XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
В омуте памяти
Среди полей и лесов средней полосы России серебряной каплей блеснет родник на Билярской земле. Сколько человек смотрело в это чистое зеркало? Скольких напоил родник своей хрустальной прохладой? Сколько раз покрывалась вода звонким льдом, осенней листвой?
В чистой воде родника отражаются, проплывая в невозвратную даль, облака, птицы, годы…
Попробуем заглянуть в его светлую глубину. Может, как в волшебном фонаре, отразятся в нем тени минувшего…
***
Малика, нарвав охапку цветов, бежала по лугу. Густая трава доходила до колен. Было радостно, хотелось смеяться и обнять весь мир руками. Она знала, что за ближним холмом ждет он, ее папа. Хотя она видела его утором, уже успела соскучиться. Обогнув холм, девочка увидела отару овец и отца. Он был в белой рубахе, которая была ему велика и колыхалась от слабого ветерка.
Малика любила все в отце: его руки, глаза с веселой искоркой, длинные ресницы, густые, когда-то черные волосы, вечно колющийся подбородок и щеки.
Выбросив цветы, она все быстрее и быстрее бежала к отцу, который заметил ее и смеялся, глядя на растрепанные косы. Наконец добежав, Малика бабочкой вспорхнула в его большие, грубые, но для нее всегда такие нежные и надежные руки. Они вместе смеялись…
…В дверной проем был виден угасающий зимний день и тянуло холодком. Мама закрыла дверь, прикрикнув на детей, чтоб не студили дом. Наконец-то настала зима! Малика любила возвращаться в свой «зимний дом», любила запах сырых бревен, треск поленьев в очаге, запах лепешек, которые пекла мама. Она скучала по этому месту все долгие месяцы, пока семья кочевала по степи, перегоняя отары овец. Здесь было самое уютное место на земле.
…Дверь дома хлопнула, за стеной послышался сдержанный говор, потом раздался приглушенный плач. Мама вошла, чуть ссутулившись, в глазах тревога. Малика не привыкла видеть сильную, веселую мать такой усталой от постоянного ожидания и беззащитной перед грозящей опасностью. А слухи становились все страшнее. Вчера снова говорили о селении с юга, которое разорили и выжгли ордынцы. Страх поселился в каждом доме, и не оставалось мужчин, чтоб прогнать его. И папа все не возвращался.
…Погибших было много, очень много. Мать давно болела и стояла сейчас только держась за Малику. Когда раздался крик, Малика не сразу поняла, что это кричит, воет мать. Она шагнула вперед, но силы оставили ее, и она осела в пыль и качалась на коленях, царапая исхудалыми пальцами придорожные камни. И только когда Малика увидела тело убитого, поняла, что случилось, и задохнулась скрутившим горло криком…
…Малика вскрикнула, проснулась. Сердце билось, волосы прилипли к потному лбу, во рту пересохло. Прошлое вновь вернулось и сдавило горло черными колючими лапами. Ужас детских лет не отпускал Малику и сейчас, хотя прошло больше десяти лет с того дня, как напали на аул, где зимовало кочующее племя. Девушка вновь вспомнила, как среди убитых увидела дорогое лицо, как пришлось бежать, спасая себя, братишек, больную маму, как долго прятались те, кому удалось уцелеть, как тянулись бесконечные дороги, на которых им не было пристанища, как однажды дошли до тихого места на берегу речушки.
Здесь жили уже вторую зиму. А по весне было решено остаться тут навсегда. Здесь можно было разводить скот, не перегоняя его с места на место, здесь можно было не опасаться набегов. Уже сейчас мужчины поднимали дубовый частокол, строили заградительные валы. Сегодня народ собрался внутри изгороди слушать факиха. Он читал большую книгу, рассказывал про какого-то Аллаха. Малика не очень вникала в слова человека в чалме, а потом и вовсе улизнула. Она бежала за городскую стену, в лесок. Тут среди ветвей, в траве, в ручье жили добрые и понятные алпы. С ними было спокойно. И там ждал ее он… и глаза у него были черные и блестящие, как у папы.
