Тянутся минуты ожидания. Они медленно ползут по пустым и гулким школьным коридорам и шепчут, обволакивая: «Задержись. Остановись. Не спеши.» И сразу становится тяжко. Мозг запускает старую киноленту мыслей о невыполненных уроках, дневном сне, домашних делах, заставляя переживать и говорить себе: «Если бы не это, то…»
Отправляешься в плавание по глубокому, но пустынному морю одинаковых стен и дверей. Только таблички сверкают новыми числами. Тишина проникает в каждый кабинет, и лишь иногда резкий возглас прорезает её. И снова тишина, сопровождаемая легким стуком ведра и шуршанием тряпки. Людей нет, но они есть — сидят и строчка за строчкой пишут отчеты и заполняют журналы, нас разделяют стены. В коридоре только я. Одна против огромного, пустого пространства, которого даже не хватало несколько часов назад. Казалось, что оно вот-вот разорвется от криков, падений и нескончаемой речи. Мой поединок с бездушным зданием продолжается, и оно подавляет меня.
Нечасто так бывает. Но проводить время так, мне кажется, даже интереснее, чем сидеть на уроках. А это уже другая история.
Вот поступлю я в чудесный вуз переводоведения в какой-нибудь Франции, напишу распрекрасные труды на русском, но кому тогда уже будет нужна Россия? Иностранцы тянутся к нашему прошлому — расцвету искусства XIX — XX веков. А дальше снова упадок. Не представляю даже, что может привлекать их в российской действительности. Корысть? Халява? Постепенная деградация под предлогом бескрайних возможностей и полнейшей свободы? Некуда деться от душной системы, особенно тем, кто не привык решать свои проблемы с помощью денег. Вот и все. Сиди на ровном месте и верь, что у нас все еще не так плохо, как где бы то ни было.
Вдруг стало страшно. Меня окружают слепцы, чувствую себя чужеземцем в этой живущей одним дурачеством стране. Ищу глазами осмысленные взгляды, но, видимо, напрасно. Неужели среди этих лиц нет ни одного посланника из моего круга, который бы вытащил меня из этих туманных болот, и спас, беседуя со мной о чем-то, существующем выше тик-токов и крашей? Никто не увлечет меня настоящей, умной беседой? Я упорно жду, жду того, кто вытащит, успокоит и укажет дорогу. Повезло один раз в жизни, случится ли еще раз? Мое школьное существование вне узора качественного общения, оно направлено на получение навыков и знаний, но это только одна сторона луны. Как изучить вторую?
Лето вдохновляет. Вдохновляет собой на всё: на новые причудливые печеньки, на светлую поездку на море с любимой компанией, на новую игрушку — мягкую самодельную сову из старого носка. Летом хочется совершать и творить. Даже если просто выглянуть в окно, взглянуть на огромные листья ореха, стремящиеся попасть в комнату, на зеленый ковер на плетеных проволочках из винограда, на каменистую пыльную улицу, захочется сделать что-то хорошее, и такое большое, чтобы всем хватило. Чтобы почувствовали этот огромный энергетический посыл все: и усталые люди, копающиеся в своих огородах, и бродячие кошки, и возмущенные собаки, и даже милые ежики, отдыхающие в своих норах. Чтобы все поняли, что настоящее лето надо не упустить, что вот оно, в руке. И надо им воспользоваться настолько, насколько возможно.
Нет, нельзя включать свет. Сумерки скользят угасающими бликами по окнам, ласково провожая день в другие страны. Лозы винограда покрывают собой все пространство над двором, они зеленым навесом мягко лежат на железных прутьях. Солнце уже ушло, оставив бледную, еле заметную мантию заката. Такое увидишь и почувствуешь только летом. Уже и вишня вся собрана, и черешня, а все равно витают эти ароматы, эта погода, эти чудесные дни, это лето. Его и правда нельзя пропустить. Надо сидеть в саду и впитывать, впитывать в себя каждое мгновение. Пить чай с летом, играть на гитаре с летом, жить с летом.
Вот и последние облака, насыщенные солнцем, растворились в небе. Даёшь электричество.
