XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Предание о покорителе кебрачо,  божием  избраннике  земли  русской.

Была в стране нашей гражданская война. Куда ни глянь, всюду перестрелка да брань летит в тебя. Давлело владычество над искусством, тяжело приходилось творцам, что ни день, то наставление по работе: верши революцию, революцию верши! Немногие выжили под натиском политическим, но те, кто не сломился,  славу нескончаемую обрели.

Степан Эрьзя и прежде любил со властию споры вести, однако ж в этот раз не захотел никто вступиться за него. Пришлось бежать скульптору великому с Кавказа, места так долго мысли объемлящего. В скольких уголках страны ему удалось хаживать, один Бог сам ведает. И жизнь-то ему опротивела, и статуй рождение прервалось. Сие обозначило кризис в душе его небывалый.

На краю пропасти стоя, повстречал он спасителя своего, Луначарского. И маливал Эрьзя тогда у него разрешения:

— Пусти меня, праведный, мне в Париж надобно, творения свои  Ефропеойцам  представить. Коли выйдет что, может и прославлю народ свой эрзянский за гранями мира нашего, русью величаемого.

— Ступай, Степа, да покуда  не покорится тебе праведная земля, не возвращайся.

Повезло гению, даровали выход ему к частям света заморским и про наставление упомянуть не забыли.

Странствие ваятеля славного по Парижу.

Коли прибыл скульптор в Париж, то за страду приняться ему велено – следовало мастеру выставку мирянам обустроить. Наполнил сразу же творениями  истинными коридор весь, комнаты все, так что проходу свободного не было. Дивно то получилось у избранника божия, проба же достославная издали внимание приковывала. Воплотив задумку, ваятель участи своей ожидать стал.

Вошедшим в усадьбу ни конца ни краю не видно было, от мала до велика посетили в тот день место это, в числе прочих критик именитый. Решил тот пригласить Эрьзю к себе в край родимый:

— У нас о лице вашем давно уж наслыханы, непомерно рады были б видеть Вас у нас в Аргентине.

— Предложение ваше сердце мое заняло, не могу отказаться я, – недолго думая, молвил ответ свой мастер.

Кабы видели вы, как глаза критика тамошнего зажглись огоньком трепетным, стоило только Эрьзе думу изречь, так подивились бы. Между тем человека этого не встретит больше на пути своем гений – не полетит с ним подстрекатель, последний вздох свой издаст в Париже. Зато навсегда он останется в памяти Степы как символ восхода звезды в Новом Свете.

Как земля аргентинская сыну божию не покорилася.

Прибыл скульптор в Аргентину, и как по заверению сказано, весь народ так и хлынул к нему со своею любовью. Много скульптором людей связующих было именно здесь встречено, и много слов добрых в его адрес говорено.

— Ах, какие чудеса он в своем творчестве претворяет! Окружают нас мечты упоенные.

— Не красоты, а идеалы времени нашего!

— Да разве ж есть что особенное в искусстве его? Все как у каждого, заурядное, – возроптал  муж Епифаний единажды.

Так весь зал обомлел, опустел стремительно. Обернулся, слова услышав эти, мастер, посмотрел опечаленно на сказавшего и скрылся в месте творения своего на долгие месяцы с горя душу его раздирающего. Понял Степа, дабы хвалу дальше в обществе несть, должно менять что-то.

Пришла рукопись ему, в которой упоминался совет высших, проводимый ежегодно и каждый раз пропускаемый скульптором. Но сегодня решил Эрьзя приникнуть к умам светлым и выйти-таки наконец из тени собственной.

Поравнявшись с нужным зданием, вдруг повернул он голову в правую сторону. Взор пал его на вывеску путешественников, мыслию объединившихся. Заглянув в глубь строения, прочел Эрьзя трактат о лесах Гран Чако. Завлекла сознание его на весь вечер грядущий книжица славная, вскользь прочитанная.

Возвратившись домой, стал размышлять герой наш, как ему во что бы то ни стало попасть в землю, в душу запавшую.

Как диковинка заморская мастеру покорилася.

Собрал мастер команду себе дружную из путников бывалых да отправился с ними на корабле странствовать.

Прикрыл глаза свои Степа, ко сну отходя, но услышал крики истошные. Пробудили оные  его ото сна, поднялся сын Божий по лестнице, но от увиденного пал ничком ошеломленный. Пред ним стояли индейцы, копьями вооруженные, заполонили они отряд и повели его к старшинам племени на суд безотлагательный.

Стали индейцы невольников допрашивать: «Коими являетесь? Зачем в деревню нашу пожаловали?» Молчат все, страхом одоленные, один скульптор и смог вымолвить:

-Мы путники иноземные, ищем вдохновение здесь. Не серчайте, дайте уйти нам в здравости.

-Быть по-вашему, только поклонитесь прежде  каждый  Богу-Керче нашему, — сказавши это указал атаман на расположенную позади него древесину, корни свои от земли берущую.

Упали все на колени, как нужно было. Разглядывать Степа принялся древо изумительное. Возвышается мощный ствол его, цвет от корня до вершины сменяется от светло-желтого до темно-бордового. Листья малахитового оттенка, тоненькие резкие словно к небу взывают.

Пленила разум его задумка новая: «Уверен я, смогу приручить диковинку этакую».

Вернувшись на корабль, поделился Эрьзя с друзьями идеей своей, и направились они на поиски лесов. Тернист путь был их к достижению цели, однако ж нашли братии странствующие, что искали. Грузно было рубить деревья, плотный стебель их не хотел поддаваться топорам.

Вернувшись в край благодатный, приступил Степа к облагораживанию товара привезенного. И работ у него чарующих из этого древа видимо-невидимо получалось, образы всплывали из детства мастера: деревушки эрьзянские, орнаменты утвари домашней.

Последыш.

Много лет прошло с момента совершения путешествия Эрьзи. Выступили седины  да проплешины на голове его, заскучал он по дому отчему. Собрал вещи свои да присел на дорожку возвратную.

Нежданно-негаданно забрел к нему отдаленный Епифаний, чтоб прощения снискать за словеса бранные, некогда мастера одолевшие. Не держал злобы скульптор на обидчика вопреки ожиданиями всем, передал накопленный бесценный опыт по плодам трудов его, подарил Епифанию напоследок одну из скульптур своих.

Взяв Епифаний подношение, обещался передавать его по наследству в семье своей, чтоб память о мастере не иссякла никогда.

Сдержал муж свое обещание, и до сего времени хранится воспоминание там. От потомков Епифания и узнала я сказ, мною написанный.