***
Рассеянный утренний свет проник в каморку Курбата, заставил открыть заспанные глаза. Пришла пора вставать. Курбат это знал, но еще чуть-чуть полежал не двигаясь. Нет, пора. Встал, накинул свой потертый халат- с утра было еще прохладно- и вышел во внутренний двор. Все вокруг еще только просыпалось. С центральной мечети раздался голос муллы, небо на востоке порозовело. День начался.
Курбат радовался каждому дню, и этот не был исключением. Он четко знал свои обязанности, привык к ним. Да и работы в городе для мальчишки было меньше, чем в ауле, в котором он вырос. С утра нужно было подмести двор. Каменные плиты Курбат обливал водой, чтоб смыть пыль. Дубовый быскырак выскоблить, выбить ковер, покрывающий его ступени. Натаскать воды для хозяйских животных, сходить за водой для самих хозяев. Имраиль-бек был богатым купцом и любил пить воду из загородного источника. Каждое утро Курбат приносил большой глиняный кувшин воды.
Это было в радость мальчишке, привыкшему к вольной жизни. Родник бил из земли под склоном горы. Тропинка к нему была хорошо утоптана и вела между деревьев. Там Курбату всегда хорошо мечталось. Он пел одну и ту же песню о молодом батыре, потому что только ее и помнил из всех, что пела когда-то мать. Жаль, надолго задерживаться было нельзя. Хозяин вставал рано.
На кухне Курбата уже ждал старший гулям. Воду переливали в серебряный кувшин, уносили в хозяйские комнаты. Теперь можно было поесть и ждать приказаний.
Курбат был на посылках и, бывало, по целым дням был без дела. Это было непривычно первое время. В ауле всегда была работа для десятилетнего мальчишки. Но прошло полгода, и Курбат привык к новой жизни: к большим белым домам, к городским улицам, на которых всегда толпы народа, к разговорам на разных языках, к суете рынков. А в первые дни многое казалось чудом. Помнится, он все удивлялся, почему в доме хозяина тепло, а печек нет. Только потом Ахмед показал большие котлы в подвале, от которых по всему дому шли толстые трубы. Много всего удивительного было в городе. Но, пожалуй, самые сильные впечатления оставил первый поход на рынок вместе с хозяином.
В глазах пестрило от ковров, платков, тканей всех мыслимых расцветок, смуглые черноглазые люди в тюрбанах предлагали шелк и парчу, рядом блестели, переливались на солнце украшения, сделанные из железных кружев, тут предлагали шапки и шубы бородатые люди, которые крестились и говорили на незнакомом языке, там предлагали такие сапоги, что Курбату и не снились. Узорная посуда, зеркала, украшения, пряности, сладости… Вокруг все зазывает, кричит, толкается. У Курбата звенело в ушах, рябило в глазах, пот застилал глаза.
Но вдруг все затихло. Люди расступились, сняли шапки. Мимо проскакал отряд всадников, что-то громко выкрикивая. На минуту стало тихо. Потом раздался топот копыт, и мимо Курбата неспешно проехал сам эльтебер. Его окружали беки из дальних и ближних бейликов. Никогда еще Курбат не видел такой пышной одежды, красивых коней и яркой сбруи.
Сейчас Курбату было смешно вспоминать то время. Он узнал городскую жизнь, успел полюбить ее. У него были свои планы…
…Старший гулям вышел от хозяина, объявил, что сегодня бездельничать не придется. Ждали гостей из Сувара, Ошеля, Кашана. Денек предстоял беспокойный…
***
Темно…желтые круги.. в ушах тихий, мешающий распознать другие звуки звон. Тела нет…
Скоро сквозь звон в ушах стал слышаться непонятный то ли шелест, то ли журчание. Через некоторое время послышались отдаленные крики, звон, скрежет. Вместо темноты стало появляться высокое звездное небо. И тело вернулось. Вернее вернулась боль во всем израненном теле.
