XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Артур продрал глаза и задумался. Задумался о том, имеет ли он до сих пор право называть себя Артуром. Ведь вот уже 7 лет как он забыл любимые истории об индейцах, перестал видеть в себе Короля Артура, забросил детские мечты, заклеймил их смешными, бессмысленными… Он чувствовал себя законченным алкоголиком, хоть и было ему всего 15. Да и не первый раз он об этом думал. Если считать последнее время.
Артур встал с кровати и подошёл к окну. С окна тоже спала детская пелена, и теперь он не видел там ни цветущего парка, ни загадочные дома с целым небольшим миром за каждым окошком, ни бесконечного неба, связывающего его со Вселенной… Сейчас это была просто грязная окраина мегаполиса, продуваемая выхлопными газами и медленно отравляющая своих жителей своим однообразием.
Артур уже давно стал просыпаться всего за пять минут до школы, до которой идти было две с половиной минуты, и вроде бы даже выработал для себя механизм текучести дел, чтобы всё успеть, при котором он одновременно умывался, надевал галстук и причёсывался, но сегодня он понял, что не станет делать ничего. Потому что этот день не похож на другие дни. Должно произойти что-то важное. А важное никогда не происходит на обычных путях.
Артур быстро собрался ‘в школу’ для отвода маминых глаз, чмокнул её на выходе так, как делают это подростки — спешно и цинично — и выбежал за дверь квартиры. Постоял за ней ещё пару секунд, топоча ногами на месте, удостоверился, что мама удостоверилась, что он быстро побежал по делам вниз по лестнице (и маме, и сыну эта инспекция была низка и противна, но оба они проходили её каждый день с пугающей готовностью), и выдохнул свободно. Теперь можно по-настоящему погрузиться в депрессию.
Артур задумчиво проплыл по подъезду и вышел во двор. В этот раз двор был каким-то другим… Да, вот на этих качелях он когда-то познакомился с девочкой, которую тогда он воспринимал чище ангела. Но уже сегодня он посчитал бы плоской и заносчивой дочерью среднего класса, стоящей своего района мещанкой. Вон по тому пятачку чистого асфальта он когда-то гордо разъезжал на самокате, слушая на новом крутом плеере старый французский шансон, но уже этим утром пятачок стал позорным воспоминанием, ведь, безусловно, шансон был только для красоты и образа, чтобы выделиться среди знакомых, которые поголовно имели ужасный музыкальный вкус. Выделиться… Для самого себя. Отчаянно доказать… Что?
Артура затошнило. Вокруг была грязь. Он ходил по ней, он учился ей, он восхищался, стремился к грязи и мечтал о ней. Самое страшное, что мальчик сейчас никак не мог уловить тот момент в прошлом, когда эта грязь вдруг наполнила его беспечную и радужную жизнь — ведь он понимал, что сегодня просто что-то взорвалось в нём, а взрывы никогда не возникают на пустом месте. Осознание этой грязи росло в парне уже несколько лет, пока он потихоньку проникал глубоко во все сферы своего окружения и внутренне клеймил скучными или фальшивыми — геометрия, Черепашки-ниндзя, дружба с одноклассниками, любовь его родителей…
Артур сегодня понял, что стал тем, кем давно боялся стать. Отрицателем. Он стремился наотрицать как можно большее количество вещей, находя в этом для себя странную радость и умиротворение. Его деструктивная сила неожиданно раздавила какие-то внутренние барьеры и забила фонтаном из живого ума, заливая всё вокруг.
Артур сегодня понял, что надо что-то менять. Это была слишком тонкая и неуловимая материя, но Артур понимал, что он просто обязан поймать её. Ведь иначе его жизнь прекратится. Он просто обязан вытащить себя за шкирку из этой затхлой среды, пока она не опутает его полностью — сначала друзьями, потом жизненными целями, потом ипотекой… Ему стало страшно. Но он уже решился. А начать толкать эту телегу он решил… с первого урока сегодня. Он просто не пойдёт на него. Потому что эти сорок пять минут в одиночестве по-настоящему спасут его. Спасут от этого нового холода в душе. Так решено же!
Артур медленно побрёл по местам старой славы. Он внимательно высматривал всё вокруг, пытаясь понять, вызывает ли у него что-нибудь сильные чувства умиления, радости или умиротворения, но его глаза глядели только на пустоту. Прошла минута молчания с самим собой. Все здешние воспоминания резко поблекли, стали незначительными и слишком слабыми для того, чтобы обрадовать хоть кого-нибудь. Ещё через минуты три Артур набрёл на гуляющего с собакой. Как и семь лет назад. Он остановился и попытался представить, как собака выгуливает хозяина. Не получилось. Это был всё тот же старичок, который всё так же скучно плелся за своей афганской борзой. Он попробовал, что собака – это Чубакка из Звёздных Войн. Нет, волшебное существо не появилось ни на секунду. Дальше мальчик не смог сделать из этой сцены ничего путного ещё пять раз. Нет, искать спасение в прошлом – это не выход. Тот самый момент всё-таки никогда не повторить, всё равно хоть одна маленькая деталь будет новой. Да и стоит ли тот момент повтора? Ведь не такое уж и него было и интересное детство. Мало игрушек, поэтому много воображения. Мало друзей, поэтому много книжек. Мало уверенности в себе, поэтому много сильных воображаемых друзей. Детская пелена спадает даже с детства. Теперь за спиной мальчика остался только один тяжелый груз – учебники и сменка. Уже легче. Нужно построить себе новый мир. И даже не на обломках старого, ведь ничего путного из них не сделать.
