XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Слухи с кладбища

Пролог.

Где-то на карте Города, рядом с промышленной зоной, свернулось замёрзшее кладбище. Предлагаю порыться в его рыжей, осенней шерсти. Действие наше будет происходить в самом центре мохнатого животного. Над землей возвышается памятник Герою. Статный мужчина в толстой шинели и ружьем в руках. Он сидит у Вечного огня, греется. Иногда расправляет могучую спину, плотнее укутывается и продолжает о чем-то думать. Рядом с Героем соседствовал Борис. В прошлом-видный политик. В настоящем-предмет насмешек местной публики. Дело в том, что тела у Бориса не было, пухлая голова с круглым носом возлежала на безвкусной стелле.: Эту, и без того тоскливую картину, усугубляло забористое ворчание Бориса, коим он поминал своих родственников. Тут же недалеко стоял памятник «писателю» Брадочеву. Лицо его было довольно поэтично, обвисшие кудри и глаза навыкате. В руке Брадочева, как у любого уважающего себя поэта, было перо. При жизни у Брадочева такое один раз было в качестве сувенира из Москвы. Нужно отметить, что эскиз памятника нарисовал сам писатель еще в юности. Сделал он это после грандиозного успеха своей первой публикации в Мурзилке.

Рядом, засыпанное листьями скорбящей березы, удобно расположилось маленькое надгробье Ирмы Михаловны. Непонятно, как она попала в самый центр кладбища, однако, к немалому сожалению её соседей, случилось именно так. Нынешняя квартирантка могилки всю жизнь проработала учительницей начальных классов. В стенах школы Ирма Михайловна общалась только с учениками, а за пределами школы эта маленькая женщина требовала от окружающих такого же повиновения. Говорят, после того, как она на своей свадьбе перед застольем построила всех по парам и потребовала закрыть «ротики на замочки», ее муж в срочном порядке куда-то исчез.

Ну что ж, памятники – на кладбище. Читатели в удобных креслах. Мы можем приступать к первой главе.

***

Стояло морозное утро, памятники потихоньку просыпались, сгоняли с себя голубей и стряхивали сухие листья. Брадочев помогал Борису с утренними процедурами. Борис ворчал в своем духе:

-Черт, ершить колотить, где тело? Я их спрашиваю — тело где? Родственнички называется! Я их на десять поколений вперед обеспечил.

— Спокойно, Боря, спокойно. Вот Моня всегда по утрам умывалась, будь умным, стой спокойно.

К слову, Брадочев был автором того самого фундаментального произведения про хитрую Моню. Писатель очень гордился своим детищем. К месту или не к месту, Брадочев цитировал выдержки из «Мони», так что любая жизненная ситуация могла стать иллюстрацией для очередной порции цитат.

Ирма Михайловна знала больше остальных. Так было до ее кончины, после – ничего не изменилось.

— Та-а-к, насколько я помню, сегодня где-то рядом должны поставить новенького. Будьте с ним вежливы и доброжелательны, — наставляла учительница

-Да? А откуда ты это знаешь?-

Поинтересовался Борис.

— Вчера сюда приходили люди, что-то долго рассматривали, а люди на кладбище — явление редкое, так что гадать не приходится.

— Скорее всего, ты права, — согласился Брадочев.

Памятники уже смирились с тем, что Ирма Михайловна всегда права. Действительно, около шести часов вечера, по окончании недолгой прощальной церемонии была установлена маленькая статуя щуплого гладковыбритого старика в широких штанах. Все с нетерпением смотрели на него. Самый волнительный момент — пробуждение! Глаза статуи дернулись, часто заморгали и наконец открылись.

-Добро пожаловать! – вымолвил Брадочев до нелепости торжественно. Он, как самый опытный, объяснял новичкам расстановку сил. Статуя новоокаменевшего в недоумении оглядывалась по сторонам:

-И где я? Надеюсь, Степаныч снял напряженье с третьего провода, а то я его уже паять начал.

-Раз ты тут, никто ничего не снимал – обстоятельно ответила Ирма Михайловна

— Как так?! Если Степаныч ничего не снимал, меня ж чебурахнет-

— Наконец дошло! И чему вас только в школе учат, — вздохнула Ирма Михайловна

— То есть, я вправду умер? – изумился неудачливый электрик

— Да, ты находишься, в так называемом, чистилище –

Каждый раз Брадочев придумывал что-то новое

— Чистилище?!

— Вообще не совсем, ты попал на городское кладбище, в котором «томятся» души, пока на них что-то не сойдет. А как сойдет, так несчастные отправляются в мир иной. Некоторые уходят сразу, некоторые, как мы — стоим тут и стоим.

-Боже! Я умер, стою тут, как вкопанный, закончил жизнь электриком. И где теперь все мои детские мечты?! Что я сделал?! Починил пару сотен проводов и только? Ну Степаныч, знатно ты подвел, говорили тебе синюю к синей, красную к красной. Ладно, других легко винить, с кем не бывает, выпил мужик, простить его надо, вот что.

Лицо старичка сжалось. Все с нетерпением ждали развязки, не часто услышишь что-то интересное в этих краях. Вдруг статуя застыла. И замолчала.