Кадыр очнулся. Постепенно начал понимать, что лежит в камышах по пояс в воде. Память возвращалась медленно, кусками…
Город-крепость, расположенный у подножия высокой горы, окруженный крепкой дубовой стеной со сторожевыми башнями. На башнях, в проемах стен и у ворот стража. Блестят на солнце шлемы и кольчуги, солнце отражается от наконечников копий, стволов пищалей. У воинов по- особому настороженный вид, ждут чего-то важного. В городе непривычно тихо и безлюдно…
…С городской площади читают указ кагана. На лице женщины страдание, страх. Прижимает к себе мальчика лет пяти, тот все хочет заглянуть в глаза, из руки падает тряпичная кукла. Брови мужчин сведены, в глазах решимость. Страшно…
…Ночь без сна. Кадыр с бойницы наблюдает, как их все больше и больше. Вдали поднимается дым, горят соседние аулы. Конница. Кони ржут не по-здешнему. Злые, чужие кони. Грызут удила, и гривы по ветру черные. Татарин выезжает вперед, проводит рукой вдоль шеи, визгливо смеется…
…Долгие дни осады. Мужчин осталось мало. На городских стенах все чаще видны подростки. Юноша в шапке на глаза подбирает стрелы и раз за разом стреляет за стену. Кольчуга велика. Качнулся, упал…в груди черное жало стрелы. Шапка скатилась с головы, и упали на камни косы. Хочется кричать от пронзительной красоты мертвого лица юной защитницы Биляра.
…Рысьи шапки в городе, визг сабель, злой, ненавистный язык на родных улицах, скользкие от крови камни, грохот обвалившегося минарета, чад пожаров, боль.
…Боль и шелест воды и камыша. Кадыр поднялся. Вдали догорал город. Город, который уже некому спасать. Сделал шаг, другой. Там, под горой есть ручей. Там он умоется, отдохнет и уйдет от дома и от счастья, потерянного навсегда…
***
Лишь на краткий миг чистые воды родника отразили твое лицо. И оно ушло, исчезло там, в глубоком омуте памяти.
Пройдут годы, и, быть может, кто-то вновь заглянет в эту глубину, попробует увидеть прошлое неравнодушным взглядом. Увидит ли он тебя, или твой облик сольется с тысячами других… Зависит от тебя…
В омуте памяти
Среди полей и лесов средней полосы России серебряной каплей блеснет родник на Билярской земле. Сколько человек смотрело в это чистое зеркало? Скольких напоил родник своей хрустальной прохладой? Сколько раз покрывалась вода звонким льдом, осенней листвой?
В чистой воде родника отражаются, проплывая в невозвратную даль, облака, птицы, годы…
Попробуем заглянуть в его светлую глубину. Может, как в волшебном фонаре, отразятся в нем тени минувшего…
***
Малика, нарвав охапку цветов, бежала по лугу. Густая трава доходила до колен. Было радостно, хотелось смеяться и обнять весь мир руками. Она знала, что за ближним холмом ждет он, ее папа. Хотя она видела его утором, уже успела соскучиться. Обогнув холм, девочка увидела отару овец и отца. Он был в белой рубахе, которая была ему велика и колыхалась от слабого ветерка.
Малика любила все в отце: его руки, глаза с веселой искоркой, длинные ресницы, густые, когда-то черные волосы, вечно колющийся подбородок и щеки.
Выбросив цветы, она все быстрее и быстрее бежала к отцу, который заметил ее и смеялся, глядя на растрепанные косы. Наконец добежав, Малика бабочкой вспорхнула в его большие, грубые, но для нее всегда такие нежные и надежные руки. Они вместе смеялись…
…В дверной проем был виден угасающий зимний день и тянуло холодком. Мама закрыла дверь, прикрикнув на детей, чтоб не студили дом. Наконец-то настала зима! Малика любила возвращаться в свой «зимний дом», любила запах сырых бревен, треск поленьев в очаге, запах лепешек, которые пекла мама. Она скучала по этому месту все долгие месяцы, пока семья кочевала по степи, перегоняя отары овец. Здесь было самое уютное место на земле.
…Дверь дома хлопнула, за стеной послышался сдержанный говор, потом раздался приглушенный плач. Мама вошла, чуть ссутулившись, в глазах тревога. Малика не привыкла видеть сильную, веселую мать такой усталой от постоянного ожидания и беззащитной перед грозящей опасностью. А слухи становились все страшнее. Вчера снова говорили о селении с юга, которое разорили и выжгли ордынцы. Страх поселился в каждом доме, и не оставалось мужчин, чтоб прогнать его. И папа все не возвращался.
