— Женщина, если вы не успокоитесь – мне придется позвать охрану.
Невысокий мужчина, стоя в палате раздраженно потирал одной рукой переносицу, вторая в это время непринужденно лежала в кармане белого халата. Атмосфера в комнате была напряженной, но он выглядел совершенно отстранённо.
— Нет, я отказываюсь это принимать! Сделайте же что-нибудь!
— Мы уже сделали всё, что было в наших силах. Ну как же вы не понимаете, женщина? – он тяжело вздохнул и повернул голову – Настенька, сделай мне кофе, сердечно тебя прошу, – белокурая девчушка, виновато стоявшая в дверном проёме, тут же растворилась в голубом больничном коридоре, мужчина повернул голову обратно. — Во время операции мы удалили часть головного мозга вместе с осколком, мы не обещаем, что она соображать сможет прямо, а вы про «ходить» тут заладили! – он всплеснул руками.
Женщина села на кушетку рядом со спящей девушкой и взяла её руку в свою, ища то ли защиты, то ли уверенности.
— Она сможет ходить!!! – по щеке прокатилась новая слеза.
Врач молчал.
— Хотя бы верхняя часть тела сможет восстановиться?.. – громкость голоса пошла на спад, а взгляд был разочарованно прикован к полу.
Мужчина цокнул языком и покачал головой.
— Я не обещаю. По нашим прогнозам — навряд ли…
Последние экзамены сданы, сессия наконец закрыта. Пришло время насладиться заслуженным отдыхом, чистейшим летним воздухом и красотой парков города. Первый учебный год в университете был совершенно захватывающим, совсем не так, как в школе. Нет, не интересным, не трудным, не тяготящим, он был до потрясения воодушевляющим, я узнала так много того, что раньше было за гранью моего сознания, что хочется парить в воздухе, на столько я счастлива.
Так, охваченная своей радостью, в самом начале июля под лучами ясного солнца я шагала по вытоптанной меж деревьев тропинке, разглядывая растения: тополя, папоротники, ели, о строении которых теперь знаю запредельно много.
Сердце неожиданно дрогнуло, прежде чем под одним из деревьев я увидела маленький комочек, хрипло чирикающий, пытавшийся обратить на себя хоть какое-то внимание. Он не мог даже подняться, а летать скорее всего ещё и вовсе не умел. Я аккуратно подобралась к нему, чтобы не напугать, и села на корточки, подобрав подол юбки под колени. Это оказался никто иной как чеглок! Ещё совсем крошечный птенчик, даже опериться не успел, на теле преобладал белый пушок. У этого вида птичек меня всегда забавляла полоска от носа к горлу, напоминающая усы, отличительная черта чеглок, придающая им какой-то британский, серьёзный вид. Они по своей натуре бойкие, но этот совсем ослаб, даже не знаю, сколько он пролежал здесь в одиночестве, мне стало его ужасно жаль… Я подняла голову вверх, тревожно оглядываясь в попытках найти его дом. На дереве, под которым он лежал, гнезда не оказалось, как и на соседних. За спиной раздалось быстрое цоканье, я обернулась. По асфальту к нам торопилась взрослая особь, скорее всего мама, в её глазах было столько страха, что и мне стало не по себе, но тем не менее она рискнула подойти ко мне. Секунд пять мы молча глядели друг на друга под шелест деревьев и тихие крики малыша. В этой тишине отчётливо слышалось: «Помоги!». И я осторожно коснулась птенца, оглянувшись, проверяя реакцию мамы, она не возражала и сделала скромный шаг назад. Я подняла детёныша и уложила его в своих руках, тогда уже встав на ноги. Птица подпрыгнула и со взмахом крыльев поднялась в воздух, она смотрела на меня с надеждой. Мы медленно продвигались мимо деревьев, благо идти было не так далеко, метров десять. Правда, для меня не далеко, а как это крошечное создание оказалось на таком расстоянии от дома, я совсем не понимаю. Их гнездо было расположено достаточно низко, так что хватило встать на цыпочки, чтобы положить чеглёнка под крыло маме. Теперь их чириканье звучало радостным и облегчённым, а у меня будто камень спал с плеч, все были довольны. Я помахала семье рукой и всё ещё впечатлённая пошла домой, куда и держала путь перед происшествием. Вдруг пришло осознание, что сердце заболело на несколько секунд раньше, чем я увидела птенца. Быть может, не почувствуй я внезапную боль, его тельце так и прошло бы мимо моих глаз, затерявшись в зелени, а хриплый щебет заглушили бы листья, колышущиеся на ветру, что бы тогда было? «Слава Богу!» – сказала я себе.
