмотрел на свою дочь и чуть не вскрикнул от радости. Да, она жива! Он почему-то даже не надеялся на это, представляя самый печальный финал. Но сейчас он видел, как она мерно дышит, и не мог поверить своему счастью.
Он быстро достал мобильный телефон, набрал привычные цифры номер и произнес:
— Валера, срочно неси пробирку и шприц! Да, очнулась. Она спит.
***
Темнота и холод. Иза не могла открыть глаза и проснуться, все было точно в тумане. Страх обездвиживал, и это сводило с ума. Ей хотелось закричать, но голоса не было.
— Я говорила тебе: почувствовавший свободу, не сможет ужиться в своем теле, милая…
— Я тебя ненавижу! Ты убил ее! Чудовище!
— Хелена, я поступил так ради ее блага. Это поможет ей…
— Ты не будешь с нами на это Рождество, папочка…
— Ну, Изабелл, если дедушка Алекс сказал, что ты получишь эту игрушку, то так и будет!
Иза чувствовала, как мысли в голове путаются, мешают сосредоточиться и понять, что происходит. Вдруг яркая вспышка света вызвала острую боль в глазах, голос внезапно вернулся и Иза громко закричала:
— Папа!
Девушка лежала в просторной комнате, глупо мигая глазами. Сил двигаться не было, поэтому она просто старалась осознать, что произошло. И едва Изе это удалось, едва она смогла вернуть себе сознание, как ее пронзила острая боль. Все то, что она перетерпела за время призрачной жизни, сейчас заныло острой болью, которую не было сил перебороть. Иза громко заплакала, всхлипывая и ударяя кулачками по стеклянным стенкам капсулы.
— Иза! Изочка! – Миронов вбежал в кабинет и в изумлении замер. – Иза? Ты… плачешь?
Произнеся эти слова, он понял, как глупо они прозвучали. Да, она плачет, это можно было услышать за пределами комнаты.
— Ты! Я тебя… — проговорила девушка, пытаясь перебороть рыдания, — ты меня слышишь? Я… я тебя… ненавижу! Все из-за… за… тебя! Ты!
Максим Александрович смотрел на красное от слез лицо своей дочери и чувствовал, как по его лицу тоже текут слезы. Это был конец. Он потерял всех.
***
— Я уезжаю в Англию, к маме и Джине, — глухо произнесла Иза, врываясь в кабинет отца. На столе ученого была бутылка виски и небольшой стакан.
Миронов поднял голову и посмотрел на дочь без эмоций. Пять минут назад она громко рыдала, а сейчас была уже почти спокойна. Чертова английская выдержка.
Серые глаза Изы и его зеленые встретились, и ученый прочел немую ненависть. Он в этом не сомневался, но… что-то было не так. Вдруг мозг Максима Александровича пронзила невероятная догадка – откуда Иза знает об уезде матери и сестры?
— Кто тебе сказал? – спросил он, все еще наблюдая за дочерью. Ты же не могла…
— Это не важно, — поспешно произнесла Иза, понимая, что проболталась. – Купи мне билет.
— Ты никуда не полетишь, — холодно откликнулся он. – Ты слишком слаба.
— Тебе было плевать на меня, когда ты заморозил меня! Тебе было плевать на маму и Джину, на бабушку. Из-за тебя она умерла! И ты не сможешь удержать меня здесь! Я не собираюсь жить с тобой ни в одном доме, ни в одном городе, ни даже в стране. Я уеду, а ты потрудись найти себе других подопытных кроликов! – выпалила она, с прежними ненавистью и презрением глядя на отца.
— Я верну тебе мать, Иза. Обещаю. Только не бросай меня. Ты мне очень нужна. И ты, и мама, и Джина. Я постараюсь все тебе объяснить, только дай мне шанс. Я хотел только одного – помочь тебе избавиться от зависимости…
— Что ты?..
— Садись и слушай! Я все объясню, — громко, почти истерично произнес Миронов.
Пораженная Иза упала на стул.
***
Хелена и Джина вернулись из Англии спустя две недели, и Иза прочла удивление в глазах маленькой девочки. То есть, конечно, уже совсем не маленькой. Она была всего на четыре года младше Изы.
Супруги не помирились, да и Иза не смогла простить отца. Он предал ее, а такая глубокая рана никогда не заживает. Теперь хоть плачь от горя, хоть кричи ругательства в лицо, а ее не заклеишь пластырем, как разбитую коленку. Но вот только опыт от разбитых коленок показывал, что если рану не теребить, то заживет она быстрее…
Иза была уверена, что быстро оправиться от призрачной жизни, ведь даже десять лет сна не заблокировали ее тело, в день разморозки она встала и пошла, как ни в чем не бывало (Миронов не сообщил девушки, что это подействовало введенное лекарство). Все заживет, надеялась Иза.
Но ничего не заживало. Шли месяца, а Иза чувствовала себя все хуже и хуже. Пророчество бабушки Эммы сбывалось, ей было плохо и неуютно внутри собственного тела, хотелось куда-нибудь убежать, выбраться. Пространство давило на девушку, но она ничего не могла поделать с этим. Уже хотела бежать к отцу, но поняла, что никогда не сможет ему об этом рассказать. Никогда не сможет рассказать об этом никому.
А потом началось самое страшное и… облегчающее. Иза начала терять сознание, сначала на несколько минут, но каждый раз время все увеличивалось и увеличивалось. Когда дело дошло до суток, Хелена забила тревогу. Но ни Миронов, ни другие врачи не могли объяснить ситуацию.
А Иза боялась признаться матери, что она рядом, даже когда вне сознания. Летает недалеко от нее, все видит и понимает. Только вот ничего не чувствует – ни радости, ни прежней боли. Теперь этот факт очень радовал девушку.
Однажды Иза читала книгу, когда мир в очередной раз поплыл перед глазами. Девушка улыбнулась, понимая, что снова будет свободна. Ей так этого не хватало.
Когда мир померк, а потом зажегся яркими красками, Иза услышала приглушенный голос бабушки:
— Ты больше не вернешься в этот мир, милая. Там тебе не место.
Иза ничего не почувствовала, но поняла, что это ее вполне устраивает.
…Но, когда через неделю девушка не очнулась, Миронов вдруг инстинктивно понял, что ее уже не вернуть. Он так и сказал жене, которая потом громко рыдала у него в объятиях.
На следующее утро его нашли мертвым в своем собственном кабинете.