…Погибших было много, очень много. Мать давно болела и стояла сейчас только держась за Малику. Когда раздался крик, Малика не сразу поняла, что это кричит, воет мать. Она шагнула вперед, но силы оставили ее, и она осела в пыль и качалась на коленях, царапая исхудалыми пальцами придорожные камни. И только когда Малика увидела тело убитого, поняла, что случилось, и задохнулась скрутившим горло криком…
…Малика вскрикнула, проснулась. Сердце билось, волосы прилипли к потному лбу, во рту пересохло. Прошлое вновь вернулось и сдавило горло черными колючими лапами. Ужас детских лет не отпускал Малику и сейчас, хотя прошло больше десяти лет с того дня, как напали на аул, где зимовало кочующее племя. Девушка вновь вспомнила, как среди убитых увидела дорогое лицо, как пришлось бежать, спасая себя, братишек, больную маму, как долго прятались те, кому удалось уцелеть, как тянулись бесконечные дороги, на которых им не было пристанища, как однажды дошли до тихого места на берегу речушки.
Здесь жили уже вторую зиму. А по весне было решено остаться тут навсегда. Здесь можно было разводить скот, не перегоняя его с места на место, здесь можно было не опасаться набегов. Уже сейчас мужчины поднимали дубовый частокол, строили заградительные валы. Сегодня народ собрался внутри изгороди слушать факиха. Он читал большую книгу, рассказывал про какого-то Аллаха. Малика не очень вникала в слова человека в чалме, а потом и вовсе улизнула. Она бежала за городскую стену, в лесок. Тут среди ветвей, в траве, в ручье жили добрые и понятные алпы. С ними было спокойно. И там ждал ее он… и глаза у него были черные и блестящие, как у папы.
***
Рассеянный утренний свет проник в каморку Курбата, заставил открыть заспанные глаза. Пришла пора вставать. Курбат это знал, но еще чуть-чуть полежал не двигаясь. Нет, пора. Встал, накинул свой потертый халат- с утра было еще прохладно- и вышел во внутренний двор. Все вокруг еще только просыпалось. С центральной мечети раздался голос муллы, небо на востоке порозовело. День начался.
Курбат радовался каждому дню, и этот не был исключением. Он четко знал свои обязанности, привык к ним. Да и работы в городе для мальчишки было меньше, чем в ауле, в котором он вырос. С утра нужно было подмести двор. Каменные плиты Курбат обливал водой, чтоб смыть пыль. Дубовый быскырак выскоблить, выбить ковер, покрывающий его ступени. Натаскать воды для хозяйских животных, сходить за водой для самих хозяев. Имраиль-бек был богатым купцом и любил пить воду из загородного источника. Каждое утро Курбат приносил большой глиняный кувшин воды.
Это было в радость мальчишке, привыкшему к вольной жизни. Родник бил из земли под склоном горы. Тропинка к нему была хорошо утоптана и вела между деревьев. Там Курбату всегда хорошо мечталось. Он пел одну и ту же песню о молодом батыре, потому что только ее и помнил из всех, что пела когда-то мать. Жаль, надолго задерживаться было нельзя. Хозяин вставал рано.
На кухне Курбата уже ждал старший гулям. Воду переливали в серебряный кувшин, уносили в хозяйские комнаты. Теперь можно было поесть и ждать приказаний.
Курбат был на посылках и, бывало, по целым дням был без дела. Это было непривычно первое время. В ауле всегда была работа для десятилетнего мальчишки. Но прошло полгода, и Курбат привык к новой жизни: к большим белым домам, к городским улицам, на которых всегда толпы народа, к разговорам на разных языках, к суете рынков. А в первые дни многое казалось чудом. Помнится, он все удивлялся, почему в доме хозяина тепло, а печек нет. Только потом Ахмед показал большие котлы в подвале, от которых по всему дому шли толстые трубы. Много всего удивительного было в городе. Но, пожалуй, самые сильные впечатления оставил первый поход на рынок вместе с хозяином.
В глазах пестрило от ковров, платков, тканей всех мыслимых расцветок, смуглые черноглазые люди в тюрбанах предлагали шелк и парчу, рядом блестели, переливались на солнце украшения, сделанные из железных кружев, тут предлагали шапки и шубы бородатые люди, которые крестились и говорили на незнакомом языке, там предлагали такие сапоги, что Курбату и не снились. Узорная посуда, зеркала, украшения, пряности, сладости… Вокруг все зазывает, кричит, толкается. У Курбата звенело в ушах, рябило в глазах, пот застилал глаза.
