Как только начало смеркаться, в тихий уголок небольшого парка вновь пришла девушка в сером. У неё оставалось около получаса, пока текст при вечернем свете ещё мог быть различим. Она села на скамейку и углубилась в чтение книги.
Рассмотрим её повнимательнее: платье серое и достаточно простое, чтобы не выставлять напоказ его безупречный стиль и посадку. Вуаль обрамляет тюрбан и покрывает лицо девушки, которое, однако, даже сквозь крупную сетку ткани светится бессознательной и спокойной красотой. Она пришла сюда в тот же час, что и вчера, и позавчера. И точно был кое-кто, знавший это.
Этот кое-кто был молодым человеком. Он прохаживался неподалёку, по-видимому, уповая на милость случая. И судьба сегодня оказалось благосклонна к нему: на очередном перевороте страницы книга выскользнула из пальцев девушки и приземлилась почти за метр от скамейки.
Молодой человек мгновенно бросился к упавшей книге, чтобы вернуть её владелице вместе с той особенной атмосферой, которая цветёт в парках. Эта атмосфера — смесь отваги и надежды, сдерживаемые мыслью о полицейском, стоящем на посту поблизости. Приятным голосом он бросил небрежное замечание о погоде — ту вступительную фразу, с которой начинается столь много несчастий в мире — и замер, ожидая решения своей участи, находящейся в руках девушки.
Она неторопливо оглядела молодого человека, его аккуратный костюм и ничем не примечательные черты лица.
— Можете присесть, — сказала она низким контральто, — я бы даже попросила Вас, чтобы Вы присели. Освещение уже тусклое, так что я бы предпочла беседу чтению.
Счастливец с готовностью уселся на скамейку около девушки.
— Знаешь ли ты, — сказал он с интонацией председателя, открывающего заседание, — что ты самая потрясающая девушка из всех, кого я видел? Я вчера любовался тобой, пока ты даже не подозревала, что кто-то тут сражён красотой твоих глаз, дорогая!
— Кто бы Вы ни были, — ответила девушка ледяным тоном, — Вы должны помнить, что я, прежде всего, леди. Я прощаю Вам это замечание лишь потому, что люди из вашего социального слоя, без сомнения, часто совершают подобную ошибку. Я предложила Вам присесть. Но если это приглашение позволяет Вам называть меня дорогушей, то считайте, что я его отменяю.
— Искренне раскаиваюсь! — пробормотал молодой человек. Выражение удовлетворённости на его лице сменилось покорной виноватостью. — Это была грубая ошибка, Вы знаете, девушки в парках… Я хотел сказать, Вы конечно не знаете, но…
— Закроем эту тему, будьте добры. Конечно, я знаю. Лучше скажите, что Вы думаете о людях, спешащих куда-то мимо? Куда они идут? Зачем им так спешить? Как Вы думаете, они счастливы?
Молодой человек мгновенно избавился от нотки кокетства в речи и занял выжидательную позицию. Он пока не мог определить роль, которую ему предстояло играть в этом разговоре.
— За ними интересно наблюдать, — ответил он, пытаясь угадать её настроение. — Это завораживающее движение жизни. Кто-то спешит ужинать, кто-то… ну… в другие места. Кто знает, какова судьба каждого из этих людей?
— Не знаю, — ответила девушка, — я не настолько любопытна. Я прихожу сюда потому, что только здесь я могу ощутить ритмы великого сердца всего человечества. Моя жизнь протекает в местах, куда не проникает этот пульс жизни. Догадаетесь, почему я с вами разговариваю, мистер…?
— Паркенштакер, — подсказал молодой человек. Он взглянул на девушку с интересом и надеждой.
— Нет, нет, — ответила девушка, подняв тонкий пальчик и слегка улыбнувшись. — Вы бы сразу узнали мою фамилию. Невозможно скрывать её от прессы, как и внешность. Эта вуаль и шляпа моей служанки позволяют оставаться инкогнито. Видели бы Вы, как мой шофёр смотрел на эти вещи, когда думал, что я не замечаю его взгляда. Откровенно говоря, существует лишь пять или шесть фамилий, принадлежащих к святая святых, сливкам общества, и так случилось, что моя — одна из них. Я заговорила с Вами, мистер Штакенпот…
— Паркенштакер, — скромно поправил молодой человек.
