Принято заявок
2685

XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
«Саратов-1-ПАСС — Москва»

Я вышел на перрон из туннеля, и звуки меня захватили, а в голову ударил ветер. Маленькие снежинки кучками летали из стороны в сторону от ветра прибывающих поездов. Я посмотрел на небо. Нет, не потому что мне хотелось. Попросту на перроне было слишком ярко: фары поездов, свет из лавочек с сувенирами, фонари и чемоданы с куртками самых разных цветов. Над головой была тьма, ни звёздочки.

Пока я давал глазам отдохнуть, прибыл мой поезд. Он медленно сбавлял скорость, а народ начинал сходиться в примерных местах остановки вагонов, пока сам поезд громко сигналил. Над всем этим прозвучала мелодия, предвещающая сообщение из динамиков, и послышался голос, который никто никогда не понимает.

Я встал в конец толпы. Ныне было темновато, и рядом с проводницей то и дело мелькали фонарики, чтобы осветить документы. Пришла моя очередь, за потоком мыслей я не заметил.

— Добрый вечер, ваши документы, — проводница была приветлива и весела. Про себя я очень обрадовался тому, что она любит свою работу.

Я достал из файла паспорт и распечатанный билет. Женщина начала искать меня в маленьком устройстве, похожим на телефон. Через зимнюю перчатку сенсор на её маленьком аппарате со списком пассажиров работал плохо, но она не отчаивалась и вскоре одобрительно мне кивнула. Я запрокинул чемодан на откидную железную лесенку, поднял его к себе и зашёл в вагон.

Тут же меня захватила аура тепла: чувство того, как оно обволакивает меня и уничтожает весь холод, который осел на одежде. Глазам стало легче — приятный желтый цвет занимал всё больше пространства с каждым метром. Дверь позади хлопнула. Приглушенные звуки шагов и пассажирский ропот пришли на смену крикам и гулу.

У огненного чана с кипятком, который гордо именуется бойлером, я остановился. Некая полная женщина набирала кипяток в пенопластовую тарелку. Пока вода лилась, я рассматривал вывески у двери к проводнику. Под надписью «Маршрут «Саратов-1-ПАСС — Москва», прямо на расписании остановок, была неаккуратно приклеена распечатка с рекламой Саратовской Кольцевой Автодороги. И кому в голову пришло рекламировать дорогу?..

Женщина ушла, и только недовольный шёпот сзади вернул меня с того света. Я подошёл к своему сорок второму верхнему боковому месту.

На нижнем уже сидел мой сосед. Это был взрослый мужчина со смуглой кожей и волосатыми руками, в тёмном поло, с густыми бровями и ярко выраженным носом. Нерусский. Он смотрел в окно, но сразу же заметил меня по приходе и любезно предложил помощь с запихиванием чемодана вниз. После распределения поклажи по местам, я расстегнул свою куртку, повесил её рядом и уселся напротив мужчины. Я не решился спросить его имя, лишь узнал, что едет он до Москвы, подобно мне, о чём сразу же ему сообщил.

В это время прошла проводница. Она оповещала о скором отправлении и просила провожающих покинуть вагон. Из плацкарта напротив ушли три женщины и осталась одна маленькая бабушка, уютно закутанная в серую шаль.

Я переоделся. Время было уже позднее, поэтому с полотенцем на плече, сумочкой с мылом, пастой и щеткой я пошёл чистить зубы. Уже в туалете меня тряхнуло: мы поехали.

Возвращался уже в тихий и слишком тёмный вагон. Только шёпот, хлопанье двери в тамбур, сопение и глухой звук биотуалета создавали ощущения жизни. На подходе к своему месту я отметил для себя, что в окнах совершенная пустота. Буквально ничего. Ни звёздочки или силуэта деревца.

Лицо моего соседа было ярко освещено телефоном. Я не стал его отвлекать, пожелал спокойной ночи и залез на свою полку. Не отвлекаясь от телефона, с забавным акцентом он пообещал, что разбудит меня завтра. Не очень и хотелось, если честно.

И тут случилось страшное. Снизу я услышал смесь чеченского и абхазского вперемешку с каким-то саксофоном. Это был звонок. Потом последовала секундная тишина и тонкий, пронизывающий и прокалывающий барабанную перепонку треск — это было шуршание из трубки. А затем…

— Рустамэ, здорова-а-а-й!.. — этот тряскучий шуршащий голос из трубки бил прямо по ушам. Я посмотрел на «Рустамэ» через щелочку между шторой и кроватью. Да, конечно же, он включил видеосвязь.

