— Мне кажется, ты меня не слушаешь.
— Вы правы.
— Вот тогда и слушай, раз понимаешь, что не слушаешь.
И я стал напрягать свой несчастный прокуренный мозг, в надежде понять графики функций.
От репетитора я вышел примерно часа в три, ужасно хотелось есть. Сбор в театре был назначен на шесть часов, времени было вполне достаточно, чтобы доплестись до дома, переодеться и даже, наверное, позалипать в соцсети. Но сначала…
— Алло, бабушка? Привет, слушай, я тут недалеко от тебя, можно я заскочу на полчасика?
Через пятнадцать минут, я уже сидел у бабушки на кухне и ел горячий жирный суп с клецками. Бабушка сидела напротив меня и, по всей видимости, хотела что-то спросить.
— Сань, а как там папа с мамой?
Ну, коли бабушка назвала меня даже более-менее приемлемой формой имени, значит, дело серьезное. Значит, как я и думал, отец не появлялся здесь ночью.
— Да все хорошо, ба. Работают просто много, вот и устают. А так все хорошо.
Судя по выражению лица, бабушку не очень удовлетворил мой ответ, но она хотя бы отстала. На плите вкусно запахло солянкой. Видно, не только жареными пельменями питаться придется.
Я очень гордился, что успел зайти домой, переодеться и даже вымыться. Прям как на парад. Когда я вышел из душа, отец был на кухне. Он наливал себе чаю и деловито резал бутерброды.
— Пап! – я окликнул его в дверях.
— О, Сашка, здорово! А я тут перекусить решил. Не хочешь присоединиться? – произнес лицемерным тоном мой собеседник. Отец стоял, немного склонившись над столом, и смотрел на меня через плечо.
— Нет, спасибо. Я у бабушки поел, — ответил я седой голове и удалился в комнату.
Мне очень не нравилось, что отец частенько уходит по ночам в неизвестном направлении. Но не ввязываться в личные дела родителей было моим принципом. Из дома я ушел, даже не кинув папе: «Буду поздно». Ну а он меня не провожал. Он понимал, что я злюсь, и понимал, что я все знал. Поэтому меня и не трогал.
В театре я появился даже раньше назначенного времени. Спокойно надел джазовки, на мой взгляд, это самая удобная обувь. По дороге в зал с зеркалами я встретил Настю.
— Привет!
— Привет!
— Давно не виделись, не правда ли?
Какая же у нее улыбка.
— Чувствую, мы теперь будем каждый день встречаться.
— Ты прав. До показа две недели…
— Как две недели?!
— Ты календарь смотрел?
— Да как-то внимания не обратил.
— А вот обращай, а то так и премьеру проспишь, — с этими словами Настя вошла в зал, я — следом.
Там уже собрались почти все. Я окинул взглядом своих коллег. Все такие разные, кто-то младше, кто-то старше, кто-то работает первый год, кто-то вырос на сцене. Но все сливались в единую черную массу. Я присоединился к этой массе, со всеми поздоровался и перекинулся парой фраз — обычный ритуал. Обратил внимание, что Марка не было. Ну и хорошо. Надеюсь, от мастеров ему влетит.
— Так, ну я надеюсь, все кто собирался, уже пришли, — в зал вошли преподаватели. Они были парой и очень подходили друг другу: актеры с большим стажем, мастера и просто хорошие люди. Но все равно казалось, что она главнее него. Или же у нее просто голос звонче и громче. Смольниковы мне нравились. В их студии я был третий год и ни разу не пожалел. Во всяком случае, здесь гораздо лучше, чем в прошлых мастерских. Кстати, здесь меня еще и к поступлению в театральный готовили.
Наконец, мы приступили к разминке. Как я понимаю, сегодня нужно было примерно набросать сцены. Но разминка и раззвучка — дело святое.
— Я надеюсь, возражений против разминки не имеется? Отлично, тогда начнем как обычно. Ложимся все на пол и потихоньку напрягаем мышцы. Вы у меня уже опытные, — даже за три года мне не надоел голос Ксении Валерьевны, и я послушно лег на пол.