— …мистер Паркенштакер, потому что я хочу хотя бы однажды поговорить с человеком, не испорченным презренным блеском богатства и социального превосходства. Ах, знали бы Вы, как утомительна такая жизнь — деньги, деньги, деньги! И мужчины, которые меня окружают — все как марионетки, все сделаны по одному образцу. Мне дурно от неискренней любезности, от бриллиантов, от путешествий, от света, от роскоши во всех её проявлениях.
— Мне всегда казалось, — возразил молодой человек неуверенно, — что деньги это не такая уж плохая вещь.
— Богатство — это то, чего хотят многие. Но если имеешь настолько много денег, что…! — вместо того, чтобы продолжать, она безнадёжно махнула рукой. — Однообразие такой жизни: все эти поездки, обеды, театры, балы, приёмы — всё это сверкает позолотой бесполезного богатства. Иногда слышать звон льда в бокале шампанского становится невыносимо, и я боюсь однажды сойти с ума от него.
В глазах мистера Паркенштакера появился простодушный интерес.
— Мне всегда была интересна, — сказал он, — жизнь богатых и знаменитых людей. Простите мне эту придирку, но я бы хотел знать точную информацию. Мне казалось, что шампанское охлаждают прямо в бутылках, а не добавляют в него лёд.
Девушка искренне рассмеялась своим мелодичным смехом.
— Вы должны знать, — объяснила она со снисходительной ноткой, — что развлечения людей высшего общества определяются случайностями разного рода. Вот сейчас нам взбрела причуда добавлять лёд в шампанское. Эту идею предложил принц Тартарии на ужине в Вальдорфе. Скоро придумают ещё какой-нибудь каприз. Буквально на этой неделе во время ужина на Мэдисон Авеню у каждой тарелки положили лайковую перчатку оливкового цвета, чтобы есть ею оливки.
— Я понял, — покорно признал молодой человек. — Такие подробности о развлечениях высшего общества обычно неизвестны простой публике.
— Иногда, — продолжила девушка, ответив на его слова лёгким кивком, — иногда мне начинает казаться, что если бы я когда-нибудь полюбила мужчину, то это был бы кто-то невысокого положения в обществе. Тот, кто зарабатывает себе на хлеб, а не бездельничает целыми днями. Но, конечно, ограничения, которые накладывает общественное положение, сильнее моих желаний. Вот сейчас за мной ухаживают двое мужчин. Один — Эрцгерцог Германского княжества. Я предполагаю, что у него есть, или была, жена, которую он довёл до сумасшествия своей жестокостью и несдержанностью. Другой — Английский Маркиз, настолько неприветливый и корыстный, что я бы даже предпочла бесноватого герцога. Что заставляет меня рассказывать вам всё это, мистер Пакенштакер?
— Паркенштакер, — вздохнул молодой человек. — Вы и представить себе не можете, как я ценю Ваше доверие.
Девушка взглянула на него со спокойным безразличием, подчеркивающим разницу в их социальном положении.
— Какой у Вас род деятельности, мистер Паркенштакер? — спросила она.
— Очень скромный. Но я надеюсь подняться выше по карьерной лестнице. Вы не шутили, говоря, что могли бы полюбить мужчину с более низким положением в обществе?
— Конечно нет. Но я сказала ‘могла бы’. Всё-таки, есть эрцгерцог и маркиз. Но я думаю, что никакая профессия не может быть слишком скромной, если сам человек таков, каким я бы хотела его видеть.
— Я работаю в ресторане, — признался мистер Паркенштакер.
Девушка слегка наклонила голову.
— Хотя бы не официантом? — спросила она с сочувствием. — Труд — это благородно, но физическая работа, знаете, прислуга…
— Нет, я не официант. Я кассир в том вот ресторане. — сказал он, указывая на здание на противоположной стороне улицы, на фасаде которого ярко светилась вывеска из электрических букв, гласившая: ‘РЕСТОРАН’.
