XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Вот бывает так. Идёшь себе по тропинке и даже почти ни о чём не думаешь. Птички напевают что-то в мажоре, ветерок ласково теребит непослушный чуб, дорожная пыль, смягчая шаг, превращается в нечто ортопедическое с памятью твоего тела. Как говорится: и жизнь хороша, и жить хорошо.

И вдруг взгляд зацепляется за нечто не вписывающееся в окружающее – таксофон. Слово даже какое – из одного ряда устаревщины типа пещеры, динозавра, каменного топора и где-то в конце – таксофон. Может я, конечно, немного и утрирую, но это красное недояйцо с недоделанным прямоугольным цыплёнком такого же возмутительного яркого цвета посреди природы, поглощающей своей кажущейся первозданностью, выбивается из этого великолепия техногенной пошлостью. Мягкого терракотового цвета тропинка, слегка уставшая загорать трава, зелёные кустарники, напичканные всякой шуршащей и поющей живностью и вдруг – «вот это»! Пережиток. Забытое цивилизацией создание краснеет, понимая свою ненужность и неуместность в этом мире.

Всё начиналось, как в классическом фильме. Вот только вопрос жанра оставался открытым до конца.

Говорят, что у природы нет плохой погоды. Возможно, это и так. Но в такой туман, который без преувеличения можно было бы назвать молочным, даже не так, кефирным, потому как он был не просто бел, но и густ как однопроцентный «Домик в деревне», было сложно разглядеть не только качество погоды, но и саму природу.

Крутой когда-то джип серебристого цвета пытался на ощупь определить дорожное покрытие, которое, как уверял настойчивый навигатор, здесь было. Несколько настойчивых указаний, как казалось современному путеводному яблочку, были проигнорированы.

— Ой! Ну всё тогда — произнёс недовольный голос, и навигатор затих. Всё бы ничего, но в эту забастовку техники включился и джип, тихонько чихнув напоследок.

— А я говорил, что Ольга Бузова и путеводитель вещи несовместимые! Хорошую вещь Ольгой не назовут. Прости мам, ничего личного – Кеша, семнадцатилетний подросток, упиваясь своей безнаказанной наглостью, открыл дверь и вышел из машины. Вглядеться в окружающее не получалось, но парень не сильно-то и пытался. Его спасительный айфон был даже ближе вытянутой руки.

— Ну и куда ты, мам, без моего «ненужного гаджета»? Вот, чтобы ты сейчас делала? Колобок не пашет – бибика не едет. Ну и что? Вот хорошо, что с тобой рядом надёжный и верный мужчина со своим преданным «яблочком». Сейчас мы поймём, в какие чащи нас занесло и где ближайший автосервис.

Кеша уверенно нажал кнопку разблокировки. Около минуты он сидел и просто смотрел в чёрный экран. Оказалось, что и американской технике не чуждо движение неповиновения, айфон сдох или решил передохнуть, но суть от этого не менялась.

— Ну, место нахождения я тебе и так скажу. Мы в попе, извините за мой французский. Хорошо, что хоть не на дороге стоим, а на обочине. Ты поставь аварийный знак, а я пойду на разведку.

— Аккуратнее только, не потеряйся – крикнула женщина удаляющемуся парню в след.

— Не волнуйся, я же с… – парень показал свой телефон и тут же осёкся – Да, ладно. Язык до Киева доведёт – это выражение заставило его боязливо оглядеться, в свете последний событий даже эта поговорка перестала быть безобидной.

— В общем не теряй, скоро буду.

Утро потихоньку стало уходить и забирать с собой своё белоснежное покрывало. И тут «о чудо»! Что-то красное стало виднеться в рассеивающемся тумане. Как же Кеша обрадовался этому пережитку. А если он ещё и работает, то это вообще будет нечто фантастически прекрасное. Забыв про то, что кроссовки белые и надо смотреть под ноги, Кенька ломанулся к таксофону.

Как в старом анекдоте было две новости – хорошая и плохая. Хорошая –таксофон работал, плохая – он был занят.

Кеша слегка разозлился. Но, с другой стороны, сколько сможет говорить эта бабулька?

Маленькая, худенькая старушка стояла и говорила. И было что-то в этой фигурке необычное. Парень вглядывался и не сразу понял, что бабуля стояла на маленькой табуретке.