Упражнение на самом деле интересное. Нужно сначала напрячь ступни, потом икры, ноги, тело. От пальцев ног волна такая идет. Когда я был меньше, то очень гордился, что мог напрячь уши. И вот я лежу с закрытыми глазами, весь напряженный. Чувствую, что за руку меня трясут. Я напрягаюсь еще сильнее, не открывая глаз. Это Алексей Александрович ходит и проверяет, насколько мы натягиваем мышцы. Он отпускает мою руку, легонько толкает левую ногу. Но я готов, я как струна. Чувствую, что пол прогибается — мастер отходит. Теперь я постепенно отпускаю мышцы, теперь уже сверху вниз: голова, шея, руки. Кайф.
Слышу говор около двери. Вот даже не открывая глаз, знаю, что это. Аккуратно сажусь по-турецки, медленно поднимаю веки и созерцаю, как Марк выслушивает лекцию о вреде опозданий. Я начинаю улыбаться. Остальные ребята уже тоже расслабились и наблюдали за этой картиной. Марк стоял в дверях и смотрел полу в пол, полу на нас. Чтобы добить его окончательно, я начал тянуть руки в разные стороны, складывать в замок на спине, показывая, как много Марк пропустил. Блин, а его могут в качестве наказания снять с роли! Ладно, я все-таки не такой жестокий. Пусть просто тогда носит по кругу стул полтора часа…
Раззвучка длилась гораздо дольше разминки. На все уканья, мычания, завывания ушло минут сорок. И только после всей этой необходимой ерунды должен был начаться разбор. Но сначала… стулья. О, стулья, это, пожалуй, лучшее, что случалось со мной в театре. Итак, нас отправили в другой зал за железными стульями. И когда у всех лиц этого действия в руках было по стулу, началось вызывание духа Театра. Нам нужно пройти пару кругов, а затем всем одновременно и тихо поставить эти табуретки со спинками. Помню, когда я только начинал, часто ронял стул. Иногда на ногу. Но в этот раз мы справились уже на второй раз. Вот она, работа в дружном коллективе.
— Так, я надеюсь, все прочитали сценарий и примерно понимают, что там происходит. Роли мы назначили вчера. Напоминаю, Алекс — гг; вы, двое, и девочки — гражданские; Ник, Рома и Макс — русские. Ну и наши любимые немцы — Марк… Между прочим, немцы очень педантичны и пунктуальны… Марк, Миша, Матвей. Как интересно, все на «М» начинаются. Так, тогда начинаем с постройки сцен. Работаем!
Стулья были тут же расставлены для примерного обозначения сцены и кулис. Работали быстро, четко. Структура спектакля мне в целом была понятна: солдат провожают на фронт, потом засада, меня хватают немцы, допрос, расстрел. Ну и мой финальный монолог. Как будто я восстал из мертвых и говорю свое последние слова. Должно получиться эффектно, мне нравится. Мне только не нравится, что пытать и расстреливать меня будет Марк. А вообще это неважно. Он же мне ничего плохого не сделает. Особенно я был рад эпизоду, где меня хватают немцы. Там будут выстраивать сценбой, мне всегда это нравилось. Так что в целом я был доволен, правда, так и не узнал, с кем из девочек я буду танцевать в первой сцене.
После репетиции я немного послонялся по городу в наушниках. Дома меня уже ждала мама. Она сидела за столом и заполняла какие-то бланки. Хотя она и врач, у нее понятный почерк, я видел.
— Мам, привет, а я вернулся.
— Как твоя театралка? – спросила мама, не отрываясь от бумаг.
— Все хорошо. Премьера будет 22-ого, а репетиции теперь каждый день.
— Про математику не забывай только.
— Мам, ты придешь ко мне?
— Нет, Саш. Я занята в этот день.
— Я опять один?
— Да, извини. Не мешай, пожалуйста. Иди лучше на кухню и поешь. Я курицу приготовила.
Я прекрасно понимал, что 22-ого июня у мамы не было дел. Просто она не одобряла мои увлечения. Считала, что артист — это не профессия. Почему-то я вспомнил четверостишье, которое придумал про меня Марк:
« Мама — врач, отец — юрист,
Хрен ли сын у них артист?»
Наскоро поужинав, я пошел в свою комнату и до глубокой ночи курил и читал. Отец опять не ночевал дома.