Под убаюкивающую трель Рустама с его собеседником я, к счастью, смог заснуть…

А вот проснулся неожиданно. Меня разбудил громкий шорох, стук колёсиков о пол и голоса. Ещё было необычайно темно. Пассажиры в спешке выходили, даже мой сосед куда-то пропал. Я спустился вниз и легонько потрепал за зелёную куртку мальчика, который слез с верхней соседней полки.

— Извини, а какая сейчас остановка?

— Да Москва вроде, выходим, вот…

Мои глаза округлились. Как же я мог так проспать! Уже остановка, я ещё даже не собрался, а скоро отправление! В спешке я начал собирать все вещи и одеваться. Попутно я заметил, что Рустама нет — верно, вышел, а меня не разбудил! Наконец, схватив чемодан, я кинулся к выходу, вот уже открыл дверцу и…чуть не врезался в проводницу, которая захлопнула передо мной дверь вагона.

— А вы это куда?

— Москва. Остановка. Сейчас была… — от волнения предложение никак не хотело строиться, выходила только парцелляция.

— Да это как же? Ошиблись вы, Москва дальше будет, это Узуново ещё… — я в душе не чаял, что иль где такое «Узуново». Видимо, тот мальчуган был с группой и даже не знал, где выходит.

В растерянности я направился к себе, уверенно прошёл мимо бойлера в глубокой задумчивости. От смешанных чувств в груди повернул голову налево, к окнам плацкартов. Небо по-прежнему было тёмное, лишь тускло горела маленькая звёздочка.

Повернувшись к своему месту, я опешил ещё сильнее. Мой сосед сидел тут как тут, словно и не уходил.

— Извините, а вы…чего это здесь сидите?

Он медленно развернулся ко мне.

— Как «чего»? Моё место…или я ошибся? Покажи-ка свой билет… — и я, не думая, дал ему файл с документами, который я в спешке спрятать не успел.

— Ну вот, а ты что. Твоё место сверху. Если мешаю — могу пересесть, бога ради, — голос его был хрипловат.

Я смог выдавить из себя кивок. Ничего не понимаю. Нет, ладно, понимаю. Наверное, он ушёл в тамбур — в туалет, покурить или ещё чего, кто его знает. Внезапно мне подумалось о его вещах. Во время сборов и осмотра места под нижней полкой и мыслей о них не возникало! Помнится, что была только какая-то сумка под сиденьем. Верно, она ушла от моего внимания и я подумал, что Рустам ушёл.

Узуново…не знаю, где это. Связи в дороге нет, как и интернета, а расписание станций закрывала реклама дороги. С немногословным соседом я разговаривать не стал, вместо него спросив время до Москвы у неспящей бабушки в плацкарте напротив.

Оставалось около шести часов.

Я сильно недоспал и немного перенервничал из-за этой «остановки», ужасно хотелось забыться, но всё ворочался на своей полке. Наконец, веки начали тяжелеть, а сознание ощутимо уходило куда-то глубоко-глубоко. И тут я услышал, как где-то далеко некий мужчина после инструментального соло желает «Рустамэ» здравствовать…

Я вскочил резко. Пассажиры буквально бежали к выходу. Всё. Она. Москва. Уверен! Я быстро собрался и пощупал под нижней полкой — никаких чемоданов не было. Даже наверх залез — пусто. Мой сосед точно вышел. А бабушкина полка пустовала, шали или тапочек нигде не было. Она тоже вышла. Уверенной и быстрой походкой, спотыкаясь в зимних ботинках, я шагал к выходу. Перед самой дверью из тёплой части вагона меня тряхнуло и передо мной показалась проводница.

— А это вы куда?

— Я…в Москву. Сейчас была.

— Ой, нет, вы ошибаетесь. Мы только Узуново проехали, Москва потом…

Я оторопел. Узуново было 6 часов назад. Я не мог ошибиться. В мгновенье подумалось, что я не в себе, но эта мысль сразу же ушла. Сознание в порядке, голова работает и я не сплю! Либо она меня дурит, либо я в стельку пьян и самозабвенно утверждаю обратное.

— Как же так? Это ваше «Узорово» мы проезжали совсем недавно, я в этом уверен!

— Не может такого быть, мужчина. Мы идём четко по графику. И, доношу до вашего сведения, что пить у нас нельзя — штраф от сотни до полторы.