«Прямо как я на семейных посиделках в детстве. Мне вот тоже такую ставили, и я как со сцены вещал. Потом были настоящие сцены, большие, с софитами и даже с подтанцовкой, но эта первая «эстрада» до сих пор заставляет меня умилиться», – после этих мыслей Кенька мысленно простил старушке то, что она заняла телефон и он сел на какой-то пенёк неподалёку.

***

— Коленька, сынок, ты уж извини, что я давно тебе не звонила – Кеша прямо-таки «обрадовался», что стал свидетелем разговора с самого начала – Да и что же звонить-то? Всё как обычно. Вот, весна пришла. Туманы необычно ранние, значит, земля быстро нагревается. Скоро картошку сажать буду. Я, вот, ещё в том году часть грядок запустила. Ну, а много ли мне надо одной-то? Вот посажу ведёрок пять и хватит. Лучка чуток, морковки, свеколки, капусточки. А да, рассада помидоров уже поднялась и стоит на окошке. Зима хоть и дюже снежная была, но парники, что ты мне поставил, устояли. Вот у Палыча погнуло усё, а у меня стоят. Спасибо, что хорошо сварил. Мне все бабы завидуют, что сын на сварщика выучился.

А вот ещё. У нас тут вирус, говорят, появился, бабы говорят, что мышь летающая какая-то была дюже больная. Так ещё какой-то придурок её и съел. И сам захворал этот недоумок, так ещё и всех заразил. Ну что людям не так? Что ж они всякую дрянь-то в рот суют? Вроде и картошка уродилась, а им всё не так!

А потом там в городах-то начали уколы делать, чтоб заразой-то этой не болеть. Но бабоньки в магазине говорят, чтоб я и не думала давать себя колоть. Говорять, что вот уколять меня и я всё, буду это, как его? Слово-то уж больно неудобно. Уколять и станешь опечатком. Во, точно. Опечаток. Кажут, шо вот скажут, что делать, и я пойду и буду это творить. И сама-то не буду ведать, что делаю-то.

Кеша невольно ухмыльнулся. Такую интерпретацию от антипрививочников он ещё не слышал.

— А ещё, Коленька, весна-то пришла – старушка краем платка вытерала лицо – Весна-то пришла и сосенки, что ты посадил, лежать и плачут. Не помню уж и говорила я тебе иль нет. Но соседка Тонька-дура совсем с ума сошла. По осени перед тем, как уехать к себе в город порубила все сосенки, что ты посадил. Они уж такие ровненькие стали, как парни молодые, спины выпрямили. Выше меня стали. Красавцы! Запах от них шёл такой, что хоть ложкой ешь. Там и грибочки под ними пошли. Я вот каждое утро ходила и маслят по полведёрка собирала. Ребятишки из соседней школы с учительницей приходили. На своего горыныча, что ты из утягов сварил, смотрели, да меж сосенок гуляли. Всё считали, когда они вырастут, какие сосенки уже будут. А получается, что никакие. Тонька из зависти вся изошла, да и пошла срубила их всех. В деревне её прозвали Тонька-сучкорез, и говорят, что ей теперь никто руку не подаст. Участковый приезжал, из газеты приезжали. И даже говорят, что оштрафовали её на тридцать две тыщи. Может всё оно и так. Но вот только сосенки лежат и плачут смолой на срезах. Они плачут. Пусть хоть они плачут. У меня-то слёзы уже давно закончились. Как ты утонул – год плакала, вот вся вода во мне-то и закончилась.

Лукавит бабуля, подумал Кенька, увидя, что старушка вытирает лицо краем платка. Но сам почему-то почувствовал, как его собственная слеза капнула на джинсы.

— Ты уж извини, что редко тебе звоню. Пойду я. Кошку надо в дом пустить, промокла небось вся. Завтра приду.

Старушка старательно повесила трубку. Слезла с табуреточки. Взяла её и пошла по тропинке в сторону небольшого дома на пригорке.

Кеша какое-то время сидел молча. Потом подошёл к таксофону. В трубке, ещё тёплой от дыхания бабушки, стояла тишина. Гудков не было. Не длинных, ни коротких. А провод, который должен был связывать трубку с аппаратом беспомощно висел.

***

— Кень, машина завелась! Поехали! – раздался крик.

Кеша сел в машину и долго ехал молча, слушая мамины рассказы о севшей батарейке в иммобилайзере и о том, как проезжавший мимо человек не просто поставил диагноз, так ещё и спас, дав новую. Мама тараторила и тараторила. И он всё молча думал о маленькой старушке, которая каждое утро приходит к неработающему таксофону и говорит.