Следующие три дня были абсолютно идентичными. Утром я еле просыпался и садился за математику или литературу. Не то чтобы я усиленно готовился к поступлению и сдаче экзаменов, просто до репетиции было нечем заняться. Уже даже компьютерные игры надоели, впрочем, я их никогда особо не любил. На репетиции мы отрабатывали сцены по порядку. И первой сценой был танец на гражданке и проводы на фронт.
— Так, Алекс, иди сюда. Насколько помню, ты танцевать умеешь… Умеешь же? Ну и хорошо. Так, надо тебя поставить, чтобы по росту подходили… Вика, иди сюда. Хорошо, давайте вы вместе. И вы будете ведущими. На шестерку выходите на аванс сцену. Две остальные пары — максимум до линии подвесов. Все поняли? Работаем!
Мы продолжали репетировать в зале с зеркалами. И вот я стою, вижу свое отражение рядом с Викой. Она ничего такая, но все-таки не Настя. А Настя тоже участвовала в этой сцене. Мы начинали вальсировать. Я уверенно держал руку Вики и вел ее за собой. Судя по глазам, она сильно нервничала и постоянно смотрела на ноги. Это плохо, она должна отыгрывать любовь ко мне, ей же еще на фронт меня провожать.
— Так, нет, стоп, — Ксения Владимировна выключила колонки, — что-то не так. В ведущей паре какие-то неполадки. Вика, ты должна смотреть парню в глаза, а не в пол. И ноги шустрее переставляй. Настя, хорошо ведешь, Стас, доверяй ей. Аня и Леша — отыгрываем. Еще раз!
Мы снова стали кружится. Я улыбался Вике и изображал заинтересованность в ней. Но в зеркало я видел, что у меня не особо получается. А еще я видел Настю. У нее как раз все получалось прекрасно. Спина идеально прямая, шея вытянута, руки лежат спокойно и уверенно. А на лице — легкая улыбка. Она чуть заметно шевелила губами, как будто разговаривала с партнером, это очень хороший прием, он добавляет жизни в действие. Я оторвался от зеркала и посмотрел на лицо своей партнерши. У Вики была какая-то виноватая улыбка, я чувствовал, что она спотыкается. Она девчонка хорошая, только опыта маловато.
— Нет, нет, остановитесь, — учительница снова остановила музыку, — Аня, Стас не так. Смотрите.
Откуда-то из-под земли рядом с ней вырос муж. Без счета, без музыки, они закружились в идеальном вальсе. Он с обожанием смотрел на нее, она улыбалась ему. Казалось, они были как маленькие фигурки на музыкальной шкатулке. Такие идеальные, целые. Такое приходит только с опытом.
Пройдя пару кругов, мастера остановились. Дальше был мой любимый момент: как только они разошлись, у обоих сразу менялись лица. С его лица сползала улыбка и налезала маска угрюмого препода, а ее лицо снова стало учительским.
— И с чувством, пожалуйста, — Ксения Валерьевна включила музыку и подошла к мужу, чтобы обсудить наши неудачи.
Всю оставшуюся репетицию мы провели, отрабатывая сцены на гражданке. После вальса должна была завыть сирена и девочки должны были провожать нас на войну. Я старался играть, но в полсилы, мне нужно было для начала понять механику. А вот Вика отыгрывала на все сто пятьдесят, и выходило неестественно. И все-таки я хотел, чтобы на фронт меня провожала Настя.
Весь наш коллектив разделили на несколько частей по сценам. Все будут приходить на репетиции своих сцен. А я должен был успевать везде. Эпизод с пыткой и расстрелом решили оставить напоследок, поэтому с Марком я стал видеться только на разминке. Меня устраивал такой ход событий, репетиции были в кайф. До конца первой недели я целиком разобрался в своем персонаже. Образ мне показался немного типичным: «за Родину, за землю, за будущее поколение!» Так и не понял, почему на эту роль поставили меня, но отказываться я не собирался.
По ночам я учил текст, читая вслух. Родителей это раздражало (отец уже вернулся), но ничего они мне не говорили. Им как-то своих проблем хватало.
Спустя неделю подготовки мы перешли репетировать из зала с зеркалами на сцену. Там уже примерно обозначали свет, ставили декорации.