Девушка бросила взгляд на крошечные часы, закреплённые на дорогом браслике вокруг её левого запястья, и торопливо поднялась. Она закинула книжку в блестящую сумочку, закрепленную у её талии, для которой, однако, книжка была великовата.
— Почему Вы не на работе? — спросила она.
— Я работаю в ночную смену, — ответил молодой человек. — У меня в запасе ещё час. Могу я надеяться увидеть Вас снова?
— Я не знаю. Может быть. Но этот каприз может и прийти мне в голову вновь. Теперь мне пора спешить. Скоро ужин, спектакль, и… Каждый раз всё то же самое вновь и вновь, по кругу. Возможно, Вы заметили автомобиль белого цвета у южного входа в парк.
— С красными дисками? — спросил молодой человек, задумчиво нахмурив брови.
— Да. Я всегда в нём приезжаю. Шофёр ждёт меня там. Он думает, что я гуляю по торговому центру, который на площади с другой стороны парка. Представьте себе, насколько же злая эта шутка судьбы, если я должна обманывать даже своего шофёра. Хорошего вам вечера.
— Сейчас уже слишком темно, — возразил мистер Паркенштакер, — и в парке много подозрительных личностей. Я мог бы вас проводить.
— Если Вы уважаете мои желания, — мягко сказала девушка, — то Вы должны остаться на этой скамейке ещё на десять минут после того, как я уйду. Я Вас не упрекаю, но, Вам наверно известно, что на автомобилях обычно ставят вензель с фамилией их владельца. Ещё раз, хорошего вечера.
Она поднялась, плавно и грациозно, и пошла прочь сквозь сгустившиеся сумерки. Молодой человек любовался её изящной фигуркой, пока она не свернула за угол парка, на мостовую, где стоял автомобиль. Затем он, ни секунды не сомневаясь, стал предательски красться сквозь парковые деревья и кусты, не выпуская фигурку из виду.
Дойдя до угла, девушка повернула голову, чтобы взглянуть на автомобиль, и прошла мимо него. Укрывшись за кстати подвернувшимся такси, мужчина продолжал внимательно следить за ней. Проходя вниз по улице, она вошла в тот ресторан со светящейся вывеской. Это место было одним из тех привлекательных учреждений с разрисованными стеклянными стенами, где каждый мог дёшево и вкусно поужинать. Девушка привычно свернула внутрь, в какой-то закуток, откуда вскоре выскользнула, но уже без головного убора и вуали.
Место кассира было располагалось прямо у входа в ресторан, и было открыто для наблюдателя. Девушка с рыжими волосами, сидевшая за прилавком, слезла с высокого стула, многозначительно взглянув на часы. Девушка в сером платье взобралась на её место.
Молодой человек убрал руки в карманы и медленно пошёл обратно, вверх по улице. На углу он нечаянно наступил на какой-то маленький, завёрнутый в бумагу предмет, лежащий на асфальте. По красочной обложке он узнал книгу, которую читала девушка. Он небрежно поднял её и прочитал заголовок: “Новые арабские сказки”, имя автора было Стивенсон. Молодой человек бросил книгу на траву, и постоял с минуту в задумчивости. Потом он сел в автомобиль, откинувшись на сиденье, и сказал шофёру два слова:
“Клуб, Генри.”
О. Генри
Promptly at the beginning of twilight, came again to that quiet corner of that quiet, small park the girl in gray. She sat upon a bench and read a book, for there was yet to come a half hour in which print could be accomplished.
To repeat: Her dress was gray, and plain enough to mask its impeccancy of style and fit. A large- meshed veil imprisoned her turban hat and a face that shone through it with a calm and unconscious beauty. She had come there at the same hour on the day previous, and on the day before that; and there was one who knew it.
The young man who knew it hovered near, relying upon burnt sacrifices to the great joss, Luck. His piety was rewarded, for, in turning a page, her book slipped from her fingers and bounded from the bench a full yard away.
