XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Буханка хлеба ведьм

(О. Генри)

Госпожа Марта Мэхам владела маленькой пекарней в углу. Ей было 40 лет, у нее было два искусственных зуба и доброе, сочувствующее сердце.

Два или три раза в неделю к ней заходил покупатель, которым она начала интересоваться. Он был средних лет, носил очки и темную бороду. Он разговаривал на английском с сильным немецким акцентом. Его одежда была изношенная и в некоторых местах заштопанная. Но он выглядел чистым, опрятным, и у него были очень хорошие манеры. Он всегда покупал две буханки черствого хлеба. Буханка свежего хлеба стоила пять центов. Черствый был дешевле вдвое. Кроме черствого хлеба больше он ничего не просил.

Однажды госпожа Марта увидела красные и коричневые пятна на его пальцах. Она была уверена, что он художник и притом очень бедный. Без сомнение, он жил в чердаке, где и рисовал свои картины и ел черствый хлеб и обдумывал о хорошей пище в пекарне госпожи Март.

Частенько, когда госпожа Марта садилась за чайный стол с отбивными котлетами и мягкими булочками, вздыхала и хотела, чтоб тот художник с мягкими манерами мог бы так же вкусно поесть, как и она, вместо сухой корки в своем чердаке! Как ему сочувствовало сердце госпажи Март!

Чтобы проверить свою теорию относительно его профессии, она в один день из своей комнаты принесла картину, которую купила на распродаже, она была с Веницианским видом. Мраморный дворец возвышался на переднем плане. А в остальном везде были гондолы, облака и небо.

Спустя два дня зашел покупатель.

«Две буханки черствого хлеба, пожалуйста»,-сказал он. «У вас здесь прекрасная картина, мадам»,-продолжил он. «Да?»-спросила госпожа Марта. «Вы думаете, это хорошая картина?»

«Дворец»,- сказал покупатель,- «нарисовал не хорошо, его перспектива явно нарушена.» Он взял хлеб и вышел. Да, он должен быть художник. Госпожа Марта отнесла картину обратно в свою комнату.

Покупатель продолжал покупать черствый хлеб. Никогда ни пирожок, ни пирога, никогда ни свежего хлеба. Ей показалось, что он начал выглядеть худее и обескураженее. Ей захотелось добавить что-то хорошее в его покупку. Но она не осмелилась. Она знала про гордость художников

Госпожа Марта начала одеваться лучше и заботиться о цвете лица.

Однажды покупатель зашел за своим черствым хлебом. Пока госпожа Марта доставала их, мимо проезжала пожарная машина. Он побежал к двери, чтобы посмотреть.

Вдруг вдохновленная, госпожа Марта воспользовалась удобным случаем. На нижней полке за прилавком лежал фунт свежего хлеба которого испекла десять минут назад. С хлебным ножом госпожа Марта сделала глубокий вырез в каждой буханке, положила внутрь большое количество масла и соединила их! Когда покупатель вернулся, она заворачивала их в бумагу.

В тот день она долгое время думала о нем и представляла его удивление и удовольствие при обнаружении масла в буханках.

Вдруг зазвонил яростно звонок передней двери. Кто-то заходил, громко шумя. Госпожа Марта поспешила к двери. Там стояли два мужчины. Одного она раньше не видела. А другой был его художник. Лицо его было очень красным, шляпа была на затылке, волосы торчали. Он сжал свои кулаки и тряс ими на госпожу Марту, крича: «Болван, дура, старая кошка, вы мне все разрушили!» Его молодой компаньон взял его за воротник.

«Пойдем,»- сказал он,- «вы мне достаточно сказали,»- и вытолкнул его злого из пекарни.

«Думаю, вам нужно рассказать, мадам»,- сказал он,- «что это все значит. Этого человека зовут Блумбергер. Он архитектурный чертежник.  Я работаю с ним в одной компании. Он уже три месяца работает над планом нового городского ратуши. Это был конкурс на приз. Он закончил вчера чертеж. Вы же знаете, чертежник всегда делает чертежи сначала карандащом. Когда это сделано, он стирает карандашные линии горсточкой черствых хлебных крошек. Они лучше, чем Индийская резинка. Блумбергер всегда покупал хлеб здесь. Ну, сегодня, вы же знаете, мадам, что масло…, не, план Блумбергера вообще не подходит ни для чего, кроме как разодрать на железнодорожные сэндвичи.»

