XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

В город пришло долгожданное тёплое бархатное лето. Винница была залита светом, – он исходил не только от солнца, но и от людских сердец. Жизнь кипела, словно неспокойная, шумная река.

Эту яркую картину омрачали лишь только нотки беспокойства, но в один день все надежды обрушились, глаза прохожих перестали счастливо блестеть, загрохотало оружие, а на улицах появились солдаты в серой форме. Этот день врезался в память – 19 июля 1941 года, когда Винница захлебнулась мутным потоком мышастых злобных людей, когда сам народ переходил к ним не по любви и признанию, а лишь по глухой ненависти к другим народам, по несчастью своему оказавшимся в списке «врагов».

С этого дня нормальная жизнь закончилась. Вдруг стали появляться длинные рвы, у которых речитативом бранились автоматы и пистолеты. Обычно, когда люди видели эти жуткие действа, они убегали как можно быстрее, женщины закрывали глаза ребятишкам, прятались сами и укрывали всех, кто был рядом. Правда, один человек сильно отличался от остальных. Он чуть приостанавливался, наблюдал с видом глубокого недоумения и скорби и тихо, в бессильном гневе, уходил куда – то в закоулки домов. Придя в свою комнатушку он закрывался там один и, по словам владелицы квартиры, долго ходил взад-вперед и неустанно что-то бормотал себе под нос.

Нельзя было точно сказать, кем он был – этот человек одновременно походил на философа и на простого работягу. Лицо его было довольно непримечательным, но в ярких, живых глазах вы бы увидели сильную личность. Он жил на небольшой улочке рядом со своими родителями, был приветлив с немногочисленными соседями и вёл премилую дружбу с одной молодой торговкой, жившей в соседнем доме. По национальности своей он был евреем, а по существу любящим сыном, добрым другом, понимающим собеседником и просто хорошим человеком.

Теперь же одно только слово «еврей» омрачило его жизнь и жизни близких. К сожалению, на гибель обрекались не только они – славяне, цыгане, жители СССР, люди с чёрной кожей или плохим здоровьем – на них тоже рычали и скалились серые шакалы с крестами на боку. Они пропадали во рвах, в их спины упирался ужас войны в лице холодной пасти винтовки. Их убивали, оправдываясь «великой целью» — холокостом.

Человек всё понимал.

Он понимал, а потому не боялся. Когда-то в далёком тридцать пятом его лишили сначала работы, а потом и гражданства в Германии. Тогда он приехал к своим родителям в родной город, начал жизнь заново.

Кто бы мог подумать, что страшное прошлое вцепится зубами в настоящее, разорвёт то тонкое, незримое, спокойное, что наполняло воздух сладостью жизни, совьёт своё змеиное гнездо и взрастит подлых серых гадов.

Лишь очутившись на улице с другими людьми в окружении чертей в серых шлемах и с огненными вилами, мысли его вдруг спутались, закружились, душа его затрепетала. Людей увели из улицы, казавшейся защитой, на пустое пространство, где уже собрались вооружённые нацисты. Они громко разговаривали, слышалась немецкая речь вперемешку с украинской, вся эта толпа словно лаяла, то вскрикивая, то чуть затихая. А люди молчали. Только где-то тихо плакало дитя на руках увядающей матери.

Людей подвели ко рву. Загромыхало оружие. Вот кто-то горько всхлипнул, где-то раздался тонкий крик, одни шептались, пытаясь сказать всё, что не успели, другие молчали, потупив взоры, словно ища какие-то ответы в своей душе.

А человек наблюдал. Он никого не видел, ничего не слышал, лишь только вглядывался в лица серой толпы. Как они ужасны… Они улыбаются, им это интересно.

Чуть дальше ото всех человек увидел фотографа, казавшегося главным гостем на этом пиршестве смерти – такое неумолимое спокойствие выражало его лицо, его холодная фигура, подёрнутая адским инеем.

В этот момент кто-то толкнул человека в спину. Тот, оказавшись у края рва, невольно глянул вниз. Увидев там лицо юной торговки, безжизненно откинутую руку отца, милый профиль матери, мысли его остановились, выстроились строго в ряд, перестали кружиться, душа окаменела. Жестокая гибель не могла его устрашить. Продолжая стоять на коленях, душою он был выше тех отродий человечества, что стояли за его спиной, выше людей, предавших добро, выше даже неумолимого фотографа. Человек сжал губы и бросил на камеру взгляд, полный презрения и чувства благородного гнева. Со спины к нему кто-то подошёл — то был безжалостный тиран, не имеющий чести, павший ниже дикого зверя. Но даже холодный металл оружия не смог затушить сильного взгляда Человека, даже горячая боль не смогла породить в Его сердце предсмертный страх.

…

Фотограф, бывший там, сделал фото. Оно так и называется «Последний еврей Винницы». После этого Винницу объявили «свободной от евреев». Имя человека, стоящего у края рва, неизвестно, но его пронзительно кричащий сквозь время взгляд до сих пор вызывает в душах людей неясное возвышение, какое-то щемящее колебание.

Сейчас фотография хранится в музее, а Человек всё смотрит своим пронизывающим взглядом, словно в назидание будущим поколениям.