— Так, нет. Это никуда не годится. Вас нужно менять, — Ксении Валерьевне совершенно не нравилось, как танцует Вика. Я подозреваю, ей было просто неудобно со мной из-за роста. Но кого же мне тогда дадут? Минутку…
— Насть, встань, пожалуйста, с Алексом. Мы тогда ботинки найдем на высокой подошве, чтобы вы одного роста не были.
— Хорошо. Я поняла, — Настя тут же подскочила ко мне и положила руку на плечо. Вика молча уступила свое место.
Заиграла музыка, теперь я, как и хотел, кружился с Настей. Она была легкая, изящная. Теперь я улыбался уже неподдельно. С ней было приятно танцевать, она не спотыкалась.
— Ты будешь ждать меня с войны? – прошептал я одними губами.
— Конечно, Петя. Я дождусь, — она тоже вживалась в образ.
— Хорошо! Оставляем! – голос Ксении Валерьевны перекрыл музыку.
Отлично, я остаюсь с Настей, постановка мне начинала нравиться все сильнее.
И вот, наконец, дней за пять до финального прогона, решили ставить сцену с немцами. Эпизод примерно такой: на нас, русских солдат, нападают немцы, меня силой берут в плен, потом затемнение, и уже сцена допроса, где меня избивают, а Марк простреливает мне голову. А потом я восстаю из мертвых для выхода на авансцену с финальным монологом. Итак, сегодня была дополнительная репетиция, с утра, на которую я опоздал.
— Это не хорошо. Но тебе повезло, что Марк еще не пришел. Так что иди отрабатывай разведку, — Ксения Валерьевна не умела толком ругаться, но даже таких слов мне стало как-то не по себе. Я извинился и пошел на сцену, делая по дороге раззвучку.
Там уже были мои «товарищи по полку». Конкретно этот эпизод ставил сам Смольников. Он кивнул мне, и мы с ребятами ушли на кулисы.
— Звук, пожалуйста, — Алексей Александрович говорил твердо, негромко, но объемно. Я приготовился и зажал в руках палку, изображающую автомат.
Вдалеке послышался свист снарядов, на третий мы должны были ползти. Я помогал себе локтями и ступнями, представляя, что подо мной не деревянный пол сцены, а мягкая земля. Софит, бивший в лицо, был солнцем. Я даже закрыл глаза. Мне нужно было увидеть то, что видели те солдаты. Что они чувствовали. В этом и сложность актерского мастерства.
— Вгрызайтесь в землю! Вас не должны увидеть, — подбадривал мастер. Я открыл глаза.
— Александр, может, ты хоть до середины доползешь? – голос Алексея Александровича заставил вспомнить, что я не в окопе, а на репетиции.
— А немцы откуда?
— Они из первой кулисы. Если ты до середины не доползешь, то когда вскочишь, на тебя свет не попадет. Так что шевели ластами.
— Понял, Алексей Александрович.
Мастер отошел, и по глазам вновь ударили световые пушки.
И снова я ползу, только уже шустрее. Мне кажется, я не достаточно отыгрываю, но зато успеваю по времени. Вдруг из первой кулисы выскакивает Марк и двое его приспешников. Я моментально вскакиваю на ноги, быстро навожу палку-автомат. Кричу текст, стреляю Матвею в ноги. Тут же ко мне подскакивает Миша, выбивает палку из рук. В это время мои русские товарищи прячутся в кулисы. А я сражаюсь голыми руками с Марком и Мишей. Они пытаются заломить мне руки, Марк бьет в живот, в лицо, но боли я не чувствую. Потому что ее нет. Ни Марк, ни Миша на глазах у мастеров не будут бить в полную силу. Это только сценический бой.
— Стоп! – слышу голос Ксении Владимировны, немцы меня отпускают и расходятся, — Саш, не так. У тебя в глазах должны быть ярость. Представь, что они забрали у тебя все: дом, мать, девушку. Ты же даже не особо их бьешь. А ты должен защищаться до последнего. Иначе весь образ персонажа теряешь. Давайте заново, с начала боя.