— Я же…я не пьян, что вы! — перед этим громким заявлением я удостоверился в этом, сосчитав, сколько сотен в полутора тысячах. Пятнадцать. Трезвый.

— Можем проверить — наряд вызову. Идите на своё место, нечего тут стоять.

Я не стал продолжать перепалку и побрёл назад. Сквозь стоящие на столиках стаканы и пакеты были видны две маленькие звездочки. Они напомнили мне фары моего поезда, когда я ещё стоял на перроне.

Шатаясь в темноте, я хотел рухнуть на нижнее место, но почувствовал в боку что-то очень неестественное и твёрдое. Я отшатнулся, взгляд моментально сфокусировался и различил Рустама!

Я физически почувствовал, как изменилось выражение моего лица. Мой организм понял что-то быстрее меня самого…

И только сейчас до меня начало доходить.

Сердце забилось в ушах, а ноги начали трястись. Я, сам того полностью не сознавая, задал один-единственный вопрос Рустаму, от которого зависит вся моя дальнейшая жизнь и мироощущение.

— Извините, — мой голос сбивался, — а вы…чего это здесь сидите?

— Как «чего»? Моё место…или я ошибся? Покажи-ка свой билет…

Трясущимися руками я еле вынул скомканную бумажку из файла и положил её в протянутую руку. От волнения я случайно перевернул её и перед глазами Рустама был пустой лист.

Его рука шелохнулась. С каждым движением моё сердце всё сильнее пробивалось наружу, отдавая в грудь жгучее и острое чувство, словно его сжимают голыми руками.

Рустам посмотрел на пустой лист и хрипло сказал мне:

— Ну вот, а ты что. Твоё место сверху. Если мешаю — могу пересесть, бога ради.

Всё помутнело. Темнота окружила меня, нависла надо мной, в глазах запрыгали белые точки. Я слышал ужасающие меня звуки всхлипывающего стона, переходящего в крик. В шоковом состоянии и темноте я пытался шевелить руками и случайно коснулся рта.

Он был открыт.

Всё обволок туман. Я не могу сказать, как добрался до двери проводника. Помню, что навалился на неё и начал безумно тарабанить по ней, или, по крайне мере, пытаться. Руки были ватными, всё вокруг кружилось в дьявольской пляске, глаза не хотели слушаться, поминутно тяжелели, а где-то на фоне этой круговерти слышалась речь вперемешку с сознанием. Со всей силы я упал на дверь, и, пока соскальзывал по ней, она отъехала в сторону. Купе было пустым. Я ввалился в него прямо в куртке, больно ударившись плечом о какой-то косяк. Моё тело без сил упало на койку. Сознание меня покидало, и на самой его окраине я вдруг ощутил, как что-то твёрдое и холодное упало мне на лоб…

В себя я пришёл на своей полке. Голова гудела. Молчание и темнота было всем, что меня окружало. Я отказывался думать, понимать или пытаться осознавать хотя бы что-нибудь, всё это давалось мне болезненно. С этого момента я словно был в иной реальности, не ощущал себя, как прежде: не думал, а делал лишь по наитию. Я мало что видел вокруг, а, скорее, чувствовал, как при болезни, когда тебе очень плохо и все мысли только об этом.

Удар в ногах — и я на полу.

Одышка — я иду. Куда?

Долгая одышка — в сторону проводника.

Я поднял голову уже когда стоял на пороге купе. Сразу же стало понятно, о что я тогда ударился — это был крючок со связкой ключей. Приятный холод от прикосновения к ним растёкся по всей ладони. Я сразу же заметил красный деревянный ящик под сидением. Руки сами вставили один из ключей в скважину — подошёл первый попавшийся. Я ощутили приятную тяжесть и холод, даже свежесть металла серо-красного пожарного топора.

Быстро и уверенно, я пошёл к своему месту.

В темноте я различил фигуру своего соседа. Если его можно так назвать. Я почувствовал вибрации в своей груди и горле, холод и движение во рту, звон в ушах и удары по ним с каждой вибрацией во мне. И тяжесть в руках. Это был топор, который я занёс над собой.

И именно в этот момент я почувствовал себя настоящим человеком. Потому что ко мне вернулось самое человечное чувство — то был страх. Как током, он ударил по рукам, которые вмиг ослабли и топор резко потяжелел, руки не выдержали и он упал у моих ног.

Всё вокруг вновь поплыло. Слух внезапно вернулся, оглушив меня навалившейся тишиной и страшным шепотом голоса, тон которого напоминал тон ребенка после истерики. Он наперебой, быстро и дрожа, твердил:

— Так не надо. Это неправильно. Я не хочу.