-Ну-у, это совсем никуда. Ушел меньше, чем за десять минут. Мы даже поговорить толком не успели! –

Борис как всегда был не к месту.

Никто не решился что-то ответить. Мысли занимал один вопрос – почему он ушел, а мы – нет?

***

Неделя выдалась тревожная, по кладбищу разносились разные слухи. Самый страшный был про то, что кладбище снесут и построят огромный торговый комплекс. Перспектива, конечно, не очень. Все были на взводе. Тут еще и зима на носу. Лица соседей надоели до тошноты, а их характеры ещё больше. Почва для ссоры уже готова, осталось только подождать.

Солнце стояло высоко, наши герои пытались согреться под его холодными лучами. Вдруг Борис заговорил, чего делать не стоило:

-Вот, после того случая, с электриком, я все думаю о своей прошлой жизни, как-то грустно становится.

Ирму Михаловну это задело:

— Да разве у вас, мужчин, могут быть какие-то человеческие чувства — страдания или грусть?

Тут уж подключился Брадочев, в своих стихотворениях он часто страдал, так что вопрос ему показался странным.

-Ну, конечно, ты видела Героя? Он, по-моему, живое, хоть и мраморное, воплощение страданий.

— Та-а-ак, ты не прыгай с темы на тему, мы сейчас говорим о Борисе, — строго сказала Ирма Михайловна, — Борис ты, вообще, помнишь что-нибудь из прошлого?

-Детей помню, фиговые были

-А остальное? – не унималась учительница

-Остальное забыл.

Вдруг Ирма Михайловна выпалила свою самую любимую фразу:

— А голову ты дома не забыл?!

Это была катастрофа. Повисло зловещее молчание, взгляд Бориса наполнился кристально черной злостью. Ирма Михайловна поняла, что наделала, ей даже стал чуть-чуть стыдно — все знали про комплекс Бориса насчет головы. Но и у пожилой учительницы тоже было оправдание. После того как её муж сбежал прямо со свадьбы, она возненавидела всех мужчин и искренне считала их низшими существами.

Особую остроту ситуации придавало то, что памятники спорщиков находилась прямо напротив друг друга. Хочешь не хочешь – каменное лицо врага навеки перед тобой. Надо было что-то делать. Тут на помощь пришёл Брадочев:

— Да-а, неловкая ситуация вышла, но я уверен, что это просто недоразумение. Ирма, ты же не хотела оскорбить Бориса?

Ирма Михайловна замялась. Какое-то странное чувство затеплилось в её душе. Такого чувства учительница не испытывала еще ни разу. Чувство, как будто сейчас она сделает что-то хорошее.

-Да, прости, я не хотела тебя обидеть – примирительно сказала Ирма Михайловна

Это была не выученная фраза. Она говорила от чистого сердца. Борис смотрел на учительницу исподлобья. На кладбище редко можно услышать что-то подобное. Он улыбнулся.

— Ладно, ты тоже прости, хоть я и не выбирал себе такую жизнь, то есть смерть.

Морозным днем поздней осени на кладбище было очень хорошо!

***

Прошел мокрый, осенний снег — на земле он тут же таял, а выше двух метров от земли хлопья были не видны. Снег быстро закончился, оставив после себя сырую землю и лужи на асфальте. Небо затянулось сплошной тучей, от чего создавалось ощущение, что нет ничего кроме кладбища, посреди которого мы находимся. Листья на деревьях ещё кое где болтались, но они выглядели потертыми и поношенными. Фиолетовый вечер уже накатывался на город.

Борис со вчерашнего дня так и не переставал думать о прошлом. Более того, он заразил своей тоской остальных Жители кладбища настороженно ждали, что вот-вот завяжется важный разговор. Все в тайне мечтали узнать о друг друге что-то новое.

Так все и произошло. Борис неожиданно для себя заговорил:

— Знаете, я сейчас постоял, подумал, на самом деле, я кое-что помню о прошлом.

Все навострили уши.

-Так вот, в прошлой жизни я был политиком. Дело, конечно, грязное, но почти всю жизнь я посвятил этому. Сейчас думаю, что зря. А тогда моему влечению к власти не было предела. Я просиживал в кабинете дни и ночи, поднимался по карьерной лестнице так, что мама не горюй. Выгодно женился, завел детей, но ими не занимался, о чем сейчас и жалею. Дети мне были безразличны. Сейчас я безразличен им. Мне искренне жаль. И хоть тело бы мне не помешало, но это не самая большая утрата.