Я ложусь на пол, прижимаю к себе палку. Во время драки я даже плохо вижу лица врагов: меня слепят софиты. Хотя играть вслепую — обычное дело. Снова немцы выскакивают, я стреляю по Матвею. Но теперь я еще и бью в челюсть Мише. По-актерски, разумеется. Но Марк все-таки заламывает мне руки и уводит во вторую кулису. Стоп. Нет. Ксении Валерьевне теперь не нравится игра Марка.
Усталый и раздраженный, я прихожу домой позже обычного. Родители сидят на кухне и пьют чай.
— Сашка, привет! – папа, как и тогда, делает неопределенный взмах рукой в качестве приветствия.
Я что-то мычу в ответ, наливая полный стакан воды.
— Как твоя репетиция? — мама подходит ко мне.
— Я устал. Пойду спать.
— Спокойной ночи.
Отец ничего не сказал. Я ушел в комнату и свалился на кровать, не раздеваясь. Подозреваю, родители там говорили о своем, о личном. Но я уже упоминал, что не ввязываюсь в их отношения.
За три дня до показа меня попросили зайти в костюмерную. Мне должны были дать целых три костюма: гражданский, для вальса; военную форму, для пленения; рваную тельняшку для допроса. Все мне было впору. Тем же вечером мама погладила мне все три костюма. Для рваной тельняшки с пятнами это было особенно важно.
Итак, прогон. Все нервничают. Я стою в первой кулисе, мы держимся с Настей за руки. Я в рубашке с подкатанными рукавами и брюках, также в черных ботинках, почти на платформе. А Настя — в платье, в белом в черный горошек и в бежевых балетках. Настоящая советская девочка. Впрочем, я тоже очень похож на студента из пятидесятых. Очков не хватает. Начинает играть музыка, мы грациозно выходим, начинаем вальсировать. Теперь я немного выше Насти. А она все равно смотрит мне в глаза и улыбается.
— Ты будешь ждать меня с войны?
— Конечно, Петя. Я дождусь.
Завыла сирена. Мы прыснули в разные стороны. Звучит надтреснутый голос Левитана, я слушаю с сосредоточенным видом. Перевожу взгляд на испуганную Настю. Она кидается мне в руки, хватает за волосы, наклоняет мою голову к своему лицу. Мы отыгрываем хорошо.
— Пожалуйста, не волнуйся. Все будет хорошо. Я вернусь, обещаю, — я трясу Настины руки, тарабаню текст.
Расходимся по кулисам, затемнение. Вроде мастера довольны. Еще пара сцен. И вот я ползу по сцене, прижимая уже автомат. Не настоящий, к сожалению, но тяжелый. Выскакивают мои коллеги в немецкой форме. Бой мы уже хорошо отработали, теперь играем без помех. За кулисами я быстро стягиваю зеленую гимнастерку. Миша выталкивает меня из-за кулисы, я прокатываюсь по сцене. Начинается сцена допроса. Я на коленях, по бокам стоят немцы. А передо мной, в полный рост, Марк. Он сложил руки на ремне и ухмылялся. Я вижу только его ботинки и военные штаны. Они ему немного великоваты.
— Говори, где русскай пазиции, — произнес он, коверкая букву «р».
Я гордо молчу, смотря исподлобья. Миша бьет меня прикладом по голове. Я падаю на пол, рывком Матвей сажает меня обратно. Все продумано, мне не больно, я доверяю коллегам.
— Русскай, говори, где позиций.
Продолжаю молчать. Теперь Матвей пинает меня в живот, падаю на бок, снова сижу на коленях. Руки мои за спиной. Блин, забыл накинуть веревку. Ну извините, в темноте за кулисами все видно плохо.
Тут Миша якобы дергает меня за волосы. Я вижу деревяшку, изображающую револьвер, в руке Марка. Она гладкая, нет даже намека на дуло.
— Вы можете одолеть меня, но вам не одолеть мою Родину! – кричу я, надрывая связки.
Хлопок, падаю на пол. Немцы уходят, затемнение. Я тут же подскакиваю и похоронным шагом выхожу на авансцену. Софит включается, бьет по глазам. Я с чувством говорю монолог. Представляю, что меня пытали на самом деле. Из-за этого становится тяжело.
— Молодцы! Перерыв, перекур, кому куда надо! Сказал хорошо, Алекс, только сопротивляйся побольше.