Но вдруг все затихло. Люди расступились, сняли шапки. Мимо проскакал отряд всадников, что-то громко выкрикивая. На минуту стало тихо. Потом раздался топот копыт, и мимо Курбата неспешно проехал сам эльтебер. Его окружали беки из дальних и ближних бейликов. Никогда еще Курбат не видел такой пышной одежды, красивых коней и яркой сбруи.
Сейчас Курбату было смешно вспоминать то время. Он узнал городскую жизнь, успел полюбить ее. У него были свои планы…
…Старший гулям вышел от хозяина, объявил, что сегодня бездельничать не придется. Ждали гостей из Сувара, Ошеля, Кашана. Денек предстоял беспокойный…
***
Темно…желтые круги.. в ушах тихий, мешающий распознать другие звуки звон. Тела нет…
Скоро сквозь звон в ушах стал слышаться непонятный то ли шелест, то ли журчание. Через некоторое время послышались отдаленные крики, звон, скрежет. Вместо темноты стало появляться высокое звездное небо. И тело вернулось. Вернее вернулась боль во всем израненном теле.
Кадыр очнулся. Постепенно начал понимать, что лежит в камышах по пояс в воде. Память возвращалась медленно, кусками…
Город-крепость, расположенный у подножия высокой горы, окруженный крепкой дубовой стеной со сторожевыми башнями. На башнях, в проемах стен и у ворот стража. Блестят на солнце шлемы и кольчуги, солнце отражается от наконечников копий, стволов пищалей. У воинов по- особому настороженный вид, ждут чего-то важного. В городе непривычно тихо и безлюдно…
…С городской площади читают указ кагана. На лице женщины страдание, страх. Прижимает к себе мальчика лет пяти, тот все хочет заглянуть в глаза, из руки падает тряпичная кукла. Брови мужчин сведены, в глазах решимость. Страшно…
…Ночь без сна. Кадыр с бойницы наблюдает, как их все больше и больше. Вдали поднимается дым, горят соседние аулы. Конница. Кони ржут не по-здешнему. Злые, чужие кони. Грызут удила, и гривы по ветру черные. Татарин выезжает вперед, проводит рукой вдоль шеи, визгливо смеется…
…Долгие дни осады. Мужчин осталось мало. На городских стенах все чаще видны подростки. Юноша в шапке на глаза подбирает стрелы и раз за разом стреляет за стену. Кольчуга велика. Качнулся, упал…в груди черное жало стрелы. Шапка скатилась с головы, и упали на камни косы. Хочется кричать от пронзительной красоты мертвого лица юной защитницы Биляра.
…Рысьи шапки в городе, визг сабель, злой, ненавистный язык на родных улицах, скользкие от крови камни, грохот обвалившегося минарета, чад пожаров, боль.
…Боль и шелест воды и камыша. Кадыр поднялся. Вдали догорал город. Город, который уже некому спасать. Сделал шаг, другой. Там, под горой есть ручей. Там он умоется, отдохнет и уйдет от дома и от счастья, потерянного навсегда…
***
Лишь на краткий миг чистые воды родника отразили твое лицо. И оно ушло, исчезло там, в глубоком омуте памяти.
Пройдут годы, и, быть может, кто-то вновь заглянет в эту глубину, попробует увидеть прошлое неравнодушным взглядом. Увидит ли он тебя, или твой облик сольется с тысячами других… Зависит от тебя…
В омуте памяти
Среди полей и лесов средней полосы России серебряной каплей блеснет родник на Билярской земле. Сколько человек смотрело в это чистое зеркало? Скольких напоил родник своей хрустальной прохладой? Сколько раз покрывалась вода звонким льдом, осенней листвой?
В чистой воде родника отражаются, проплывая в невозвратную даль, облака, птицы, годы…
Попробуем заглянуть в его светлую глубину. Может, как в волшебном фонаре, отразятся в нем тени минувшего…
***
Малика, нарвав охапку цветов, бежала по лугу. Густая трава доходила до колен. Было радостно, хотелось смеяться и обнять весь мир руками. Она знала, что за ближним холмом ждет он, ее папа. Хотя она видела его утором, уже успела соскучиться. Обогнув холм, девочка увидела отару овец и отца. Он был в белой рубахе, которая была ему велика и колыхалась от слабого ветерка.