По возращению домой я сняла пепельно-розовые туфельки, хотя каблук у них был невысоким, ноги ужасно заныли. Я приподнялась на носочки и медленно перевела вес на пятки, разминая стопу, повторяя движение несколько раз. Мама всегда так делала после тяжелого рабочего дня, так что и я переняла у неё эту привычку, и ведь в самом деле помогало, вот уже боль почти пропала. В квартире царила тишина, хотя живу я совсем не одна, а с двумя школьными подругами. Мы вместе поступили в престижный университет, только вот на разные специальности, но так как корпуса расположены недалеко друг от друга, мы решили втроём снимать однокомнатную квартиру, хоть спальня и одна – она достаточно большая и жить в ней втроём вовсе не дискомфортно, напротив, гораздо спокойнее, зная, что ты не одна в этом большом умном районе, где на квадратный метр находился свой студент, тоже квадратный от количества учебников и книг, обязательных к прочтению. Каждый вечер, глядя на лицо дорогих мне подруг, появляется незримое чувство защищённости.
Первым делом я отправилась на кухню, пока шла по улице, казалось, что заживо сварюсь под таким палящим солнцем! Потому и пошла через лес, крона деревьев прячет свою землю от излучения, она спрятала и меня. Но вот дома было ужасно душно, всё, чего хотелось в эту секунду – чего-то холодненького… Я зажмурилась и открыла холодильник, параллельно скрестив пальцы на другой руке, про себя молясь, чтобы там оказалось то, что поможет мне охладиться. Наконец я приоткрыла глаза и исподлобья заглянула в холодильную камеру, от радости тихонько взвизгнув. Я достала стеклянную бутылочку лимонада, там стояло ровно три, видимо, кто-то из девочек купил по напитку на каждого, что за добрая душа! Прежде чем открыть и сделать глоток я приложила прохладное стекло к щеке и прикрыла глаза, откинувшись на стену, так было хорошо.
Уже с напитком я вышла на наш балкон, разглядывая площадку и детей, играющих на ней. День был замечательным, если исключить невыносимую жару. Я зашла на мгновение в квартиру, взяла в руки книгу, дочитать которую не могла уже месяц, и твёрдо решила покончить с ней прямо сейчас. Вернулась на лоджию, придвинула поближе деревянную табуретку, а лимонад поставила на парапет, глупо надеясь, что случайно не задену бутылку локтем и она не полетит с грохотом вниз, расплескав газировку на прохожих…
Время прошло быстро, со слезами на глазах я двумя руками хлопнула книгой, резко закрыв её на эмоциях. Конец оказался хорошим, хорошим до слёз. Поражённая тем, как выкрутил сюжет автор, я отправилась в дом, на улице уже темнело, но до заката оставалось примерно полчаса. Как только я переступила порожек – со стороны коридора послышались затяжные гудки. Сразу стало ясно, что кто-то звонит на наш телефон, в то время мобильных ещё не было, только домашние и у нас как раз был один, синего цвета, очень уж он мне нравился, хотя и звонили по нему редко. Я тут же взяла трубку, чуть не споткнувшись по пути.
— Алло, слушаю? – стало ужасно интересно, кто же звонит, и я постаралась состроить важный голос.
— Добрый вечер, можно к телефону Ларису Михайловну? – по ту сторону провода говорила женщина, по голосу лет тридцать пять, мне почему-то представилась высокая фигура в классической юбке-карандаше и строгой рубашке, волосы у неё, наверное, короткие и тёмные, а на носу овальные очки в тонкой раме… По рукам пробежали мурашки.
— Да-да, это я! Вы что-то хотели? – сердце застучало быстрее, волнение взяло верх над моим «важным» голосом, и он сделался совершенно обычным, быть может даже дрожал, но я тогда не обратила внимания.
— Лариса, вас беспокоит лаборатория номер пять, вы подавали заявку на работу у нас.
— О, да! Помню! Вы уже рассмотрели моё резюме?
— Верно. Прежде чем принять вас, нам необходимо провести личное собеседование. Завтра в полдень сможете?
— А… — повисла десятисекундная пауза, в которую я сосредоточенно пыталась переварить информацию — Да! Да, смогу! – ладошки вспотели, а в горле встал ком, отчего я не могла узнать собственный голос.
— Отлично, я вас записала, – тут послышался тихий звук шариковой ручки, скользящей в быстром темпе по бумаге, — До свидания!