Госпожа Марта ушла в заднюю комнату. Она сняла голубую шелковою блузку и одела свою старую коричневую, в которой привыкла ходить.

Witches’ Loaves After O. Henry

Miss Martha Meacham kept the little bakery on the. Miss Martha was forty, her bank-book showed a credit of two thousand dollars, and she possessed two false teeth and a sympathetic heart.

Two or three times a week a customer came in in whom she began to take an interest. He was a middle-aged man, wearing spectacles and a brown beard. He spoke English with a strong German accent. His clothes were worn and darned in places. But he looked neat, and had very good manners.

He always bought two loaves of stale bread. Fresh bread was five cents a loaf. Stale ones were two for five. Never did he call for anything but stale bread.

Once Miss Martha saw a red and brown stain on his fingers. She was sure then that he was an artist and very poor. No doubt he lived in a garret where he painted pictures and ate stale bread and thought of the good things to eat in Miss Martha’s bakery.

Often when Miss Martha sat down to her chops and light rolls and jam and tea, she would sigh and wish that gentle-mannered artist might share her tasty meal instead of eating the dry crusts in his garret. Miss Martha’s heart was a sympathetic one.

In order to test her theory as to his occupation, she brought from her room one day a painting that she had bought at a sale. It was a Venetian scene. A marble palace stood in the foreground. For the rest there were gondolas, clouds and sky.

Two days later the customer came in.

“Two loafs of stale bread, if you please,” he said. “You have here a fine picture, madam,” he continued. “Yes?” said Miss Martha. “You think it is a good picture?”

“The palace,” said the customer, “is not well drawn; its perspective is not true.” He took his bread and went out. Yes, he must be an artist. Miss Martha took the picture back to her room,

The customer kept on buying stale bread. Never a cake, never a pie, never any fresh bread. She thought he began looking thinner and discouraged. She wanted to add something good to eat to his purchase. But she dared not. She knew the pride of artists.

Miss Martha began to dress better and look after her complexion.

One day the customer came in for his stale loaves. While Miss Martha was reaching for them, a fire-engine came past. He ran to the door to look.

Suddenly inspired, Miss Martha seized the opportunity. On the bottom shelf behind the counter was a pound of fresh butter she had bought ten minutes before. With a bread-knife Miss Martha made a deep cut in each of the stale loaves, put a great quantity of butter inside and pressed them together. When the customer turned once more, she was tying the paper around them.

For a long time that day she thought about him and imagined his surprise and pleasure at discovering the butter in the loaves.

Suddenly the front doorbell tinkled furiously. Somebody was coming in, making a great deal of noise. Miss Martha hurried to the door. Two men were there. One was young man she had never seen before. The other was her artist. His face was very red, his hat was in the back of his head, his hair in disorder. He clenched his two fists and shook them at Miss Martha shouting: “Blockhead, old cat? You have ruined me!” His young companion took him by the collar.

“Come on,” he said, “you have said enough,”  and pulled the angry one out of the bakery.

“I think you must be told, ma’am,” he said, “what it is all about. This gentleman’s name is Blumberger. He’s an architectural draughtsman. I work in the same office with him. He has been working hard for three months drawing a plan for a new city-hall. It was a prize competition. He finished inking the lines yesterday. You know, a draughtsman always makes his drawing in pencil first. When it’s done, he rubs out the pencil lines with handfuls of stale breadcrumbs. That’s better than India rubber. Blumberger has been buying the bread here. Well, today… you know, ma’am, that butter isn’t… well, Blumberger’s plan isn’t good for anything now, except  to cut up into railroad sandwiches.

Miss Martha went to the back room. She took off her blue silk blouse and put on the old brown blouse she used to wear.