Я выхожу из здания прямо в костюме.
А на улице лето, жара. Помню, когда-то покупал ежевичное мороженое и сидел в парке. Рисовал. У меня есть толстенный блокнот с зарисовками. Наверное, если не в актеры, я бы пошел в художники. Потому что художник оставляет на бумаге чувства. Но родители сказали, что я ужасно рисую, вот и забросил. Я достал сигарету. А потом сквозь клубы белого пара увидел Алексея Александровича. Он подошел ко мне. Достал свои сигареты, он курил настоящие. Мы немного помолчали.
— Ты только Ксюше не показывайся, а то она ругаться будет, — наконец произнес мастер, имея в виду свою жену.
— Да вроде пока не спалился.
— Это ты правильно. Знаешь, у тебя есть отличная возможность.
— Какая?
— Ты можешь выместить всю злость на Марке.
— Алексей Александрович!
— Да знаю я, что вы не в ладах. Вот и представь, что это твой шанс ему отомстить. Только не в полную силу, — мастер улыбнулся и по-отечески похлопал меня по плечу.
Иногда мне кажется, что он даже круче Ксении Валерьевны.
Домой я вернулся почти к полуночи. Почему? Мама написала, что снова остается на смену в больнице, а отец уехал к бабушке. Так что дома меня никто не ждал, и я немного прогулялся.
В ту ночь я очень тщательно готовился к предстоящему концерту. Даже волосы вымыл. Вот только на душе было как-то неспокойно. Предчувствие какое-то. Возможно, мне просто нужно выспаться. Я в сотый раз перечитал текст перед сном и лег. Потом встал и положил папку со сценарием под подушку. И теперь уснул с чистой головой и совестью.
Концерт был вечером, но я встал даже раньше обычного. Подумал, что самое время зайти к бабушке и позавтракать у нее. Дома-то все равно никого нет. А утренняя пробежка к бабушке здоровью не повредит.
— У тебя сегодня концерт, да? – спросила бабушка, когда я ел картофельное пюре с сосисками.
— Да, вечером. А что?
— Да я просто хотела к вам в гости прийти.
— Зачем?
— С родителями твоими поговорить.
— А что случилось?
— Ничего. Ты еще маленький, Саш.
Такая фраза бесила меня, наверное, больше всего. Во-первых, зачем тогда со мной вообще разговаривать, если я половины не знаю, а во-вторых, мне не нравилось свое имя, особенно в такой форме.
— Ба, почему с родителями поговорить?
— Мне кажется, случилось что-то ужасное.
— Ладно, мне идти пора. Спасибо за завтрак, но мне еще к показу готовится.
Да, возможно, я плохо сделал, что убежал. Но извините, такое общение меня не устраивает. По дороге я позвонил матери.
— Алло, мам, привет.
— Что-то срочное?
— Мама, что у вас с отцом?
Молчание. Я даже слышал глухие больничные разговоры в ее кабинете.
— Можно я тебе не буду рассказывать? – холодно произнесла мать.
— Нет, нельзя, я ваш сын.
— Это не аргумент. Удачи на концерте, — послышались гудки.
Ах, так! Я набрал номер отца.
— Привет, пап.
— Привет, Саш!
— Пап, а к нам в гости сегодня бабушка собирается?
— Какая бабушка?
— Ну не та, которая в Питере.
— Саш, давай без шуток.
— Та бабушка, к которой ты ездил ночевать.
Я практически услышал, как отец почесал затылок.
— Саш, давай мы не будем продолжать разговор?
— Давай ты мне скажешь, что с мамой.
— Давай ты пойдешь готовиться к выступлению. Ни пуха, ни пера!
— Да к черту! – закричал я и бросил в трубку.
Настроение было испорчено. Видно не судьба узнать, что у них там творится.
Так, пора. Я взял свой знаменитый рюкзак. С собой я взял денег — купить чипсы после концерта. Просто Ксения Валерьевна запрещала сухарики и чипсы, потому что из-за них, видите ли, мы звучим неправильно. Я не особо этому верил, но после концерта съесть целую пачку чипсов было моей наградой за выступление.
В репетиционном зале я был за полчаса до назначенного времени.