— До свидания…
Из трубки раздались монотонные гудки, гласящие об окончании звонка. Сначала с минуту я смотрела в пол в полной тишине, не выражая ни единой эмоции. Но эту пустоту в миг сменила целая буря, будто бомба взорвалась после долгого обратного отсчета. Я прыгала, кричала, танцевала! Подхватила метлу и кружилась с ней в вальсе. Будь девочки сейчас здесь – они бы точно вызвали скорую помощь, предположив, что я ударилась головой.
Полуночный отблеск лунного света, сквозь шторы, тонкой полосой проходился прямо поперёк моего лица, разделяя его на две половинки. Обе подруги мирно сопели на соседних раскладушках, периодически ворочаясь и бормоча что-то себе под нос. Я же, полностью поглощённая волнением о предстоящем завтра, хотя по факту уже сегодня, собеседовании, уже несколько часов пытаюсь подобрать удобную для сна позу и угомонить все ползущие в голову мысли. Во тьме меня вдруг охватывает необъяснимая тревога, при том конкретной причины у неё нет, не то, чтобы я боялась идти на встречу, напротив, даже хочу, ведь знаю на что способна, но… но что-то внутри меня вспыхивает, какое-то жгущее ощущение в груди, писклявый голосок, который противоречит моим желаниям. Ему страшно. И всё, что я могу сделать – это погладить себя по голове… Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Глаза медленно слипаются, мышцы приятно расслабляются и тело тонет в матрасе, а навязчивый критик постепенно замолкает. Я проваливаюсь в сон.
Моя интуиция никогда меня не подводит.
Мой мозг соизволил проснуться лишь к одиннадцати, а это поздно! Я ставила будильник на полдесятого, но то ли старый дедушкин аппарат не сработал, то ли я сама обратно уткнулась лицом в подушку, бросив в полусонном состоянии на будильник недоверчивый взгляд. Тем не менее, у меня оставался час. Девочки ещё спали, так что я на цыпочках прошла через их мирно лежащие тела, вышла в коридор. Пришлось искать тряпку, потому что без неё деревянная дверь со скрипом будет открываться и закрываться благодаря сквозняку. В общем по классике – умылась, приняла душ, почистила зубы, позавтракала. Затем пару минут разглядывала платье, которое подготовила ещё вчера. Точно ли на нём нет пятен и складок, достаточно ли оно красиво и не слишком ли оно красиво… Я уверенно кивнула себе в отражении зеркала.
Сегодня опять жара, но не такая утомляющая, какая была вчера. Хотя, может быть, ещё просто солнце не поднялось на самую-самую верхушку небосвода. Время не желало меня ждать, так что шаг пришлось значительно ускорить. На мне было голубое платье с белым ремешком на талии, сзади ремешок завязан бантиком. Каштановые волосы распущены, а на ногах белые летние «лоферы». В глаз врезалась мошка, инстинктивно я зажмурилась, но шаг не сбавила – опаздывала. Как никак на светофоре горел зелёный и я успевала перейти дорогу как раз до…
Гудок. Вспышка. Резкая боль пронзает тело насквозь. Я… лечу? Людской гам. Чьи-то неразборчивые голоса. Передо мной размытые силуэты людей. Все такие разные, яркие и красивые. Почему-то не могу разобрать то, о чем они говорят, словно болтают на другом языке. Мне хочется сказать им: «Что случилось, почему вы все так на меня смотрите?», но не получается издать ни звука. Я не чувствую ничего. Растворяюсь в пространстве. Интересно, птенчик, беспомощно лежа под тем деревом чувствовал то же самое?..
Тишина…
«Нет, я отказываюсь это принимать! Сделайте же что-нибудь!» — мамин голос… давно не слышала его, с тех пор, как уехала учиться в город. Я планировала встать и обнять её, но сил не было даже открыть глаза… Мамочка, я так устала, подожди секундочку – отдохну и обязательно тебя обниму! «Мы уже сделали всё, что было в наших силах, пришлось удалить часть травмированного мозга вместе с осколком. Нет никаких гарантий, что она сможет оправиться. В лучшем случае станет лежачим инвалидом», — а этот голос мне не знаком, скорее всего мужчина средних лет. Тут я почувствовала тёплую нежную руку на своей и новый мамин сопротивляющийся крик, но так вдруг захотелось спать, что рассудок затуманился вновь, и я отключилась…
Ничего и никогда не выводило меня из себя так, как собственная беспомощность. О работе в лаборатории и продолжении обучения и речи, конечно, не шло. По возвращению в родной посёлок моя светлая надежда о научном будущем разбилась в крах. Я вдруг задалась вопросом: если карьера ученого была моим предназначением, моим призванием… то что мне делать сейчас, лежа на кровати, как тряпка? Что мне делать если я не могу даже сесть? На кой черт мне нужна такая жизнь?
