— Да не понимаю я эту математику! — хлопок двери и повышенный тон – всё на что способен мой опухший мозг после получасовой лекции от мамы о том, как важны оценки в моей жизни.
Инна Валерьевна (она же мама) стучится в дверь ванной – единственной комнаты в доме, у которой есть замок, не считая родительской.
— Александра, сейчас же открой!
Я показываю двери язык, и мой взгляд, совершенно случайно, падает на ножницы, которыми мама сегодня днём резала тряпки. Рука тянется за ними сама собой, и когда из коридора слышится очередное недовольное «Александра!», сопровождаемое стуком по двери, я делаю непоправимое. Криво отрезанная коса тёмно-каштановых волос падает на пол прямо рядом с моими тапочками в виде улыбающейся панды, и я небрежно кидаю ножницы на раковину, наконец открывая дверь.
— Дурацкая математика… — обиженно бурчу я, стараясь не замечать искаженное лицо мамы.
Мне кажется, что с этим лицом она проходила почти неделю. И именно его я и вспоминала, когда вытаскивала недавно приобретённый рюкзак с кучей небрежно уложенных вещей из автобуса.
*
Летний лагерь – всё на что хватило родительской фантазии, чтобы наказать меня за плохие оценки и срезанные волосы, которые потом бабушка уговорила подровнять в салоне. Теперь мои некогда длинные локоны едва доставали до ушей с проколотыми мочками. Ну и ладно.
Солнце ужасно слепило глаза, когда я услышала новый приговор: до места разбития лагеря семь километров пешком. Сил, потраченных на четырёхчасовую поездку в душном автобусе, хватило лишь на обречённый стон.
За те несколько часов пути, где мы любезно кормили комаров, я успела точно понять одно – все ребята давно знакомы между собой. Я просто не вписываюсь в общую картинку. Как взявшаяся из неоткуда лишняя деталька пазла. Даже одежда у меня неправильная! Видите ли, сандалии для леса не подходят, и кофта моя люби-мая, между прочим, слишком тонкая. И разбивать палатки я тоже не умею. Какие-то тенты и каркасы, сваленные в одну кучу мне напоминали скорее густой борщ, чем «лёгкую конструкцию для сбора», как сказала вожатая.
Но мне повезло. По крайней мере, я так подумала сначала, когда моя новая соседка по палатке сказала, что собрать всё сможет сама. В её мастерстве я не сомневалась, а вот в своей удачливости — ещё как. Лиса, а именно так звали девочку- «соберу-палатку-сама», откровенно не затыкалась. Мне казалось, что у неё как минимум должна заболеть челюсть от того, как долго и много она разговаривала. Бесконечный поток вопросов, предложений, просьб что-то подать начинали раздражать.
Я, правда, старалась не отвечать резко. Точнее, я почти не отвечала, только неуверенно и с запозданием кивала головой. А когда на очередной с энтузиазмом заданный вопрос, сказала «не знаю», она почему-то замолчала, пробурчав что-то нечленораздельное под нос. С одной стороны я просто ликовала, что от меня наконец от-вязались, а с другой — странная тишина, повисшая в воздухе, безумно давила на плечи.
— Подай тент, — голос казался скорее отстранённым, возможно, обиженным, я не могла понять точно.
А ещё я не могла понять, что такое тент. Созвучно с антенной, но ничего похожего рядом не было. Пока я стояла, разглядывая какие-то веревки и другие части палатки, Лиса подошла ко мне и взяла большой кусок полотна, не похожий хоть на что-то известное мне, он напоминал скорее тряпку несуразных размеров.
— Это – тент — она подняла «тряпку» на уровень груди. Говорила так медленно, словно разжевывала глупому ребенку основы сложения. — Он накидывается сверху палатки, защищая от непогоды.