— Настя! Как у тебя нет ленты? Где я ее сейчас возьму?! Почему ты раньше об этом не позаботилась!? – голос Ксении Валерьевны был слышен через дверь.
В зале была суета. Кто-то доучивал текст, кто-то гладил костюм прямо на полу утюгом из костюмерки. А девочки, которые танцевали вальс, вплетали ленты в волосы. В конце зала стояли Настя и Ксения Валерьевна. Как я понял, Насте не хватило ленточки в косы, за что ее и ругала мастер.
— Иди и ищи, и мне все равно где!
Настя почти побежала к двери. Я видел, что она чуть не плачет и схватил ее за руку.
— Настя, где ты будешь искать ленту? – даже не поздоровавшись, произнес я.
— Дома нет, в костюмерке нет, а в магазин я не успею-ю-ю, — Настя протянула последнюю букву и зачем-то подпрыгнула на месте.
— Давай я сгоняю в магазин.
— Но мало времени…
— Какого цвета надо? – быстро спросил я, доставая из рюкзака деньги.
— Белую. За линией, не далеко от парка вроде магазин есть. Алекс, ты не успеешь.
— Смотря как бежать! – бросил я, прыгая вниз через три ступеньки.
Мне повезло, что я не успел переодеться в костюм, поэтому бежал в обычной черной форме. Очень смутно представлялось, где именно находится магазин, но где парк и железнодорожные пути, я знал. Дворами я обогнул парк. Вбежал в какой-то двор, пробежал по тропинке. Ага, вот эта поляна. За высокой травой пряталось непонятное сооружение из бетонных плит. Я проскочил это место сборища наркоманов с киллерами и, проскочив еще пару домов, выбежал на железнодорожные пути. Еще через пять минут я нашел тот самый магазин рукоделия.
— Здравствуйте, извините, пожалуйста, мне нужна длинная белая атласная лента, — выпалив скороговорку, я хлопнул рукой с деньгами по стеклянному прилавку.
— Молодой человек, зачем так спешить? Вам какая лента нужна? И для чего? – продавщица просто издевалась, растягивая каждую гласную.
— Я вас умоляю, любую. Но белую и атласную. Я очень спешу.
— Вам широкую или узкую?
— Широкую.
— Вот, держите, здесь метр. С вас…
— Сдачи не надо! – прокричал я уже на улице.
Еще через пятнадцать минут я влетел в залу. Первой ко мне подскочила Настя.
— Спасибо! – она выхватила ленту у меня из рук и быстро чмокнула в щеку.
Здесь могло бы быть красивое лирическое отступление, как я оказался на седьмом небе, но все испортила Ксения Валерьевна.
— Ты где шлялся? А ну бегом переодевайся! Еще ждать тебя должны!
— Ксения Валерьевна, я за лентой для Насти бегал…
— Теперь беги переодевайся, Ромео, — смягчилась мастер и пригладила мои взъерошенные волосы.
Перед самым началом решили отработать важные сцены. Мы еще пару раз отработали сцену пытки и расстрела. Марк делал все хорошо. Я поймал себя на мысли, что, наверное, он неплохой актер. Тем более, что сейчас он уже не мог мне ничего испортить. Я твердо решил подойти и извинится перед Марком после концерта.
Гримировала меня сама Ксения Валерьевна. Я послушно сидел, выпрямив спину, пока она наносила на мое лицо тон. Всем так делали. Потом я почувствовал, что кисточкой она мажет мне лоб.
— Это специальный порошок, он при реакции с водой в красный превращается. Тебя когда Миша ударит в голову, должно красиво быть, только не пугайся. И помни, у тебя все получится, — закончила мастер, когда я открыл глаза.
За несколько минут до начала мы лежали и смотрели в щель между занавесом и полом. Зрителей было немало, полный зал, думаю, соберется. Я знал, что среди них нет моих родственников и друзей. Родственников — потому что им не нравилось, а друзей просто не было. Меня кто-то подергал за ногу.
— Так, давайте, вставайте в круг, — громким шепотом сказала Ксения Валерьевна.
Мы образовали круг, по бокам от меня стояли Настя и Марк. Какое совпадение. Я посмотрел на Марка, он усмехнулся. А я улыбнулся. Теперь я перевел взгляд на Настю. Она была напряжена и сосредоточена, как никогда. Вместе со всеми ребятами мы протянули руки к центру. Мастера были с нами.