The young man pounced upon it with instant avid- ity, returning it to its owner with that air that seems to flourish in parks and public places — a compound of gallantry and hope, tempered with respect for the policeman on the beat. In a pleasant voice, be risked an inconsequent remark upon the weather that in- troductory topic responsible for so much of the world’s unhappiness-and stood poised for a mo- ment, awaiting his fate.
The girl looked him over leisurely; at his ordinary, neat dress and his features distinguished by nothing particular in the way of expression.
«You may sit down, if you like,» she said, in a full, deliberate contralto. «Really, I would like to have you do so. The light is too bad for reading. I would prefer to talk.»
The vassal of Luck slid upon the seat by her side with complaisance.
«Do you know,» be said, speaking the formula with which park chairmen open their meetings, «that you are quite the stunningest girl I have seen in a long time? I had my eye on you yesterday. Didn’t know somebody was bowled over by those pretty lamps of yours, did you, honeysuckle?»
«Whoever you are,» said the girl, in icy tones, «you must remember that I am a lady. I will excuse the remark you have just made because the mistake was, doubtless, not an unnatural one — in your circle. I asked you to sit down; if the invitation must con- stitute me your honeysuckle, consider it with- drawn.»
«I earnestly beg your pardon,» pleaded the young ran. His expression of satisfaction had changed to one of penitence and humility. It was my fault, you know -I mean, there are girls in parks, you know — that is, of course, you don’t know, but — «
«Abandon the subject, if you please. Of course I know. Now, tell me about these people passing and crowding, each way, along these paths. Where are they going? Why do they hurry so? Are they happy?»
The young man had promptly abandoned his air of coquetry. His cue was now for a waiting part; he could not guess the role be would be expected to play.
«It is interesting to watch them,» he replied, pos- tulating her mood. «It is the wonderful drama of life. Some are going to supper and some to — er — other places. One wonders what their histories are.»
«I do not,» said the girl; «I am not so inquisi- tive. I come here to sit because here, only, can I be tear the great, common, throbbing heart of hu- manity. My part in life is cast where its beats are never felt. Can you surmise why I spoke to you, Mr. — ?»
«Parkenstacker,» supplied the young man. Then be looked eager and hopeful.
«No,» said the girl, holding up a slender finger, and smiling slightly. «You would recognize it im- mediately. It is impossible to keep one’s name out of print. Or even one’s portrait. This veil and this hat of my maid furnish me with an incog. You should have seen the chauffeur stare at it when he thought I did not see. Candidly, there are five or six names that belong in the holy of holies, and mine, by the accident of birth, is one of them. I spoke to you, Mr. Stackenpot — «
«Parkenstacker,» corrected the young man, mod- estly.
» — Mr. Parkenstacker, because I wanted to talk, for once, with a natural man — one unspoiled by the despicable gloss of wealth and supposed social su- periority. Oh! you do not know how weary I am of it — money, money, money! And of the men who surround me, dancing like little marionettes all cut by the same pattern. I am sick of pleasure, of jewels, of travel, of society, of luxuries of all kinds.»
«I always had an idea,» ventured the young man, hesitatingly, «that money must be a pretty good thing.»
«A competence is to be desired. But when you leave so many millions that — !» She concluded the sentence with a gesture of despair. «It is the mo- otony of it» she continued, «that palls. Drives, dinners, theatres, balls, suppers, with the gilding of superfluous wealth over it all. Sometimes the very tinkle of the ice in my champagne glass nearly drives me mad.»
Mr. Parkenstacker looked ingenuously interested.
«I have always liked,» he said, «to read and hear about the ways of wealthy and fashionable folks. I suppose I am a bit of a snob. But I like to have my information accurate. Now, I had formed the opin- ion that champagne is cooled in the bottle and not by placing ice in the glass.»
The girl gave a musical laugh of genuine amuse- ment.
«You should know,» she explained, in an indul- gent tone, «that we of the non-useful class depend for our amusement upon departure from precedent. Just now it is a fad to put ice in champagne. The idea was originated by a visiting Prince of Tartary while dining at the Waldorf. It will soon give way to some other whim. Just as at a dinner party this week on Madison Avenue a green kid glove was laid by the plate of each guest to be put on and used while eating olives.»
«I see,» admitted the young man, humbly.