Я кивнула. Какая умная нашлась. Или они тут все с рождения знают навыки выживания и сбора палаток? Я без интереса подняла свой взгляд на трёх мальчиков, ставящих её по соседству. Ответ на мой риторический вопрос нашёлся сразу же – далеко не все и далеко не с рождения. Они корячились над каркасом палатки в шесть рук, но она всё равно не поддавалась, постоянно падая. Я хмыкнула и перевела взгляд на Лису, которая уже почти закончила. Хоть что-то полезное в её соседстве всё же есть.
— Позови кого-нибудь, — до моих ушей донёсся диалог тех самых мальчиков.
— Кого? Нам ещё не определили патрульных, — раздражённо шикнул на него второй.
А вот и новое слово, в очередной раз доказывающее, что здесь я ничегошеньки не знаю. Я вновь покосилась на Лису, и всё же решила заговорить первой:
— А патрульные это кто?
— Считай, как вожатые, только выбираются из числа скаутов, так же как мы состоящих в отряде. Они выполняют послушания вместе с нами, — без энтузиазма ответила девочка, даже не повернувшись. — Принеси колышки.
Уж колышки я найти смогла, передав их Лисе.
— А послушания? — на меня подняли недовольный взгляд будто я мешалась, говоря под руку.
— Твои обязанности.
Мне это особо ничего не дало.
*
Жаркое дневное солнце опустилось к деревьям на мысу слишком быстро. Лиса сказала, что сегодняшний день был лёгким, что напугало меня, наверное, ещё сильнее. После ужина нас попросили остаться в «самодельной» столовой: деревянный длинный стол, окруженный такими же не самыми свежими скамейками и натянутый сверху и по бокам тент. Уже не от палатки.
Пока я болтала ногами, невольно слушая множество чужих диалогов, от которых уже болела голова, в столовую зашла она. Женщина пожилых лет, которую здесь слушались абсолютно всё и звали по имени-отчеству: «Любовь Львовна». Выглядела она настолько грозно, что я неосознанно сгорбила спину ещё сильнее. В руках женщина держала свечу и спички. Это какой-то вид наказаний?
— По традиции, — голос хриплый, но вполне доброжелательный, — сегодня мы проводим первую «свечу».
Неприятный звук зажигающейся спички, чей огонь осветил тёмное пространство, какой-то муторный и долгий монолог Любови Львовны и последующие неуверенные, до жути скучные реплики остальных о том «как прошёл их день». Зато Лиса выделилась. Было ощущение, что про свои впечатления она рассказывала вечность, не меньше. Как будто в часы вместо песка поместили смолу.
Очередь дошла и до меня. Я что-то промямлила, теряясь от огромного количества взглядов, и поспешила передать свечу. Тяжелый выдох. Возможно, математика лучше этого ада.
*
Спрей от комаров не помогал от слова совсем. Назойливые насекомые преследовали везде. И в столовой, когда я толкала «великолепную» речь, держа в руках горя-чую свечу, и в палатке, когда я пыталась устроиться поудобнее в этом до ужаса не-удобном спальном мешке. Меня как будто в кокон запихнули и поставили у самого уха бесконечную пластинку жужжащего комара.
Эта «пластинка» преследовала даже во сне, когда я сидела в столовой и решала математику, читая при этом учебник по географии. Рядом постоянно ошивалась Лиса и капала на мозги рассказами о том, каких сегодня комаров она выловила в ручье, а неподалёку так заманчиво лежала моя подушка, которая, вообще-то, осталась дома. Полный бред, я знаю. Наверное, у меня переизбыток кислорода.
Не понимаю, обрадовалась ли я, когда с первыми лучами солнца нас поднял властный голос Любови Львовны, или всё же проклинала весь мир за столь ранний подъём.
Проснуться и почувствовать себя человеком за предоставленные десять секунд я, очевидно, не успела, поэтому мне ещё пришлось отжиматься за опоздание перед всем лагерем.