Артур получил двойку. Он вышел к доске, плохо решил квадратное неравенство и получил двойку. Он получил двойку и ощутил странное безразличие. Двойка его нисколько не тронула. И даже не от того, что раз он в девятом классе, то теперь она не сможет превратиться в нагоняй от родителей, лишение халвы на десерт или издевательства одноклассников, а просто от того, что она смешна. Ведь это просто цифра. Даже не в реальности, ведь заносится она в электронный журнал. Неужели можно позволить нескольким пикселям хоть сколько-нибудь повлиять на твоё настроение? Да это смешно. Двойка уже потеряла свою власть, какую она имела в первых классах. Двойка – диктатор? Да это смешно.
Артур положил на место огрызок мела и вышел из класса. В этот раз он не спрашивал у учителя прямо, не использовал школьные иносказания, не намекал ему неудобным ерзанием. Ходить в туалет в школе – это суверенное право каждого человека. Из классной комнаты позади слышались недовольные слова учителя, но никто их не слушал.
Артур присел на ближайший подоконник, бесцеремонно отодвинул горшок с грустным цветком и прижался лбом к стеклу. В начальных классах смотрят на окна школы как на свободу. И вроде бы за ними всё спокойно и по-человечески. И когда они сдадут последний экзамен, начнётся настоящая жизнь. Если сказать такому мечтательному шкету, что настоящая жизнь начинается только по желанию человека, а не после экзаменов, он тебе никогда не поверит. Даже мечтать о свободе ему сейчас легче в тех рамках, в которые поставили его взрослые – в рамках стен и системы тестирования. Это уж точно не свобода.
Артур стал старшеклассником. Он видел людей, которые становятся старшеклассниками и в четвертом классе – тех, кто уже тогда говорит на уроках что-то новое, что не написано в учебнике, а на переменах шушукается сам с собой. Видел он и людей, которые так никогда и не становятся старшеклассниками, даже в сорок. Но Артуру повезло. Девятый класс – самое время. Он боялся этого, ведь гордое звание накладывает обязательства на чёткие планы в жизни, самодостаточность и постоянную крутость. Он мечтал об этом, ведь для старшеклассников нет очередей в столовой, авралов по учебе или особых школьных правил. Он не думал об этом, ведь был тогда занят, стоя в очередях, подтягивая природоведение и не бегая по коридорам. Но теперь приоритеты немного поменялись – что было ничем, то стало всем, а обязанности младшеклассника как-то и не обязанности больше.
Прозвенел звонок, коридор немного наполнился. Артур слез с подоконника, кинул последний взгляд на окно и пошёл вперёд. Пока только по коридору. Ему нужно было поговорить со школой. Ведь как бы не были злы люди вокруг, это здание его никогда не обижало. Может быть, он найдёт ответ где-то в закромах его любимого четвёртого этажа?
Но дойти было не суждено. Мимо него на полной скорости пронёсся пятиклассник. Вернее, он хотел пронестись мимо, но случайно врезался в нового старшеклассника. Артур немного выпал. Святые угодники… Свежи ведь ещё воспоминания, как в первом классе Артура сбивал печально известный гигант Вася из 5Б… Артур та-а-ак его ненавидел… Но ведь Вася давным-давно повзрослел, небось, сессии сейчас в СПбГУ сдаёт или с девушками в общежитии общается… Но вот этот пятиклассник сейчас шлёпнулся об Артура как волна о скалу, и сам потерял ориентацию в пространстве. Неужели сейчас нужно агрессировать его? Ведь он мал, щуп, и так напуган… Элемент крутости не важен в новой жизни. Важно одно – быть взрослым. Во всём. От внутренних переживаний до самого дальнего угла пространства. Артур потёр ушибленный бок, усмехнулся, взъерошил пацанёнку волосы и шлёпнул его по спине в другую сторону. Малыш два раза хлопнул глазами и исчез. Хех, да они изменились с тех времён, стали шустрее, манёвреннее… Мда.
Кабинет следующего урока был в двух шагах. Литература… Вот бы сейчас снова сесть за Заходера! Ведь за столько лет все повзрослели, заматерели, и наверняка увидели бы намного больше тонких и хорошо обыгранных моментах в его таких простых стихах… Но нет, куда там. Пушкин. Со своим добрым приятелем.
Артур сел за парту. Да, даже садится теперь как-то по-другому, свободнее, что ли. Кайфовое ощущение. Артур смотрел в окно. Он уже особо не думал о прошлом – с ним всё слишком мрачно. Да и о настоящем уже не думал – с ним всё уже ясно. В окне он видел только будущее. Непростое. Но очертания интересные.