«These special diversions of the inner circle do not become familiar to the common public.»
«Sometimes,» continued the girl, acknowledging his confession of error by a slight bow, «I have thought that if I ever should love a man it would be one of lowly station. One who is a worker and not a drone. But, doubtless, the claims of caste and wealth will prove stronger than my inclination. Just now I am besieged by two. One is a Grand Duke of a German principality. I think he has, or has bad, a wife, somewhere, driven mad by his intemperance and cruelty. The other is an English Marquis, so cold and mercenary that I even prefer the diabolism of the Duke. What is it that impels me to tell you these things, Mr. Packenstacker?
«Parkenstacker,» breathed the young man. «In- deed, you cannot know how much I appreciate your confidences.»
The girl contemplated him with the calm, imper- sonal regard that befitted the difference in their sta- tions.
«What is your line of business, Mr. Parken- stacker?» she asked.
«A very humble one. But I hope to rise in the world. Were you really in earnest when you said that you could love a man of lowly position?»
«Indeed I was. But I said ‘might.’ There is the Grand Duke and the Marquis, you know. Yes; no calling could be too humble were the man what I would wish him to be.»
«I work,» declared Mr. Parkenstacker, «in a res- taurant.»
The girl shrank slightly.
«Not as a waiter?» she said, a little imploringly. «Labor is noble, but personal attendance, you know — valets and — «
«I am not a waiter. I am cashier in» — on the street they faced that bounded the opposite side of the park was the brilliant electric sign «RESTAU- RANT» — «I am cashier in that restaurant you am there.»
The girl consulted a tiny watch set in a bracelet of rich design upon her left wrist, and rose, hurriedly. She thrust her book into a glittering reticule sus- pended from her waist, for which, however, the book was too large.
«Why are you not at work?» she asked.
«I am on the night turn,» said the young man; it is yet an hour before my period begins. May I not hope to see you again?»
«I do not know. Perhaps — but the whim may not seize me again. I must go quickly now. There is a dinner, and a box at the play — and, oh! the same old round. Perhaps you noticed an automobile at the upper corner of the park as you came. One with a white body
«And red running gear?» asked the young man, knitting his brows reflectively.
«Yes. I always come in that. Pierre waits for me there. He supposes me to be shopping in the de- partment store across the square. Conceive of the bondage of the life wherein we must deceive even our chauffeurs. Good-night.»
«But it is dark now,» said Mr. Parkenstacker, «and the park is full of rude men. May I not walk — «
«If you have the slightest regard for my wishes,» said the girl, firmly, «you will remain at this bench for ten minutes after I have left. I do not mean to accuse you, but you are probably aware that autos generally bear the monogram of their owner. Again, good-night»
Swift and stately she moved away through the dusk. The young man watched her graceful form as she reached the pavement at the park’s edge, and turned up along it toward the corner where stood the automobile. Then he treacherously and unhesitat- ingly began to dodge and skim among the park trees and shrubbery in a course parallel to her route, keep- ing her well in sight
When she reached the corner she turned her head to glance at the motor car, and then passed it, con tinuing on across the street. Sheltered behind a con- venient standing cab, the young man followed her movements closely with his eyes. Passing down the sidewalk of the street opposite the park, she entered the restaurant with the blazing sign. The place was one of those frankly glaring establishments, all white, paint and glass, where one may dine cheaply and conspicuously. The girl penetrated the restaurant to some retreat at its rear, whence she quickly emerged without her bat and veil.
The cashier’s desk was well to the front. A red- head girl an the stool climbed down, glancing pointedly at the clock as she did so. The girl in gray mounted in her place.
The young man thrust his hands into his pockets and walked slowly back along the sidewalk. At the corner his foot struck a small, paper-covered volume lying there, sending it sliding to the edge of the turf. By its picturesque cover he recognized it as the book the girl had been reading. He picked it up carelessly, and saw that its title was «New Arabian Nights,» the author being of the name of Stevenson. He dropped it again upon the grass, and lounged, irresolute, for a minute. Then he stepped into the automobile, reclined upon the cushions, and said two words to the chauffeur:
«Club, Henri.»
O. Henry
