Она всегда смотрела в глаза. Когда улыбалась, когда не могла сказать словами, когда хотела понять — что же в моей голове, когда утирала мне слёзы, когда была счастлива.
Она не смотрела в глаза, когда ей было больно. Когда слёзы уже невозможно сдерживать, когда захлёбываешься от бессилия, она всегда опускала взгляд как провинившийся ребёнок. Всегда боялась показать свою слабость. Потому что она кажется себе жалкой, потому что она «этого заслуживает», потому что думает, что мне это ни к чему, потому что не видит поводов любить себя, быть любимой, потому что миллион «потому что».
Мы лежали рядом в полумраке, смотрели на белый потолок, слушали дыхание друг друга и этого было достаточно. одного вздоха хватило, чтобы услышать как с грохотом рухнула стеклянная стена внутри неё. Я повернула голову, а она уткнулась мне в плечо и тихо засопела, мимолётно взглянув мне в глаза и сразу же опустив их. В глазах напротив промелькнуло извинение. За ничто и за всё сразу, чувство вины плескалось в океане тоски её радужки. А потом это пропало, осталось только гулкое понимание происходящего, бившее по щекам.
Обняла её, уткнувшись носом в макушку, стараясь забрать всю боль. Руки цеплялись за мои плечи как за спасательный круг, глаза жмурились в попытках прекратить происходящее, а слёзы всё так же продолжали свой град. Мне сложно понять причину, да и это никогда не было важным, важно лишь спасти её. Спасти от самой себя.
Дыхание под боком выровнялось, изредка давая перебои. Руки ослабли, очертили виток по спине и легли на собственные красные глаза. Как в агонии она начала их растирать, стараясь стереть за этим и чувство собственной жалости, сдирая кожу изнутри. Руки потянулись к ней, остановили самоистязание и потянули к себе. Всё так же она отводила старательно взгляд, я на секунду поймала его и посмотрела далеко в красные глаза. Больше она бы не вытерпела.
Я всегда прошу её не держать себя в остром наморднике, не выкалывать глаза в попытках остановить плачь, справиться с собою. Здесь это ни к чему, но сложно переучиться от старых привычек, впившихся в голову острыми кольями. Хотя, казалось, что и в сердце, прямо в середине, торчала заноза, загнанная ещё давно.
А потом всё закончилось. Конечно, только внешне, внутренне она продолжала изрывать себя, закапываясь всё глубже. Взгляд поднялся, но потерял какую-либо причастность к состоянию. Сейчас она не жила, а существовала. В такие моменты и мне становится страшно, страшно от того, что никак не можешь помочь. Я бы правда хотела, я готова отдать всё ради этого, свернуть горы, спрыгнуть с моста, но она этого не допустила бы. Мне лишь остается смотреть на её боль, как мнимый зритель. Она всегда говорила, что моего присутствия рядом хватало, но я не верю, что это так. Она тонет, а я просто наблюдаю, этого никогда не хватит.
Но ей хватало, так она говорит.