В класс вошёл учитель, начался урок. Артур оторвался от окна, чтобы осмотреть свой класс. Боже, столько… Малявка Лёвви, милый мальчик с серой жилеткой и вечной конфеткой за щекой стал под метр девяносто, теперь неловко перекладывает длинные ноги под партой, как богомол, и таращит свой кадык на доску. После двух мазков макияжа и более взрослого платья Лена Додина-Уродина подбавила жару, и теперь сидит за одной партой с пятью одноклассниками; остальные четыре – только глазами. А кто, кстати, с ней сегодня? Петя Мокренко? Да ла-а-а-а-дно.. Лучший друг 1 класса тоже повёлся на эту фифочку. Эх, взросление меняет всех, но не все мудры. Боже, смотреть противно, эти сладкие взгляды, тихие шёпотки… А ведь он рассказывал, как в шесть лет он своей старшей кузине, пока та спала, прямо в новую сумочку…
Учитель спросил, выполнил ли Артур домашнее задание. Артур сумрачно оторвался от детского беспорядка на парте Вани Назарова и лёгким движением поднял воротник рубашки.
“Что мы сейчас проходим? Онегина? Хм, Онегина… Онегина Александровича… Что ж. Онегин – незаконченный роман. Пушкин отказался тут от традиционных концовок, и выдержал не одну нападку на своё смелое решение бросить героев в кульминации, вся русская литература оправлялась от этой дерзкой выходки ещё не одно десятилетие. Тут я пошёл дальше своих одноклассников.
В жизни Онегина есть только праздник, что тяготит его уже на физическом уровне, причём праздник только иностранный – английские костюмы, австрийские блюда, французские словечки… Единственное русское в нём – хандра. Национальный максимализм. Стремление ко всемирному счастью. А, и ещё русское имя. Конечно. Онегин – Онега, великая северная река. Вот тут я пошёл дальше самого себя.
Онегин уникален. Как герой и как роман. Во-первых, он сложил модель героя русского романа в целом, навсегда. Всего за шесть лет повествования, 1819-25. Во-вторых, тем, что во всём романе присутствуют только два диалога, да и то такие, что любой уважающий себя оратор заклеймит их монологами. Сначала говорит только Онегин, потом только Татьяна. Причём они оба в какой-то мере говорят с собой… И в-третьих, Онегин – это грань. Грань между конкретикой и абстрактностью. С одной стороны, мы доверяем герою из-за его детальности и правдивости. Но с другой, из-за общего и довольно отвлечённого контура нам легко отождествлять его с собой, проникать в переживания и всё равно не преодолевать некоторую дистанцию. Поэтому Пушкин – канатоходец. Пушкин – гений бирюлек. Тут я пошёл дальше вас, если позволите. Вам всё ещё нужно моё домашнее задание?
Понятно, что требования в школьной системе усреднены, и сделано это для пользы всех нас, но никто не обращает внимания, что всё наше общество стоит и двигается людьми, которые чем-то выдаются, где-то выпирают из общих контуров, из квоты, из самих себя… А что эта система делает? Правильно. Она до боли не берёт в расчёт эти самые маленькие двигатели. Она тесна для них. Она – их штаны из шестого класса.
Я не хочу трогать ваш авторитет, но мне просто интересно – как вы морально не устаёте учить Величайшему Русскому Роману детей, которые прямо сейчас под партой списываются о деталях ближайшей пьянки)? Как живой человек, который знает и любит литературу, может это себе позволить? Ответ прост – вам самим это не нужно, вы бы с удовольствием делали то, что делают они. И это самое страшное. Вы тоже когда-то чувствовали, что ваши однокашники убивают в вас высокое, но вы решили отложить это на годик, пока не добьётесь вон той фифочки. И вот теперь вы больше не чувствуете в романах чего-то того, что чувствовали раньше, чего-то большого. А это была душа вас. Но только в зеркале гениальных авторов. Простите за правду, но Вы отложили это на сорок лет.
Извините, что мне пришлось оскорблять весь современный мир именно в вашем лице, но считайте это нашим ходом за все те разы, когда вы чернили нас грехами всей золотой молодёжи – наркотиками, развратом, развалом… Хотя нет, не стоит. Я погорячился (учитель в который раз открыл рот). Считайте это лично МОИМ ходом. Матом, если можно.
Артур улыбнулся. Учитель постарался сбить его последнюю фразу язвительным и едким комментариям, сразу перейдя к своим рассуждениям об Онегине. Правда, начал он со второй позиции, высказанной Артуром, и он умудрился упустить в ней самое главное. А весь класс повёлся, ведь он и во время речи не особо слушал. Артур улыбнулся и снова начал оглядывать класс. Всех интересных людей он успел осмотреть ещё до своего монолога, то теперь он заметил, что одна серая мышка в конце класса очень внимательно на него смотрит. Как её там бишь? Даша? Да… Боже, он ведь её тысячу лет ведь знает. Но такой живой и жаркий блеск интереса в её глазах видит в первый раз. Артур опустил воротник и подмигнул ей. Она опустила глаза, но улыбнулась. Очертания за окном стали светлее и чётче. Наверное, просто Солнце выглянуло из-за облаков.