Движение — и слёзы покатились по щеке, оставляя за собой холодный след. Всё стало четче и я заметил пустое нижнее место. Моего молчаливого друга больше не было.

Никого рядом больше не было.

Я остался один.

Я присел на место своего старого друга и посмотрел в окно. Так вот на что он смотрел! Звёздное небо чарующей красоты! Создавалось ощущение, что звёзды буквально за окном, будто их кто-то случайно рассыпал и вот-вот придёт собирать. Сквозь пелену слёз одна очень яркая звезда на небе сияла по-особенному, сияла так, что я невольно удивился, как же я раньше её не замечал! А мне так хотелось положить себе в карман хоть одну из них, пускай даже самую маленькую, а эту, новую, особенно! Стекло так толсто, и ничем его не разбить…или же?

Я повернулся к проходу и привстал с места. У соседнего окна я увидел маленький, стеснительно и скромно висящий красный стеклобойный молоточек! Моё спасение! В нетерпении я схватил его. Такой легкий и даже тёплый, маленький и очень приятно лежащий в руке.

Я залез на стол. Момент истины. С легкостью замахиваюсь и бью самым остриём в угол окна, которое сразу же покрывается трещинами, похожими на капилляры. Я поднял топор с пола и швырнул его в трещины. Орудие проломило стекло и улетело вместе с осколками в пустоту.

В голову ударил ветер. Он свистел и задувал в вагон, развевал мои волосы. Я высунулся и вдохнул холодный воздух, полные легкие. Отныне я буду дышать чаще, я обещаю себе!

Я посмотрел вниз. Пустота.

Я оттолкнулся от рамы и прыгнул в неизвестность!

Холодно. Мои руки влажные. Я упал. Даже не летел, а именно упал с нескольких метров. Глаза начали привыкать к темноте, и внезапно стало светлее. Из-за черных облаков появилась луна! В её свете я увидел на своих руках снег. Я лежу в снегу! Ноги приятно мяли его, а сам он нежно таял в ладонях и подо мной. Мне холодно, я замерзаю! И чувствую это! Я ощущаю то, что скоро могу умереть! Вот оно — самое настоящее счастье!

Я поспешно встал и отряхнулся. Лунный свет проявил несколько деревьев неподалёку. Я побежал к ним — то был целый сосновый лес! Руками притрагивался к каждому дереву, стучал, кидал в них снег…всё было настоящим! Без оглядки мои ноги бежали вперёд, а глаза наслаждались видом: тёмные и высокие сосны в снегу, полная луна и то самое звёздное небо, к которому я тянулся. Куполом оно накрывало весь лес, по которому я бежал. Куда? Мне было неважно. Я слышал ветер и хруст снега, видел пар ото рта и чувствовал горячее дыхание.

Сосны начали редеть и расходиться. Ещё не выбежав из леса, я услышал гул и даже различил какой-то свет. Я приближался к поселению. Сердце клокотало от волнения.

Сосны кончились, я выбежал на голое снежное поле. И тут, стоило мне только отойти от деревьев, как я разглядел, что это был за свет…поезд! Одинаковые вагоны, которые преграждали мне путь. Они ехали без остановки. Нет, я не мог вернуться в то же место. Я повернул назад в лес, пробежал через него. Хруст снега отдавалася в ушах, темнота скрывала даль. Сквозь звук шагов я стал различать грохот… я снова вышел к поезду! Он вырастал, проявлялся передо мной, как живая стена. И не пускал дальше.

Я упал перед ним в снег. Пар уходил от меня к небу, как и всякое желание жить. Слёзы начали замерзать на щеках и щипать, сначала тихие всхлипывания, а потом громкие хрипы вырывались из груди. Я повернулся на бок ничком, трясся от внезапно подступившего холода и кричал. Кричал о том, что это несправедливо. Кричал о том, что я в отчаянии. Кричал о том, что всё это — грех.

Я закрыл лицо руками, свернулся калачиком и начал засыпать.

Я лежу. Под одеялом. На сорок втором месте. В вагоне тихо и темно. И тепло. Смотрю в потолок и улыбаюсь.

— Рустам. Эй, Рустам. А ты знаешь, что мы только что…проехали…Узуново, — обратился к своему несуществующему соседу я.

Я тихо слез с полки на его место.

