XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Лучи майского солнца заливали небольшую комнатку ярким светом. В них кружились лёгкие пылинки, пересыпались, перелетали по воздуху, будто исполняли хорошо отрепетированный танец. Женщина лет тридцати вытирала уже осевшую, вернувшуюся в земную реальность пыль, чихая время от времени, а её дочка – девочка с двумя темными косичками, которой не дашь больше трёх лет – сидела на зелёном диване и играла с цветными кубиками.
— Будь здорова!
— Спасибо, Мира, это всё из-за пыли. Нас не было две недели, её столько накопилось… — Сказав это, женщина ушла, чтобы промыть тряпку, а маленькой Мире стало скучно собирать из кубиков слова, и она обратила внимание на телевизор, по которому показывали какой-то концерт. Выступления певцов тоже не интересовали её, поэтому Мира взяла пульт и нажала на случайную кнопку. На экране стали сменять друг друга кадры фильма, от которых невозможно было оторвать глаз. Они, яркие и эмоциональные, полностью захватили внимание девочки, заставили смотреть остекленевшим взглядом.
Со свистом летят по ночному небу, оставляя за собой яркий светящийся след, снаряды и с грохотом взрываются. Маленькой девочке они кажутся красивыми, похожими на фейерверк. Люди бегут, кричат, падают, уворачиваются от обломков зданий, и, даже не понимая, что происходит, Мира чувствует страх, глядя на эту картину, показанную крупным планом. Молодой парень лет двадцати, сидя на мокрой, грязной траве, прижимает к груди другого, в такой же камуфляжной форме, цвет которой почти неразличим из-за стремительно разрастающихся красных пятен. Взгляд его тёмно-карих глаз стекленеет…
В этот момент в комнату вошла мама и, подбежав к телевизору, мгновенно выключила его. Обернувшись к дочке, она увидела полные непонимания и страха глаза. По стеклу застучали настойчиво, но негромко мелкие капли, от яркого солнца остались лишь воспоминания, и в комнате стало темнее.
— Ему больно? Он нехороший? — прижав к груди маленькие ручки, девочка перевела пытливый взгляд на маму. Женщина подошла к дочке, присела на край дивана, положила руки на маленькие плечики и сказала, улыбнувшись:
— Конечно, хороший. И ему обязательно помогут, — маленькие морщинки отходили от уголков маминых глаз всегда, когда её лицо озаряла улыбка; они были похожи на лучи тёплого весеннего солнца, напоминали о том, что капли света можно найти всегда и везде.
Мира знала, что сегодня праздник, когда все члены семьи собираются за столом, когда по всему городу висят ярко-алые звёзды, когда запускают красивейший салют, но она не понимала, почему в этот весёлый день по телевизору показывают не только праздничные концерты, но и такие страшные фильмы.
***
— Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей…
Под эту песню на экране телевизора сменяют друг друга фотографии военных дней и погибших на фронте солдат.
— Мама, а вдруг и у нас будет война? Я боюсь…
Русоволосая женщина нахмурила брови, на лице проступили еле заметные морщины. На неё устремлён уже более осмысленный взгляд тех же огромных серых глаз дочери, которая стала на год взрослее.
— Тебя назвали Мирослава — прославляющая мир, ведь жизнь без него невозможна. Все это очень хорошо понимают, особенно сейчас, — она перевела взгляд на экран телевизора, где весь день говорили о Великой Отечественной Войне. — Наш народ очень мирный. Нам не за чем с кем-то воевать. Но нужно хранить в сердце память обо всех, кто боролся за мирное небо над нашими с тобой головами, обо всех, кто превратился в белых журавлей. Именно поэтому мы каждый год отмечаем День Победы.
И вот в глазах Миры уже видна осмысленная и сильная вера. Вера в мирное и светлое будущее, за которое отдали жизни миллионы людей. Она не оставила места страху в сердце четырёхлетней девочки.
***
Раздаётся резкий, оглушающе громкий звук. Нет, это уже не кино. Грохот доносится с улицы. Всё та же девочка с тёмными волосами, которые теперь не были собраны, дёрнулась всем телом, но не изменилась в лице. Она уже почти привыкла к жизни без электричества, газа, воды в кране, мобильной связи, к душераздирающему вою сирены, к тому, что иногда им приходится сидеть в тёмном сыром подвале, к тому, что сложно уснуть из-за постоянных бомбёжек. Мира не произнесла ни слова, а вот мама поспешила её заверить:
— Это всего лишь гром, не бойся.
— Но ведь на небе только пара облаков, мам, ты думаешь, я ничего не понимаю? Мне ведь уже пять.
— Просто он далеко… —пробормотала женщина, опустив взгляд.
В этот момент в комнате сам по себе загорелся свет. Отец Миры сразу же нажал кнопку на пульте, и диктор заговорил своим безэмоциональным голосом:
— Это все новости к этому часу. Будьте осторожны, берегите себя и своих близких.
После чего на экране телевизора начался видеоролик, который показывали после каждого выпуска новостей.