— Раз… Два… Три… Сыграем! – пронеслось по сцене и мы разлетелись по кулисам.
Представлял наш коллектив Алексей Александрович. Он вышел на просцениум, перед занавесом и кратко объявил начало спектакля. Мы с Настей стояли в первой кулисе. Я сжимал ее потную ладонь. Мы были готовы.
Занавес проехал мимо нас. Пошла музыка, мы отсчитали и вышли. Я не танцевал так никогда. Безупречная осанка, идеальная походка. И такая же идеальная Настя. Мы кружились, ее белое платье в черный горошек немного поднималось. А в двух темных длинных косичках была белая атласная лента.
— Ты будешь ждать меня с войны?
— Конечно, Петя. Я дождусь.
Завыла сирена. Мы разбежались по сторонам, хотя в ботинках на толстой подошве это было не очень удобно. Голос Левитана. Ко мне подбегает Настя, хватает мою голову, руки. В ее глазах страх. Мне кажется, она плачет. Настоящая актриса. Нам нужно расходиться. Настя хватает мои руки. А я должен идти.
— Пожалуйста, будь острожен. Прощай, — произносит одними губами Настя и спиной уходит в кулисы.
— Прощай, — шепчу я.
На ходу срываю с себя рубашку, надеваю тельняшку и гимнастерку. В темноте ничего не вижу, чувствую, меня кто-то схватил за руку.
— Молодец. А теперь дерись как за Настю, — говорит мне в самое ухо Алексей Александрович.
Я молча киваю, хотя знаю, что он этого не увидел.
Так, мой выход. Точнее, выполз. Издалека слышен свист мин, я отсчитываю и выползаю из кулис. К себе прижимаю автомат. По сцене успели набросать какие-то куски брезента, тряпок. Для антуража. Я ползу. Чувствую товарищей позади. Глаза слепят софиты, но я все равно изображаю решительность.
Немцы. Из первой кулисы. Я моментально вскакиваю. Взмахиваю автоматом, чтобы стрелять в Матвея, но тут… Я вижу лицо Марка. Он зол, как никогда. Дикий, животный взгляд. Ногой он выбивает автомат из моих рук и тот отлетает на авансцену. Это не запланировано. Я ошарашен. Ай! Острая боль в животе, я складываюсь пополам. Это Миша со всей силы пнул меня ногой. Уже не по-актерски. Я падаю. Все идет не по плану. Матвей и Миша тут же подскакивают, хватают за плечи. Теперь я сижу на коленях перед стоящим Марком. Мне все еще больно. В кулисах вижу их — Настю и Алексея Александровича. Он держит Настю за руку. Он боится, что она выбежит.
Я смотрю наверх, в лицо Марку. И тут он засмеялся. Даже не пытаясь изобразить немецкий акцент. Страшно, не сводя с меня глаз. Ударил меня по щеке. Больно, с размаху. Я повернут лицом в зал. А ведь там сидят старшие школьники. Они думают, это игра.
Удар от Миши в висок. В голове гудит. Я снова смотрю в пол. Я чувствую, по моей шее что-то течет. И это не порошок с водой.
— Отпусти, тварь! – срываясь на визг, ору на двоюродного брата, дергаюсь, пытаясь встать. Мне бы только в кулисы.
Меня держат Миша с Матвеем. И тут оба одновременно бьют сапогами. В глазах темнеет. Я вижу Настю, зажимающею рот рукой. Я снова поднимаю и фокусирую взгляд. Марк достает из-под гимнастерки оружие. Я плохо вижу и не понимаю, что это. Снова смотрю в пол. Актер не должен смотреть в пол. Я поднимаю глаза.
Дуло. Дырка. Дуло пистолета. Его не должно быть. В импровизированном револьвере не было дырки. На секунду я верю, что это игрушка.
Щелчок. Выстрел. Слышу крик. Падаю. Тело расслаблено. Меня отпустили. Я слышу глухие аплодисменты. Я умираю в луже собственной крови. Софиты уже не слепят.
Эх, говорила мне мама, актерство — грех!