— Да. Скоро уже Москва…

Я сел в ту же позу, в которой обычно сидел мой друг и стал смотреть на красивое небо. Это было странное ощущение: ощущение полного смирения, звенящей тишины в ушах и гула где-то под полом. И покачивания. И пустота за окном с далёкими точками на небе… Ни земли, ни того снега или деревьев…

Сколько я уже еду? День? Мгновение? Неделю? Мнимую единицу? А может быть, я ехал всегда, всю жизнь, если я жил, а всё, что было до поезда — только сон?

Мне всё равно больше не жить. Я всё равно буду просто существовать. И, какая разница, тут или в соседнем вагоне, таком же, как и десятки миллионов других.

Я не стал ничего собирать. Когда я умру от голода, то окажусь тут же, какая разница.

На дверь из вагона я даже не обернулся, а сразу же пошёл дальше, в следующий.

Поддаться течению — существовать. А существую ли я в самом деле? Что вообще такое существовать? Я чувствую тепло, мыслю, трогаю холодные дверные ручки и слышу хлопанье этих же дверей. Вижу мигание кнопок. Но если это всё прекратиться? Что будет? Ничего не изменится. Я как был, так и буду. Я именно буду, а не буду существовать. Я не умру. Только если ты можешь умереть, ты существуешь. Иначе ты просто есть.

Вагоны сливались в один, переставали существовать, были, пропускались, появлялись вновь, растягивались и укорачивались — в моей голове, наверное. И все как один — пустые, тёмные и звёздные. А я шёл и шёл. Мнимую единицу дней…

Однажды моя рука коснулась особенно холодной ручки. Я безжизненно поднял голову — и обомлел. У меня не было сил реагировать, истощение было такое, что, позволь я себе физическое выражение нахлынувших эмоций, то меня бы хватил удар. Перед глазами на железной двери было написано: «Машинист».

Я приложился к двери. Всем телом давил на ручку, пока она наконец не поддалась.

Дверь приоткрылась. Я стал медленно заходить.

Мне пришлось заслонить глаза одной рукой и остановиться в проходе.

Спиной ко мне стоял человек в красивой форме машиниста и фуражке. Стоял он за большим корабельным штурвалом, широко раскинув руки так, что вырисовывались плечи. От него исходило бледное сияние. В лобовом стекле виднелось звёздное небо.

— Скажи, ты всё ещё веришь в добро? — спросил он меня, не оборачиваясь.

— В добро?

— Да. После всех тех кошмаров, отчаяния и ужаса, который ты пережил. Скажи, ты веришь?

Я помялся. Не знал, как и ответить, стеснялся и пытался понять.

— Да. Я верю. Верю в добро.

— Но почему же?

— Потому что я счастлив.

— Ты счастлив?

— Счастлив.

— Как?

Я улыбнулся.

— Потому что я был!

Я почувствовал, что машинист тоже улыбнулся.

— Когда мы приедем?

— Мы уже почти приехали. Побудь счастливым ещё немного…

Машинист потянул за длинный рычаг рядом со штурвалом. Я почувствовал, что поезд начал ехать вверх, кабина немного затряслась. Машинист неподвижно держал штурвал и бледно светился.

— Куда мы едем?

— Туда, где нас уже заждались. Посмотри в окно.

Я подошёл к окну и увидел, как невидимые колёса паровоза искрятся звёздами.

— Тут красиво.

Я понял, что машинист улыбнулся.

— Мы уже подъезжаем. Открой дверь, пожалуйста. — вежливо попросил он.

Я в нерешимости открыл дверь наружу. Увиденное меня парализовало. Мы летели над бесконечным звёздным небом, глубоким, чарующим и манящим. Десятки созвездий и узоров из звёзд летали вокруг, а сам поезд всё набирал высоту. Я посмотрел налево. Вагонов не было.

— Всё в прошлом?

— Да, друг мой, всё позади! — весело ответил он, — Ты наконец приехал!

— В таком случае…спасибо за поездку и счастье, машинист! Прощай же и будь счастлив, — кричал я ему сквозь зазывающий в кабине ветер.

— Лети же, о, счастливый человек! — и машинист громко рассмеялся.

Я посмотрел вниз на звёзды и отпустил руки.

Я упал в них, я лечу сквозь них и становлюсь с ними единым целым. Я растворяюсь и тону в звёздах, распадаюсь на звёздную пыль, исчезаю и пропадаю…

Я счастлив.

А на небе зажглась одна маленькая-маленькая звезда. И она была счастлива.

Тулисов Евгений Александрович
Страна: Россия
Город: Саратов