XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

«Да не посрамим же честь родины нашей матушки!», — прокричал пожилой войсковой командир Протасов. Небольшой партизанский гусарский отряд выдвинулся из леса на Наполеоновскую армию.

— Наступай слева!

— Зададим им!

— Отомстим за братьев наших! — слышались крики.

Алексий Фёдорович Долгорукий скакал на своём коне, уверенный в победе русской. А как же иначе, с нами вера, царь и Отечество. Мы не можем проиграть, об этом даже и речи быть не может. Хотя… Ну нет.

Пока он думал об этом, он слегка отстал от всех, а их отряд уже окружил французов, и через час они победили в схватке с врагом.

Однако двоих бойцов лихая французская сабля всё же настигла.

— Алексий! — послышался крик Протасова, явно недовольного своим солдатом.

— Ты на войне, али в кабаке ещё? Не отвлекайся, а-то француз медлить не будет! Убьёт тебя как муху! Горло перережет, а ты даже и не заметишь! — грозно сказал он.

— Да-да… — ответил юноша.

Но на душе у него не было спокойно. В смятении находился Алексий. Если раньше мысли о проигрыше считались крамолой, то сейчас он уже не совсем уверен в себе и, хоть и нехотя, но принимает мысли о победе француза.

Уже всем надоело отступать и действовать скрытно, нападая из лесов и кустов.

— Ну что ж мы, не люди что ли? — ворчали бывалые солдаты, уже с месяц готовые к активному наступлению.

Но приказ есть приказ. Сказано отступать, значит отступать.

И на этом отряд гусарского полка двинулся на восток в сторону Смоленска.

Через несколько часов наступила ночь. Вокруг темно, не видно ни зги.

Отряд устроил привал.

Алексий присел возле своего друга-поэта Порфирия Дмитриевича.

Порфирию шёл 27 год. Он был как-то контужен пушечным выстрелом в 1807, но за год оправился и находился в резерве. В свободное время, писал стихи, а недавно начал писать поэму о своих боевых похождениях. Взгляд его был добрым, но будто вечно расстроенным. Даже когда Порфирий улыбался, казалось, что он вот-вот заплачет. Две тоненькие линии бровей аккуратно, будто нарисованные, висели над его глазами.

— Лёш. — аккуратно кинул он, чтобы не разбудить уснувших солдат.

— Что? — засыпающим голосом спрашивает юноша.

— Да сочинил тут пару строк, послушай.

— Ну давай, — слегка заинтересованно сказал Алексий, и улыбнулся

— Ой да бились мы с французом

Бились много, да кроваво

И казалось всё конфузом,

Но будет нам всё славой.

— Вот. Как тебе? — улыбнулся Порфирий, явно ожидая похвалы, хоть и сам понимая, что рифма подобрана не самым удачным образом.

— Знаешь, неплохо. Но думаю, стоит переработать последнюю строку. Лучше сказать «Но и выйдет это славой». — с учёным видом сказал Алексий, пытаясь подбодрить соратника.

— Да, так получше. — поэт записал такой вариант, закрыл свою потрёпанную в боях тёмно-коричневую записную книжку. И убрал её в свои брюки.

Алексий решил оглянуться вокруг. Кто-то уже уснул, кто-то затянул песню, а на небе светит так много звёзд… Он даже и забыл, что они такие красивые. Командир Протасов что-то рассказывал об устройстве Наполеоновской армии. Пара солдат его слушали, но уже засыпали. Над костром висел котёл с тюрёй. Блюдо своеобразное, но когда провианта на щи не хватало, то и это было хорошо. В кипяток кидаешь сало с сухарями и ешь на здоровье.

— А ты скучаешь по родным? — спросил Порфирий, грустным голосом.

— Скучаю, как же нет…

— Я тоже. У меня мама с сестрой осталась в Козельске. Было у нас небольшое поместье, да двадцать душ крепостных. Сестра-то, наверное, уж замуж вышла. Красивая девушка как ни крути. Так хочется вернуться к ним… — у Порфирия по щеке прокатилась слеза, — мама приготовит щей с пирогами, пригласит гостей. Да и невеста моя, Наташа, там осталась. Я как в гусарский полк попал, так сразу война началась. Вот уже второй месяц воюем с французом. Скорее бы живым и здоровым до дома добраться… Прижаться к ней. Вот и свадьбу сыграем скоро.

— А у меня… в Москве мать с отцом остались. Сёстры уж давно замужем, разъехались кто куда. Да, давно я их не видел. Но знаешь, охотнее француза бить. У нас есть стимул, чтобы домой вернуться живым, — с явной грустью сказал Алексий, понимающий, что с большой вероятностью до дома он не доберётся живым.

— И то верно…

Затосковав по дому, минут с пять лежал он так, смотря на звёзды, и даже не заметил, как сам заснул.

Проснулся он утром от шума. Все начали собираться и выдвигаться в путь.

Алексий открыл глаза, Протасов, уже суетясь, командовал, поднимая заспавшихся солдат, угли в костре тихо догорали, лошади не торопясь жевали траву. Птицы летали в небе и пели, даже не зная, наверное, что на земле война идёт. Да и зачем им знать это…

— Пора, — как всегда печально сказал Порфирий, уже готовый к бою.

Быстро перекусив хлебом с остатками тюри, отряд двинулся.

Алексий, наслаждаясь видом на бескрайние поля, задумался.

— А что же такое душа Русская? Это какое-то состояние или образ жизни? Может ли француз познать или понять её? А может ли он её чувствовать? А поляк? Это вообще можно ли объяснить? Вот вроде живёшь ты себе, живёшь и не замечаешь её, но в какой-то момент она разворачивается и ты проникаешься её широтой и бескрайностью. А может ли душа русская быть у иностранца, который живёт или вырос в России? А у русского за границей? Нет, ну я же чувствую её, все про неё говорят. А любовь к родине и царю — тоже душа русская, или это у каждого? Может ли какой-нибудь поляк любить царя нашего? А есть душа французская? А немецкая? Душа… Слово-то ещё какое… Ду-ша. Deux Chats? (фр. Две кошки) Интересно.

А ждёт ли меня в Москве Елизавета? Уж надеюсь, там не наговорили чего про меня, да и долг в картах не вспомнили. Плохо будет: вернусь я домой, а там с меня деньги требуют, которые я как-то занял, да и не вернул. Да и недоброжелатели всегда есть. Француз может прийти и уйти, а они по твою душу останутся. Да и что этим недругам надо? Страданий моих? Что же они, человека русского просто так не любят? Али им что-то от меня иное нужно? Грешные люди… А может уже пустили слух, что убили меня здесь? Нет. Я такое в покое не оставлю.

Но какая же всё-таки красивая земля русская. Нет ей края и конца. Сколько дней проехали, а всё поля, да леса… А ведь в этих полях да лесах может есть деревенька какая, может мать чья-то сидит там да ждёт сына своего с войны. Дождётся ли? Доживёт ли?

В раздумьях так он и ехал верхом дальше. Однако не прошли и десяти вёрст, а лошади устали и не могли идти дальше.

Пришлось сделать привал и накормить лошадей, чем смогли.

Отряд двинулся дальше.