— Значит, это не было твоим предназначением, — тихо произнесла мама, глядя на детей, играющих во дворе в футбол, – для начала перестань быть этой тряпкой, поняла меня?
Я лишь молча кивнула, вникая в её слова. Мама двинулась ближе и сомкнула руки вокруг моего обездвиженного тела.
— Дай мне месяц, мам… тогда я тоже смогу обнять тебя.
— У тебя есть неделя.
Я засмеялась сквозь стекающую по щеке слезу, а через пять дней уже сжимала маму, хоть и совсем вяло. Мама верит, что приговор докторов – чепуха, а значит, верю и я.
Я встану на ноги.
Реабилитация длилась долго, каждое утро я просыпалась в одно и то же время, а дни были похожи на день сурка. Сначала пальцы – я пыталась почувствовать кожей то, что их окружает, а потом направляла все свои силы и мысли в мышцы, и пока это было похоже на нелепые судороги или бессмысленное дёргание, но спустя время я смогла сознательно управлять ими: взять в руку ложку или другие нетяжелые предметы, показывать большой палец вверх и цифры.
Затем сами руки. Той же тактикой, что и раньше, я пыталась напрягать почти пропавшие от бездействия мышцы, потом начала брать в руку лёгкие предметы… Начинала с резинового мячика, потом предметы потяжелее, попросила маму купить мне маленькие гантели: 0,5 кг, потом 1кг, потом 1,5кг… Но последнее позже, в тот момент я уже пыталась садиться, управлять телом.
На протяжении всего этого времени мама каждый вечер делала мне массаж и купила несколько игольчатых ковриков и акупунктурных массажеров, чтобы я могла лучше прочувствовать части своего тела. Ни я, ни мама не имели медицинского образования, так что ничего не понимали в реабилитации. У нас было несколько книжек, но в их профессиональных терминах порой трудно было разобраться. Можно сказать, что мы действовали наобум, к слову, вполне успешно, потому что мало-помалу мышцы нарастали на мои конечности и через каких-то пару лет я смогла, наконец, спокойно сидеть на кровати, самостоятельно есть, читать и многое другое, отчего жить стало не так скучно. Я плотно взялась за изучение животных. Попросила маму купить мне книг про их анатомию, места обитания, болезни. Растительный мир захватил меня с головой, а в любви к животным, наконец, нашла свою отдушину.
Когда мама приносила хлеб – я делила его напополам, оставляла одну часть себе, а другую крошила на меньшие кусочки и клала на балкончик за окном. На него прилетали птицы, голуби, в основном, иногда вороны, и клевали, пока по ту сторону стекла я разглядывала их, сравнивая с картинками из книжек. Дошло до того, что за десять минут до обеда птицы сами стали прилетать к моему окну и покорно ждать, когда же я вынесу им их почтеннейшую пищу.
— Ларис, – с кухни раздался мамин голос, – готовься, обед почти готов! — Я поворочалась в кровати и оперившись на руки, села, подложив под спину подушку. Птички уже сидели на окне, готовые к трапезе.
Из коридора послышались шаги, женщина вошла в комнату и положила поднос с едой на ноги девушки. Рацион на этот раз таков: борщ с ещё не перемешанной сметаной, котлета по-киевски, гарнир из картофельного пюре, пирожное-корзинка из маленького магазинчика под домом, название которого что-то вроде «Светлана», бабушкин смородиновый компот и конечно небольшой кусочек белого хлеба.
— Спасибо.
— Не за что, поднос оставишь на полу – я уберу его вечером.
Женщина вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, снаружи слышались шаги и ворчание, потом хлопок. Мама ушла обратно на работу.
Ещё пару минут я молча сидела, глядя на еду. Стало стыдно, что маме приходится бежать ко мне каждый день с работы, чтобы накормить. Она ни разу не жаловалась, но я уверена, что от грубого начальника ей знатно достаётся за покидание рабочего места… Из размышлений меня вырвало чириканье и щебетанье за окном. Какие-то птицы были мне знакомы, какие-то тут впервые.
Я привычно разделила хлеб на кусочки и отдала на растерзание птичкам их законную половину. Мы ели все вместе, от этого становилось не так одиноко. Я уже дожевывала котлету, когда весь их хлеб был съеден и птицы разлетелись по своим гнёздышкам, оставив меня одну вновь. Я закрыла шторы. Но не прошло и двух мгновений, как пришлось открыть их вновь, кто-то стремительно стучался в моё окно.