Малика любила все в отце: его руки, глаза с веселой искоркой, длинные ресницы, густые, когда-то черные волосы, вечно колющийся подбородок и щеки.
Выбросив цветы, она все быстрее и быстрее бежала к отцу, который заметил ее и смеялся, глядя на растрепанные косы. Наконец добежав, Малика бабочкой вспорхнула в его большие, грубые, но для нее всегда такие нежные и надежные руки. Они вместе смеялись…
…В дверной проем был виден угасающий зимний день и тянуло холодком. Мама закрыла дверь, прикрикнув на детей, чтоб не студили дом. Наконец-то настала зима! Малика любила возвращаться в свой «зимний дом», любила запах сырых бревен, треск поленьев в очаге, запах лепешек, которые пекла мама. Она скучала по этому месту все долгие месяцы, пока семья кочевала по степи, перегоняя отары овец. Здесь было самое уютное место на земле.
…Дверь дома хлопнула, за стеной послышался сдержанный говор, потом раздался приглушенный плач. Мама вошла, чуть ссутулившись, в глазах тревога. Малика не привыкла видеть сильную, веселую мать такой усталой от постоянного ожидания и беззащитной перед грозящей опасностью. А слухи становились все страшнее. Вчера снова говорили о селении с юга, которое разорили и выжгли ордынцы. Страх поселился в каждом доме, и не оставалось мужчин, чтоб прогнать его. И папа все не возвращался.
…Погибших было много, очень много. Мать давно болела и стояла сейчас только держась за Малику. Когда раздался крик, Малика не сразу поняла, что это кричит, воет мать. Она шагнула вперед, но силы оставили ее, и она осела в пыль и качалась на коленях, царапая исхудалыми пальцами придорожные камни. И только когда Малика увидела тело убитого, поняла, что случилось, и задохнулась скрутившим горло криком…
…Малика вскрикнула, проснулась. Сердце билось, волосы прилипли к потному лбу, во рту пересохло. Прошлое вновь вернулось и сдавило горло черными колючими лапами. Ужас детских лет не отпускал Малику и сейчас, хотя прошло больше десяти лет с того дня, как напали на аул, где зимовало кочующее племя. Девушка вновь вспомнила, как среди убитых увидела дорогое лицо, как пришлось бежать, спасая себя, братишек, больную маму, как долго прятались те, кому удалось уцелеть, как тянулись бесконечные дороги, на которых им не было пристанища, как однажды дошли до тихого места на берегу речушки.
Здесь жили уже вторую зиму. А по весне было решено остаться тут навсегда. Здесь можно было разводить скот, не перегоняя его с места на место, здесь можно было не опасаться набегов. Уже сейчас мужчины поднимали дубовый частокол, строили заградительные валы. Сегодня народ собрался внутри изгороди слушать факиха. Он читал большую книгу, рассказывал про какого-то Аллаха. Малика не очень вникала в слова человека в чалме, а потом и вовсе улизнула. Она бежала за городскую стену, в лесок. Тут среди ветвей, в траве, в ручье жили добрые и понятные алпы. С ними было спокойно. И там ждал ее он… и глаза у него были черные и блестящие, как у папы.
***
Рассеянный утренний свет проник в каморку Курбата, заставил открыть заспанные глаза. Пришла пора вставать. Курбат это знал, но еще чуть-чуть полежал не двигаясь. Нет, пора. Встал, накинул свой потертый халат- с утра было еще прохладно- и вышел во внутренний двор. Все вокруг еще только просыпалось. С центральной мечети раздался голос муллы, небо на востоке порозовело. День начался.
Курбат радовался каждому дню, и этот не был исключением. Он четко знал свои обязанности, привык к ним. Да и работы в городе для мальчишки было меньше, чем в ауле, в котором он вырос. С утра нужно было подмести двор. Каменные плиты Курбат обливал водой, чтоб смыть пыль. Дубовый быскырак выскоблить, выбить ковер, покрывающий его ступени. Натаскать воды для хозяйских животных, сходить за водой для самих хозяев. Имраиль-бек был богатым купцом и любил пить воду из загородного источника. Каждое утро Курбат приносил большой глиняный кувшин воды.