— Если Вы услышите протяжный свист или взрыв, немедленно ложитесь на землю, закрывайте голову руками и открывайте рот! Не выходите из дома без срочной необходимости! А мы напоминаем, что идёт набор в народное ополчение. Если Вы хотите бороться за родную землю, за близких людей, приходите по адре…
Свет погас. Все трое сидели в комнате с отсутствующим взглядом. Тишина не была угнетающей, просто каждый думал о чём-то своем. Первым заговорил отец Миры:
— Надя, что у нас сегодня на ужин? Я слышал, Валентина Николаевна говорила, что в магазине, который через две улицы от нас, раздают остатки продуктов почти даром.
— Да, я была там сегодня утром, удалось купить три яйца, все протухшие. Молоко тоже скисло, а мясо я брать не стала. Видела, женщина с маленьким ребёнком покупала последнее, но не думаю, что его можно есть. Ужинать будем фруктами, которые привезли с дачи.
— Растения уже начинают засыхать. Конечно, как им без полива? А где брать воду на огород, если самим не то что посуду мыть, а попить еле хватает? — Мира почувствовала сильное напряжение в папином голосе. Она понимала, что все боятся, даже взрослые. Понимала, что сейчас бояться — нормально. Но она не хотела показывать свой страх, чтобы ещё больше не волновать родителей.
— Пойдёмте есть, — произнесла мама Миры и отправилась на кухню.
***
Раннее утро. Мира почти не спала, лишь сидела на кровати, прижав своего плюшевого медведя к груди обеими руками. Она просидела так всю ночь, смотрела в окно и прислушивалась к тишине в страхе снова увидеть на чёрном небе яркие летящие шарики со светящимися хвостами под душераздирающий вой сирены. За ночь она явно слышала несколько взрывов, один из них прозвучал совсем недавно и был особенно громким, даже мама зашла в её комнату, но Мира научилась притворяться спящей. До войны она никогда не вставала рано, поэтому и сейчас не хотела показывать родителям свой страх, ведь им и без того очень тяжело.
Отец Миры ушел за водой совсем недавно, как только начало светать, потому что очередь нужно занимать с раннего утра. Благо, парк, куда привозили воду, находится в соседнем квартале. И как только серые глаза Миры начали закрываться, она услышала, что дверь в коридоре открылась, затем последовало четыре глухих удара — папа носил по две пятилитровые бутылки в каждой руке. А потом раздались по коридору шаги мамы, после чего Мира, затаившись в своей комнате, прислушалась к разговору родителей.
— Боря, ты так быстро? И почему бутылки пустые? Ты же сегодня позже вышел… Вода закончилась? Боже, это что, кровь?
— Кровь? Где?
— Вот же, на обуви! Рассказывай! — голос Нади дрогнул.
— Да тише ты, не кричи, Миру разбудишь. Это чудо, что я сегодня проспал и вышел позже, чем обычно. Думал, придётся весь день стоять в огромной очереди, но, когда я подошёл к тому месту, куда привозят воду, ну, знаешь, возле парковки… — Мира почувствовала, что голос её папы звучит совсем не так, как обычно, так, как никогда раньше. — Там взорвался снаряд, все машины сгорели, — мама Миры ахнула. — А в той очереди было много людей, как и всегда, несколько десятков… Все так и лежат длинной полосой, а кровь… — Мира не видела, но была уверена, что папа на этом слове закрыл глаза рукой, как он делал это всегда, когда речь заходила о каких-либо ранах. Он не терпел вида крови, это была единственная его слабость. Мире было страшно представить, что видел и чувствовал её родной отец в этот момент, — …а кровь так и течёт по улице…
— Боря… — по заметной дрожи в голосе мамы Мира поняла, что та уже готова заплакать, — Мы живём без электричества и воды уже несколько месяцев. Мы едим холодное, а готовим всё на костре во дворе, мы не можем нормально помыть голову — это всё ещё можно терпеть. Мы почти не выходим из дома, не спим ночами, если обстрел застаёт нас на даче, мы прячемся в подвал… Я могу терпеть и это, но подумай о Мире. Что я должна ей говорить, когда она видит мёртвых животных на каждом шагу? Как объяснять, почему брат идёт против брата? Она слышит сирену чаще, чем мою колыбельную. Она толком не ходила гулять уже несколько месяцев. Она проводит целые дни в холодном тёмном подвале, видит смерти людей! И при этом как-то умудряется петь весёлые песни, бегая по огороду в перерывах между обстрелами… Я не понимаю, как ей это удаётся. Она ведь уже всё прекрасно понимает, но не теряет себя и силу духа. Борь, ей только-только исполнилось пять! Это была последняя капля. Давай уедем?
И они уехали. Далеко, за тысячу километров оттуда. Они хотели уехать не только от войны, но и от собственных страхов, переживаний. Но сбежать от того, что таится в душе, нельзя. Можно только выразить это, выплеснуть эмоции, чтобы стало легче. Вот уже почти взрослая девочка, которой скоро исполнится шесть, сидит за столом, поджав под себя левую ногу, открывает толстый блокнот в твёрдом переплёте и старательно выводит слова, которые станут началом большого творческого пути:
«Самое страшное слово? Война.
И детство, и радость украла она.
Но память о ней не умрёт никогда:
В «бумажной душе» сохраню навсегда.»
В то мрачное утро Мира стала намного взрослее, её жизнь разделилась на «до» и «после», но она многое осознала и научилась жить, наслаждаясь каждым моментом, проведённым под мирным небом, за которое боролись «белые журавли».