Чеглок! Я в недоумении пялилась на него через стекло, с прошлой нашей встречи пролетело немало времени и подрос он заметно, но всё-таки я узнала в нём того самого птенца, которого спасла два года назад. Он ещё раз несильно стукнул клювом в стекло, и я открыла для него окошко. Неужели тоже пришел за кусочком хлеба?
— И как только ты меня нашел?..! – на лицо наплыла неконтролируемая улыбка, радостно было видеть вновь этого малыша.
Неожиданно для меня он проскользнул внутрь и сел на поднос рядом с хлебом, заставив вздрогнуть. Малыш казался крайне воспитанным, потому как не стал без спросу кушать, и дождался, пока я отломлю ему кусочек и предложу его сама. Я доела принесённое мамой пирожное с клубничным джемом и рассматривала подросшего птенчика. Он с аппетитом уминал мякушку хлебной корки, периодически поглядывая на меня. Было удивительно, что он совсем меня не боится, мне даже удалось погладить его по голове, и он ни капли не возражал. «Какие же животные умные!» — восторженно промелькнуло в голове.
Когда мы оба закончили с едой, и я поставила поднос на пол – птенец перебрался ко мне на колени. Мне казалось, что после трапезы он улетит, я даже открыла окно, но он уселся в ямочку между моих ляжек, укрытых одеялом, и уснул. Уснул! Какой он бесстрашный! Это поразило меня до глубины души, но я вовсе не возражала, чтобы он составил мне компанию. Через пару часов он всё-таки попросился на волю, и мне не без труда пришлось его выпустить, но на следующее утро мои ноги стали заметно чувствительнее, а к обеду после остальных птиц чеглок прилетел вновь… Передо мной стоял следующий этап реабилитации – ноги. Теперь я готова к нему.
Восстановить свои ноги и заново научиться ходить было самой сложной задачей. Начала я так же, как и обычно, пыталась почувствовать конечность, от кончиков пальцев до бёдер, мама продолжала делать мне массажи, и сама я часто растирала кожу, чувствуя её. Потом я начала сгибать и разгибать ноги в коленях, пыталась оттолкнуться от кровати и чуть приподнять тело не без помощи рук. Наконец я почувствовала, что могу попытаться встать. Это случилось летом, когда чеглок, которого я назвала Васей, сытый и довольный, вопросительно наклонил голову, сидя на подоконнике.
Я приподнялась в кровати, переместила стопы на пол, что было уже достижением, не всегда я могла двигать ногами без рук… И, оперившись руками на прикроватную тумбочку…
Поднялась!
Колени слегка дрожали, да и основной вес лежал на руках, но тем не менее – я стояла. Без чьей-либо помощи. Впервые за последние несколько лет. От радости я случайно ослабила руки и неминуемо упала, но невозможно счастливая. И моё счастье удвоилось, когда я самостоятельно поднялась с пола и вскарабкалась обратно на кровать. Васька весело зачирикал, будто тоже понимал, как трудно это было. Обычно он не проводил со мной более часа в день, но сегодня, видимо, решил сделать исключение и просидел рядом целых три.
Вечером я похвасталась своим достижением маме, она звонко поцеловала меня в лоб и обняла. На следующий час мы как будто вернулись на двадцать лет назад: мама придерживала меня за плечи, а я неумело пыталась шагать, периодически падая, но эти падения сопровождались не испугом, а радостным смехом.
Вопреки всем врачебным предсказаниям Лариса самостоятельно встала на ноги и смогла продолжить обычную жизнь. О ученой карьере можно было забыть, её мозговая травма не позволяла работать с опасными химикатами, но женщина не сдалась, после реабилитации она подала документы в педагогический институт родного города и выучилась там на факультете биологии, всё-таки получив диплом об образовании. После окончания учебы её позвали работать в клуб юных натуралистов, на что она тут же согласилась, ведь это означало работу с детьми и животными – тем, что она любила больше всего на свете. У самой Ларисы не было ни детей, ни любимого мужчины, из-за своей травмы она не смогла принять никого в свою личную жизнь, боясь оказаться обузой. Детям в клубе она рассказывала о животных всё то, что знала сама, делилась информацией, которую узнала ещё до аварии во время первого курса и из книг, прочтённых за её жизнь.
Животные также всегда окружали женщину, по непонятным, волшебным причинам. Была то раненая бездомная собака или беременная кошка – все приходили к ней за помощью, чувствуя тёплую человеческую душу. Жили у неё и черепахи, и собаки, и кошки, и даже обезьян из зоопарка давали ей на попечение. Она нашла свой смысл жизни в любви.
«Предназначением», о котором говорила мама, оказалось всё живое в этом мире, что я хочу любить и оберегать.