Это было в радость мальчишке, привыкшему к вольной жизни. Родник бил из земли под склоном горы. Тропинка к нему была хорошо утоптана и вела между деревьев. Там Курбату всегда хорошо мечталось. Он пел одну и ту же песню о молодом батыре, потому что только ее и помнил из всех, что пела когда-то мать. Жаль, надолго задерживаться было нельзя. Хозяин вставал рано.
На кухне Курбата уже ждал старший гулям. Воду переливали в серебряный кувшин, уносили в хозяйские комнаты. Теперь можно было поесть и ждать приказаний.
Курбат был на посылках и, бывало, по целым дням был без дела. Это было непривычно первое время. В ауле всегда была работа для десятилетнего мальчишки. Но прошло полгода, и Курбат привык к новой жизни: к большим белым домам, к городским улицам, на которых всегда толпы народа, к разговорам на разных языках, к суете рынков. А в первые дни многое казалось чудом. Помнится, он все удивлялся, почему в доме хозяина тепло, а печек нет. Только потом Ахмед показал большие котлы в подвале, от которых по всему дому шли толстые трубы. Много всего удивительного было в городе. Но, пожалуй, самые сильные впечатления оставил первый поход на рынок вместе с хозяином.
В глазах пестрило от ковров, платков, тканей всех мыслимых расцветок, смуглые черноглазые люди в тюрбанах предлагали шелк и парчу, рядом блестели, переливались на солнце украшения, сделанные из железных кружев, тут предлагали шапки и шубы бородатые люди, которые крестились и говорили на незнакомом языке, там предлагали такие сапоги, что Курбату и не снились. Узорная посуда, зеркала, украшения, пряности, сладости… Вокруг все зазывает, кричит, толкается. У Курбата звенело в ушах, рябило в глазах, пот застилал глаза.
Но вдруг все затихло. Люди расступились, сняли шапки. Мимо проскакал отряд всадников, что-то громко выкрикивая. На минуту стало тихо. Потом раздался топот копыт, и мимо Курбата неспешно проехал сам эльтебер. Его окружали беки из дальних и ближних бейликов. Никогда еще Курбат не видел такой пышной одежды, красивых коней и яркой сбруи.
Сейчас Курбату было смешно вспоминать то время. Он узнал городскую жизнь, успел полюбить ее. У него были свои планы…
…Старший гулям вышел от хозяина, объявил, что сегодня бездельничать не придется. Ждали гостей из Сувара, Ошеля, Кашана. Денек предстоял беспокойный…
***
Темно…желтые круги.. в ушах тихий, мешающий распознать другие звуки звон. Тела нет…
Скоро сквозь звон в ушах стал слышаться непонятный то ли шелест, то ли журчание. Через некоторое время послышались отдаленные крики, звон, скрежет. Вместо темноты стало появляться высокое звездное небо. И тело вернулось. Вернее вернулась боль во всем израненном теле.
Кадыр очнулся. Постепенно начал понимать, что лежит в камышах по пояс в воде. Память возвращалась медленно, кусками…
Город-крепость, расположенный у подножия высокой горы, окруженный крепкой дубовой стеной со сторожевыми башнями. На башнях, в проемах стен и у ворот стража. Блестят на солнце шлемы и кольчуги, солнце отражается от наконечников копий, стволов пищалей. У воинов по- особому настороженный вид, ждут чего-то важного. В городе непривычно тихо и безлюдно…
…С городской площади читают указ кагана. На лице женщины страдание, страх. Прижимает к себе мальчика лет пяти, тот все хочет заглянуть в глаза, из руки падает тряпичная кукла. Брови мужчин сведены, в глазах решимость. Страшно…
…Ночь без сна. Кадыр с бойницы наблюдает, как их все больше и больше. Вдали поднимается дым, горят соседние аулы. Конница. Кони ржут не по-здешнему. Злые, чужие кони. Грызут удила, и гривы по ветру черные. Татарин выезжает вперед, проводит рукой вдоль шеи, визгливо смеется…
…Долгие дни осады. Мужчин осталось мало. На городских стенах все чаще видны подростки. Юноша в шапке на глаза подбирает стрелы и раз за разом стреляет за стену. Кольчуга велика. Качнулся, упал…в груди черное жало стрелы. Шапка скатилась с головы, и упали на камни косы. Хочется кричать от пронзительной красоты мертвого лица юной защитницы Биляра.