Любой писатель, питающий страсть к познанию будущего, предлагает читателям либо положительную картину, либо отрицательную, иными словами утопию или антиутопию. Но ведь так не бывает. В любом, даже в самом диком времени есть что-то хорошее. И в нашем с вами мире, пусть и не все гладко, но все равно, существуют прекрасные дары прогресса, без которых мы уже и жить не можем. Но полностью идеального, или наоборот, гиблого времени не было и не будет. А писатели не могут в этом разобраться и настолько погрузиться. Тщательно продумывать детали предстоящего будущего, как мне кажется, смысла нет, ведь в это никто до конца не поверит, да и узнать наверняка нельзя. К тому же, углубляясь в то, чего нет, ты потеряешь корни настоящего. А без них, как известно, человек существовать не может.
Наверное, есть такие художники, выбирающие среди множества разномастных образов те, которые примечательны не истинной гармонией, не красотой очертаний, а самобытностью. Хлюпающая слякоть под ногами, покосившиеся заборы, несуразные веточки в остатках снега — им это милее, чем лавандовые поля в лучах рассвета. В чем же дело? Скорее всего, не во вкусе самого живописца, а в установленной им сверхзадаче. Доказать, что не только что-то чрезвычайно возвышенное достойно известности? Это какой-то протест? Или человек просто пошел по принципу «Что из окна видно, о том и напишу? «
Жизнь идет. Торопится, лишь мелькают спицы в колесах быстротечного времени. И вроде всё действительно хорошо и верно. Что-то успевается, что-то забывается — золотой стандарт обыденности. Но всё равно, какая-то особо упорная частичка души твердит: ты можешь быть лучше. Ты можешь быть лучше.
Да, я могу, только не знаю, чего не хватает — цели, конкретики? Скорее всего второй, поскольку в ней сейчас нуждаюсь не только я, но и все окружающие меня люди. Надо как-то развиваться и расти выше и вглубь. А дальше уже достижение сверхзадачи. Какая она? Стать счастливой. Но ведь счастлива я и сейчас. В чем тогда секрет?
Вот гении всегда обречены на страдания. Почему? Да потому что они уже никогда не будут обыкновенными людьми. Их гениальность почитаема всеми и отказаться от этой славы, этого полета в свой особенный мир — чистой воды безумство. Они, как таковые, не имеют и права терять эту ответственность, за ними еле дыша наблюдает человечество, и даже сама судьба с интересом следит за их действиями. И Моцарты пишут невероятную музыку, Пушкины слагают стихи, а счастье вот у них есть, то, которое мы привыкли видеть?
Сомневаюсь. Но зато их горизонт выше. И, наверное, у них есть замена, иное понятие и понимание счастья.
Итак, из этих скомканных кусочков хаоса мыслей, вывожу итог: счастье — не аксиома. Это слово, воспринимаемое каждым абсолютно по-разному и формирующееся отдельно под каждую личность. И еще — чем проще человек, тем проще его достижение заветного блаженства. Так может быть, оно не снаружи нас, а внутри?
Кончается вечер. Единицы света — кстати, люмены — мелькают перед глазами, собравшись в фонари над пустым шоссе. Я возвращаюсь домой. Сегодня обычный день. В нем есть главное событие – встреча друзей, чистое воплощение энтузиазма и наивного восторга. Почти идеальный день, но мелкий сор неприятных моментов… Нельзя писать на перевале, мысль ушла.
Мимо огненной полосой проносится порт. Опустошенный, но с солнцем туда снова придет жизнь.
А море чёрное-чёрное. Поглощает все цвета и словно превращается в нефть. Но я-то знаю, что оно вернется в свой прежний облик и станет привычным.
Вот так мирно и едешь мимо этой угасшей жизни куда-то, где для тебя точно горит свет.
Как понять, когда живешь просто ради существования, а когда ради сверхзадачи, счастья и других вершин? И как до них добраться, если это просто звучит красиво, а на самом деле это какой-то сложный внутренний труд? В реальное дело это сформулировать нельзя, ведь это только суть, неуловимое значение — рукой не зацепишь.