После кошмарного подъема мне не дали и минуты отдышаться, отправили на пробежку со всеми. Июльское солнце тоже не собиралось делать поблажек и слепило в заспанные глаза. Берег, вдоль которого мы бежали, не отличался особенной чисто-той. Нет, на нём почти не валялось мусора, только кучи каких-то странных безжизненных растений, напоминающих мне тонкий бамбук.
Бежали мы мучительно долго, а лично я никогда не отличалась особой выносливостью, поэтому плелась где-то в конце. Наконец, берег оборвался, и показались ка-мыши, из-за чего мы остановились. Предстояло новое испытание: подвижные игры. Я неуклюже бегала от водящих в жмурках, в основном смотря себе под ноги. В ка-кой-то момент, в самый разгар игры, я взглянула на берег и невольно замерла: обиваемое лёгкими утренними волнами на песке лежало что-то мерзко-непонятное и явно мёртвое. Приступ тошноты перебил хлопок по плечу.
— Это нерпа, — ухо обдало шёпотом какого-то мальчишки. — А ты теперь вода! — Крикнул он, смешливо взглянув на меня, и помчался прочь.
Снова бегать.
Единственное, что я хорошо запомнила с зарядки, не считая нерпы – тот самый мальчишка-вода с огненно-рыжими волосами, что так и лезли ему на лоб. На обрат-ном пути он, несмотря на то что в начале бежал одним из первых, плёлся возле меня. Я кожей чувствовала, что Саша (в одной из игр я узнала, что его зовут именно так) делает это специально и мысленно смеется надо мной.
Как оказалось, смеялся не только он. Когда я подходила к столовой, то услышала перешёптывания Лисы и какой-то её подружки:
— Представляешь, мало того, что она мне не помогала, так ещё и хамила! Ставлю сотню, что не продержится здесь и недели — начнёт плакать, что хочет домой, — девочка говорила так эмоционально и обрывисто, что казалось ещё немного и начнёт плеваться ядом.
— Я вообще сначала подумала, что это мальчик. Ты видела её волосы? На мокрого воробья похожа.
Обида, возникшая из-за чужих слов, нещадно душила. Руки непроизвольно сжали тарелку с мерзкой кашей. Вместо тарелки, в которую впивались пальцы, моё сознание дорисовывало длинную и роскошную шевелюру Лисы. Казалось, от возмущения я не могла нормально вздохнуть. Завтрак сегодня был пропущен.
Всё-таки, родители точно не прогадали с наказанием. Попали в самое яблочко.
*
Рядом с дальними палатками стоял высокий столб, окружённый небольшим песочным полем. Там нас и собрали после завтрака. Я, ничего не подозревая, пошла к месту в тех же тапочках, что второпях надела на зарядку. Откуда же мне было знать, что после торжественного открытия смены, подразумевающего под собой поднятие флага лагеря и монотонные речи, на меня грозно зыркнет Любовь Львовна, а по окончанию «мачты» — так называли сборы по утрам, когда рассказывали планы на день, она отведёт меня в сторону и зачитает километровую нотацию о том, что носить подобную обувь, открывающую пальцы – полное неуважение к традициям. О том, что меня никто об этом не предупредил, похоже, всем было наплевать.
Поглощённая ещё большей обидой за несправедливость, я вновь поплелась к столовой — нас попросили там собраться. Я почувствовала дежавю. Любовь Львовна снова стояла во главе стола, пока все остальные, сидящие перед ней, не очень заинтересованно ждали новой информации.
Нас делили на «патрули». Снова новое слово, снова мой недоумённый взгляд.
— Патрульные: Денис, Серёжа, Ксюша и Юля, — после четырех прозвучавших из уст пожилой женщины имён, два парня ростом как две меня и две девушки пониже вышли к Любови Львовне.
Потом называли различные имена детей, определяемых к одному из вышедших. Я оказалась в патруле с двумя незнакомыми мне девочками и Сашей. На протяжении всего времени от зарядки и до этого момента он постоянно рябил перед моими гла-зами и даже сейчас терпеливо стоял, вероятно, тоже ожидая, когда это уже закон-чится. Хотя по его лицу я бы не сказала, что ему неинтересно. Конечно, он здесь чувствует себя как дома.