…Рысьи шапки в городе, визг сабель, злой, ненавистный язык на родных улицах, скользкие от крови камни, грохот обвалившегося минарета, чад пожаров, боль.
…Боль и шелест воды и камыша. Кадыр поднялся. Вдали догорал город. Город, который уже некому спасать. Сделал шаг, другой. Там, под горой есть ручей. Там он умоется, отдохнет и уйдет от дома и от счастья, потерянного навсегда…
***
Лишь на краткий миг чистые воды родника отразили твое лицо. И оно ушло, исчезло там, в глубоком омуте памяти.
Пройдут годы, и, быть может, кто-то вновь заглянет в эту глубину, попробует увидеть прошлое неравнодушным взглядом. Увидит ли он тебя, или твой облик сольется с тысячами других… Зависит от тебя…
В омуте памяти
Среди полей и лесов средней полосы России серебряной каплей блеснет родник на Билярской земле. Сколько человек смотрело в это чистое зеркало? Скольких напоил родник своей хрустальной прохладой? Сколько раз покрывалась вода звонким льдом, осенней листвой?
В чистой воде родника отражаются, проплывая в невозвратную даль, облака, птицы, годы…
Попробуем заглянуть в его светлую глубину. Может, как в волшебном фонаре, отразятся в нем тени минувшего…
***
Малика, нарвав охапку цветов, бежала по лугу. Густая трава доходила до колен. Было радостно, хотелось смеяться и обнять весь мир руками. Она знала, что за ближним холмом ждет он, ее папа. Хотя она видела его утором, уже успела соскучиться. Обогнув холм, девочка увидела отару овец и отца. Он был в белой рубахе, которая была ему велика и колыхалась от слабого ветерка.
Малика любила все в отце: его руки, глаза с веселой искоркой, длинные ресницы, густые, когда-то черные волосы, вечно колющийся подбородок и щеки.
Выбросив цветы, она все быстрее и быстрее бежала к отцу, который заметил ее и смеялся, глядя на растрепанные косы. Наконец добежав, Малика бабочкой вспорхнула в его большие, грубые, но для нее всегда такие нежные и надежные руки. Они вместе смеялись…
…В дверной проем был виден угасающий зимний день и тянуло холодком. Мама закрыла дверь, прикрикнув на детей, чтоб не студили дом. Наконец-то настала зима! Малика любила возвращаться в свой «зимний дом», любила запах сырых бревен, треск поленьев в очаге, запах лепешек, которые пекла мама. Она скучала по этому месту все долгие месяцы, пока семья кочевала по степи, перегоняя отары овец. Здесь было самое уютное место на земле.
…Дверь дома хлопнула, за стеной послышался сдержанный говор, потом раздался приглушенный плач. Мама вошла, чуть ссутулившись, в глазах тревога. Малика не привыкла видеть сильную, веселую мать такой усталой от постоянного ожидания и беззащитной перед грозящей опасностью. А слухи становились все страшнее. Вчера снова говорили о селении с юга, которое разорили и выжгли ордынцы. Страх поселился в каждом доме, и не оставалось мужчин, чтоб прогнать его. И папа все не возвращался.
…Погибших было много, очень много. Мать давно болела и стояла сейчас только держась за Малику. Когда раздался крик, Малика не сразу поняла, что это кричит, воет мать. Она шагнула вперед, но силы оставили ее, и она осела в пыль и качалась на коленях, царапая исхудалыми пальцами придорожные камни. И только когда Малика увидела тело убитого, поняла, что случилось, и задохнулась скрутившим горло криком…
…Малика вскрикнула, проснулась. Сердце билось, волосы прилипли к потному лбу, во рту пересохло. Прошлое вновь вернулось и сдавило горло черными колючими лапами. Ужас детских лет не отпускал Малику и сейчас, хотя прошло больше десяти лет с того дня, как напали на аул, где зимовало кочующее племя. Девушка вновь вспомнила, как среди убитых увидела дорогое лицо, как пришлось бежать, спасая себя, братишек, больную маму, как долго прятались те, кому удалось уцелеть, как тянулись бесконечные дороги, на которых
