Я росла задорною девчонкой,
Хохотушкой и не знала бед.
Только «пробирало до печёнки»,
Если выходил гулять сосед.
Мы с подружками смолкали сразу,
Он же, ковыляя, проходил,
И шептали вслед: «Ой, он одноглазый,
Страшный-то какой, как крокодил!».
Как-то раз на лавочке сидели,
Ели мы конфеты и смеялись от души.
С нами веселились и галдели
Братья, сёстры – наши малыши.
Даже не заметили, что рядом
Сел сосед и руку протянул.
Показалось, будто своим взглядом
Всю планету он перевернул.
И сказал: «Я тоже был мальчишкой,
Хохотал, с девчонками дружил,
Так же, как и вы, читал я книжки
Во дворе всё время проводил.
Двадцать первого исполнилось пятнадцать,
Первый раз гулял я допоздна.
А двадцать второго собираться
Начала на Битву вся страна.
Я сбежал на Фронт тогда с друзьями,
Воевал как взрослый, убивал.
Где-то за лесами и полями
Роковой остался перевал.
Там впервые надсадил я спину,
Но молчал и рвался лишь вперёд.
Я дошёл, девчонки, до Берлина,
Поменяв уже десятый взвод.
Где опять «рвануло», помню плохо,
Видел отлетевший свой сапог,
И ещё, как друг мой, Серёга,
На себе тогда меня волок.»
Я орал: «Давай, прибавь ты шагу,
Всё равно не умереть в бою.
Ведь хочу я знамя над Рейхстагом
Сам поднять за Родину свою!»
Дальше – темнота, когда очнулся
Все кричали что-то невпопад.
Я лишь на кровати повернулся
И смотрел на радостных солдат.
Вспомнил сразу про свою я спину
И от боли громко закричал,
Потому что всё наполовину
Видел или просто замечал».
Наш сосед штанину тихо поднял,
Постучал о землю костылём
И добавил: «Я, девчонки, понял,
Для чего на свете мы живём:
Чтоб смеялись звонко наши дети,
Чтоб могли конфеты покупать ,
Чтобы никого больше на свете
На войну не провожала мать.
Чтобы жили все в тепле, уюте,
Чтоб никто войны уже не знал,
Только, я прошу – не позабудьте,
Кто вам эту жизнь отвоевал!».
Мы притихли, встал он очень гордо,
Помолчав лишь несколько минут.
На прощание сказал нам твёрдо:
«Дядей Гришею меня зовут».
Почему-то мы тогда смутились,
Не сказав соседу ничего.
Только видели, как слёзы покатились
Из оставшегося глаза у него…