Однажды чудесным светлым утром ловишь это состояние, и во всё вселяется чистая радость. И проблемы кажутся пылью, и краски дня приобретают новые оттенки, словом, внезапно приходит осознание настоящей жизни. Вот оно как, так я и правда живу.
Так сладостно тянется это ощущение полноценности, пока вдруг не сломает случайно. И нет, жить не стало хуже, только следы этой светлого чувства ушли куда-то в другую сторону. А я стою, думаю, учусь, играю, а потом вдруг осознаю, что всё это как-то не так. Тускловато.
А может быть, я себя накручиваю и всё у меня хорошо. Пишу текст ради текста, сотни буковок и горстки знаков препинания. Нет, все-таки в этом есть развитие и незачем себя так упрекать.
Наконец-то осень. Та самая — с норд-остами, хаотичным движением листьев по плитке двора, холодным, оттого заставляющим ценить тепло внутри себя воздухом; на стенах домов и потерявших былую изящность ветках лёгким налётом блестит светлая горечь. И это всё только снаружи. А если толкнуться глубже, распахнуть дверь, молниеносно влететь внутрь, и затем сделать долгий вдох, то обволакивая и лаская обовьются вокруг тела потоки тепла, и поведут за собой в знакомые комнаты, где всё, что ни глянь, радует глаз. Тогда можно взять с полки потёртую, с отвалившимся корешком, но всё-таки любимую книгу, отыскать сонную, довольную жизнью кошку, и целиком погрузиться в осеннюю эйфорию.
В детстве человеку кажется, что всё вечно. И увлечения, и приятели, и семья. Мысль о том, что в один миг весь мир вокруг тебя может измениться, просто невозможна. Если спросить ребёнка, есть ли у него друзья, он ответит да, совершенно не задумываясь. Ну как нет, когда есть — и во дворе, и в классе. Конечно есть, что за глупый вопрос!
А если спросить насчёт продолжительности дружбы, предлагая заглянуть лет на пять-десять вперед, он заверит меня в том, что дружить они с каким-нибудь кучерявым мальчиком, который машинку подарил вчера, они будут всю жизнь, а как иначе?
Ах, если бы только так и было. В детстве больше веришь в присказки, связанные со временем — всегда-всегда, никогда, на всю жизнь. Это успокаивает и дарит теплую надежду на постоянство событий. А потом вдруг что-то случается, крупное или маленькое, но случается. И ты горько плачешь, потому что теперь понимаешь, но не хочешь принять тот факт, что все-таки жизнь меняется, сворачивает в другую сторону. И иногда неожиданно. И «всегда-всегда» бывает не всегда. А когда станешь старше поймешь, что далеко не всегда. И умение жить заключается в способности принимать такие вот повороты. Не плакать над старыми мостами, а строить новые. Не забывать, что кроме прошлого есть еще неизведанное будущее. И оно непременно будет, оттого и будущее. А прошлое оно прошлое. Навсегда.
Что делать с тем, что время бежит вперед? Вроде и пытаешься догнать его, или наоборот замедлить шаг, но тебе никогда не удастся его подчинить. Веревкой его к себе не привяжешь, даже если и способен найти решение в пространстве абсурда. И ни на мгновение оно покорно не затрусит рядом с тобой, не дастся погладить и приласкать. Гордое существо. Именно так, существо, потому что слишком живым и близким оно кажется, когда наступает момент безграничного счастья или тягостного горя, и оно сразу появляется рядом, и все намекает, намекает, мол, здесь я, неужели не видишь? Видишь, но не схватишь. Даже не с варварской целью, а так — обнять близких людей, продлить чью-то жизнь, уловить небывалое чувство — все равно не дастся.
И не случится никаких потерянных Делорианов в девятнадцатом веке, как ни мечтай. Потому что это обман. И вряд-ли кто-то сверху не обратит на это внимание и махнёт рукой. Да и само время, сдружившись с судьбой, вытворит что-нибудь эдакое, что останется после стоять в углу и делать выводы.