— У меня тоже к детям особое отношение, — печально сказала Ирма Михайловна, каждый следующий класс был хуже предыдущего. И так тридцать лет! Дети думали, что каникулы – самое счастливое время для них. Но, по истине счастливым, это время было для меня. Мое решение стать учительницей обуславливалось именно нелюбовью к детям. Сделать из противных невоспитанных существ нормальных людей – вот, чего я хотела! А в итоге противным существом сделали меня. И это самая настоящая безысходность

-Собачья чушь! -Брадочев тоже решился на откровение, — до двадцати пяти лет я учился на механика, и в свободное время писал книгу. В книге я описывал своё детство, символично сделав главным героем собаку (так мне посоветовал мой психотерапевт Федор Михайлович). Когда я дописал первый том – пришла слава, история про собаку выстрелила. Потом я написал еще десять томов о приключениях Мони. Их перевели на десять языков. Я понял, что надо двигаться дальше, творить еще. Но чего-то, настолько же феноменального, так и не написал. Последние пять лет я провел в сущем кошмаре. Дело в том, что мои истории про Хитрую Моню все воспринимали исключительно как детские рассказики. Ладно еще подростковые, подросткам нужна мораль!

Тут встряла Ирма:

— Да, «Хитрая Моня» была в списке доп. литературы для первого класса!

— Именно! – драматично воскликнул Брадочев, — высоко духовную, не побоюсь этого слова, притчу, назвали детской литературой. По мне, так это оскорбительно и жестоко!

-Позвольте не согласится. Если Минобр занес вашу книгу в список, значит она точно будет нравится всем детям, и будет для них полезна. Ирма Михайловна никогда не сомневалась в правоте Минобра.

Она бы продолжила дискуссию, но периферическим зрением вдруг заметила, что Герой совсем не движется.

— Смотрите, смотрите! Кажется, Герой ушел – воскликнула Ирма Михайловна

Все моментально повернули голову в сторону загадочного памятника.

— И, в правду, Герой совсем не движется. Он стоял тут еще задолго до меня и Бориса. Под Героем находится братская могила. «Видно, ждал пока все души упокоятся», — сказал Брадочев.

Еще одно напоминание о том, что в любую минуту можно уйти, обожгло каменные сердца памятников. Уходить было страшно, да и расставаться уже не так хотелось. -Знают ли мои дети, что памятники живут. Наверно, нет. Может, и я много не знаю о них. Может, быть, они меня любят и даже ценят. Единственный, кто виноват в этой истории так это я, простите, -тихо сказал Борис

***

Еле виднелись очертания лиц. Где-то высоко гулял ветер. Пробегал по деревьям, шуршал ветвями. Брадочев проснулся первым и первым увидел, что Борис ушел. Они успели подружиться. Это была первая по-настоящему горькая утрата, Брадочев не стал будить Ирму. Вскоре она сама проснулась, и все поняла.

— Я много говорил о смерти и человеческих ошибках в своей книге, но это совсем другое, он переродился, так что я даже не знаю, что мне думать.

— Да, он был хорошим человеком, и всегда признавал свои промахи. Может, из-за этого он и ушел раньше нас.

— Действительно, я, например, так и не простил одного поэта. Его вирши публика принимала на ура, называла самыми талантливыми и искренними стихами для подростков, в отличие от моих. Я прочитал один его глупый стишок. Готов сказать, что он бездарный! Много непонятных слов. Никто вообще так не говорит. Вот, послушайте, цезура! Музыкант он, видите ли.

— Ты зря так думаешь. Я считаю, что для тебя это только плюс, в детском возрасте как раз и нужна самая лучшая литература.

— Да все это лишь отговорки, на самом деле дети — это первоочередная причина сумасшествия, мы тому подтверждение.

— Я не думала, что ты меня понимаешь, но, оказывается, мужчины тоже немного люди. Прости, что я относилась к вам с презрением.

Ирма Михайловна улыбнулась и закрыла глаза. Больше она никогда их не откроет. Брадочев остался один. Он никак не показывал свое отчаяние, люди показывают его только когда на них кто-то смотрит. Сейчас поэта окружали обычные камни.

Может быть, так выглядят очертания души, — размышлял Брадочев, — как-же там было в этом стихотворении. Нет, не помню. Странно. А сейчас вдруг захотелось вспомнить. Жаль, что я так и не прочитал книгу того поэта.

Все ушли, я остался один… В детстве это был бы настоящий праздник, сейчас же бессимптомно тошно. Сколько мне еще суждено проболтаться наедине со своими мыслями, когда даже не знаешь, о чем думать? Может никто никуда не уходил, все просто умерли, никакой третей жизни нет? Может то, что я остался- это подарок, а не наказание? Нет, что за вздор. Кажется, я схожу с ума. Никогда не думал, что это происходит так быстро. Ну ладно, все! Теперь я должен вспомнить тот стих. Кажется, что-то такое:

Я живу! Я цвету, и меня

Греют ветра осеннего струи.

Застывая в звенящей цезуре,

Наслаждаюсь потоками дня.

Брадочев впервые задумался над настоящим смыслом этих строк. Стих прекрасен. Каменный писатель понял, что заранее объявил бездарной свою любимую книгу, которую так никогда и не прочитал. Захотелось попросить прощения. Но у кого? У молодого конкурента? Но к счастью, он никак не навредил талантливому парнишке. Брадочев вспомнил о своей окраденной библиотеке. Ему хочется попросить прощения у себя. Как много книг он прочитал. Но возможно не прочитал самой лучшей из них.

Вдруг Брадочев захотел спать, он зевнул, и его глаза закрылись.