— Патрули – это как отряды, а патрульные как вожатые, — снова этот шёпот у уха.
Я благодарно кивнула за подсказку, но, честно говоря, меня начала раздражать его заумность. Везде-то и всё-то он знает. И там подскажет, и здесь поможет, сама мать Тереза.
Первым делом после разделения нас отправили собирать чернику. Правила просты – берёшь свою кружку и заполняешь её ягодами до краев, а после беспрекословно отдаёшь её Любови Львовне. Несправедливо. Почему я должна отдавать лично мной собранную чернику на какой-то общий компот? Который я, между прочим, не люблю.
Ничего другого мне не оставалось, поэтому я пошла за своим патрульным в лес. Но перед этим мне пришлось переодеться. Опять мои тапочки им чем-то не угодили, а аргументировали это тем, что в лесу так ходить небезопасно. Шнурки кроссовок, как назло, путались в неуклюжих пальцах, когда я в спешке пыталась их завязать. Вы-глядеть в чужих глазах обузой совсем-совсем не хотелось.
Но мои желания мало когда учитывались. Всю дорогу я спотыкалась о шишки и корни деревьев. Ветки, из-за того, что я плелась в конце, постоянно били мне в лицо. Мы решили собирать ягоды за вторым холмом, по словам патрульного, их там больше всего.
В какой-то момент я настолько провалилась в свои мысли, слепо идя за остальны-ми, что случайно наступила на небольшой муравейник. Я была уверена – из-за моего визга дрогнул лес на расстоянии километра. Пока я судорожно оттряхивала кроссовок, меня это совершенно не волновало. Но на этом всё не закончилось: прыгая на одной ноге, я случайно на кого-то навалилась.
Мы оба оказались на земле. Такого позора я ещё не испытывала.
Я не смотрела на своего тезку, пока собирала чернику. Не пересекалась с ним в ка-кой-то максимально скучной игре с флагами. И старалась обо всём этом вообще не вспоминать. Но он мелькал перед глазами как на зло.
После обеда нам досталось, по словам всех, самое трудное послушание – кухня. Оно подразумевало под собой мойку посуды прямо в озере и носку воды. Послед-нее, как оказалось, самое лёгкое. Если когда-нибудь в пытках ада вам попадётся мытьё котла от засохшей гречки в озёрной воде, знайте, ничего хуже придумать нельзя. Мои руки, ноги, даже щёки были в саже. У Саши тоже.
*
Уставшая, не чувствуя ни одну свою конечность, я без сил упала на спальник. Когда младшая версия меня ходила в детский садик, она терпеть не могла тихий час. Сей-час же я хотела обнять его и сказать тысячу раз «спасибо». Вместо этого я обнимала свои колени, сложившись калачиком прямо на нераскрытом спальнике. Хорошо.
Следующую игру «на интеллект» я явно провалила. Но хуже этого было то, что Саша постоянно мне подсказывал. С одной стороны, я была благодарна за очередную помощь, а с другой — моё раздражение за его правильность и всезнайность только возрастало. Под кожей прям зудило, когда я думала об этом. Но зудило как-то несвойственно, не так, как когда меня ругала мама. Слишком странно… будто слад-ко. Я отбросила подобные мысли подальше и старалась не обращать внимание.
Когда я добралась до желанной «кровати», мозг активно стал подкидывать мне сегодняшние события, не оставляя в покое ни на секунду. Откуда-то взявшийся в па-латке песок неприятно колол голые голени, ещё больше мешая мне уснуть. Я злилась на всё: и на тапочки, и на чернику, и на себя в особенности. За неуклюжесть. А ещё на Лису, которая постоянно ворочалась. На Сашу почему-то не злилась. Просто не хотелось.
