XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

«Формулы не отменяют индивидуального

научного творчества, приводят к его экономии, освобождая

от необходимости «изобретать велосипед», направляя

мысль в область ещё не решенного»

Ю.М. Лотман «О поэтах и поэзии»

Классика. Весьма неоднозначное понятие, вызывающее у разных людей разные ассоциации: математик вспомнит теорему Виета, биолог – дарвиновскую гипотезу, историк – сочинения Н.М. Карамзина. Кроме того, их отношение к ней напрямую зависит от субъективных (личностных) качеств. Фактически всё зависит от обстоятельств употребления этого слова, иначе говоря, от контекста ситуации. В этой работе мы будем иметь дело с классикой литературоведения, а именно с лотмановской методикой анализа поэтического текста. Слова о вкладе Ю.М. Лотмана в развитие филологических наук равноценны выражению «Пушкин – наше всё!»: их смысл сведён к минимуму, а звучание напоминает лозунги XX века. В то же время монография «О поэтах и поэзии…», на которую я буду ссылаться на протяжении всего эссе, вызывает ряд вопросов; важнейший из них связан с применимостью методики структурного анализа к современным поэтическим текстам.

Дело в том, что Лотман во второй части рассматриваемого сочинения показывает применение «формул» структурализма, обращаясь к текстам поэтов XIX-начала XXвеков: К.Н. Батюшкова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, Н.А. Некрасова, А.К. Толстого, А.А. Блока, М.И. Цветаевой, В.В. Маяковского и Н.А. Заболоцкого – то есть монография, написанная в 1960-х, никак не затрагивает современные ей тексты, создаётся впечатление, что Лотман отстраняется от них. В вводных замечаниях автор отрекается от цели «дать читателю в образцах историю русской поэзии», но неужели он не был согласен с тем, что разные этапы историко-литературного процесса по-своему влияли на поэтический текст, иногда «ломая» его внутреннее устройство? Если так, то возможно ли, обращаясь к методике Ю.М. Лотмана, понять смысл поэтических текстов XXI века? Быть может, для этого требуется иные, более современные подходы?

Читатель вправе задать мне вопрос: а чем, собственно, так необычна поэзия нашего времени? Для ответа необходимо разобраться в понятии «постмодернизма», которое зачастую связано лишь с двумя приёмами: во-первых, с цитированием, во-вторых, с иронией. Что это нам может дать? Ничего. Подобное понимание постмодернизма заводит в тупик. Несмотря на то, что с условного начала эпохи пост-искусства прошло около полувека, его формальные черты и границы остаются не до конца понятными и вызывают разногласия. Так, часть исследователей считает, что постмодернизм уже в прошлом и на смену ему пришли «метамодернизм» и «постметамодернизм». Другие же настаивают на обратном: конец «маргинального искусства» (В. Брайини-Пассек) далеко.

На мой взгляд, самую точную формулировку принципиального отличия постмодернизма от предшествующих направлений дал литературовед Б. Макхейл: «…постмодернисты главным образом заинтересованы в онтологических вопросах». Следовательно, ирония, интертекстуальность, максимализм, и некоторая маргинальность (деконструктивистские методы, часто разрушающие единство структуры текста) – не просто забава, а инструменты понимания творцом смысла и движения бытия.

Ни одно из стихотворений, которое было проанализирована Ю.М. Лотманом во второй части «О поэтах и поэзии…», не отвечает этим принципам, однако это ещё не свидетельствует о беспомощности его методики перед постмодернистскими текстами: будем учитывать исторические реалии, в условиях которых ему приходилось работать. Попробуем проанализировать стихотворение Тимура Кибирова «О доблести, о подвиге, о славе…» с помощью найденных в монографии «формул». Чтобы избежать лишних вопросов о выборе стихотворения, скажу, что корпус текстов Тимура Кибирова – достойный пример постмодернистской поэтики, что стало более важным аргументом, чем моя любовь к произведениям этого автора.

Согласно методике Ю.М. Лотмана, начинать анализ стоит с мельчайших единиц текста, то есть фонем, однако рассматривать их стоит в связке с остальными элементами, так как «литературное произведение – органическое целое», иначе – система, каждая часть которой «реализуется лишь в отношении к другим элементам». По Лотману, текст – законченный семиотический объект. С одной стороны, мы видим весьма логичное и концептуальное утверждение, с другой – довольно грубое обобщение: множество текстов, особенно современных, устроено так, что далеко не каждый уровень их структуры семантически функционален и требует привязки к остальным.

На фонетическом уровне стихотворения «О доблести, о подвиге, о славе…» относительно согласных звуков доминирует сочетание фонем [тпл] – его можно считать звуковым костяком текста. Часто это сочетание меняется относительно мягкости-твёрдости, звонкости-глухости, что создаёт гармоничное разнообразие звучания. Человек, не знакомый с методикой Лотмана, скорее всего, заметит только повторение звуков [л] и [л’] и назовёт его сквозной аллитерацией, что в целом не противоречит действительности, но не отражает реальное значение фонетического уровня стихотворения: можно сказать, что методика Лотмана – фонарик с более широким лучом: «тёмного пространства» становится меньше. Вместе с тем, в пятой строфе сочетание [тпл] не встречается – в ней преобладают взрывные согласные звуки, что можно считать проявлением оппозиционности, положенной в основу фонетического уровня стихотворения. На эту особенность Лотман указывал в анализе стихотворения А.С. Пушкина «Зорю бьют…из рук моих». Изменение доминирующего сочетания можно связать со смысловой нагрузкой, то есть обратиться к «аксиоме» литературоведения о неразрывности связи формы и содержания. Взрывные звуки [р], [б], [д] появляются после риторического вопроса «О чём ещё?» Лирический субъект словно возвращается в реальность, находит новые воспоминания, что заставляет его отречься от мелодичного, несколько медлительного [тпл], однако в конце произведения всё вновь возвращается к этому сочетанию, что позволяет считать его основой фонетического уровня. Постоянно повторяющейся гласной является [о]. Соединяя их, мы получаем [топол’].

Математические и статистические методы, на которые указывает нам Лотман, уместны в случае «низших уровней»: грамматический один из них. Элементарный подсчёт предлогов даёт следующий результат: предлог «о» составляет примерно 74% от числа всех предлогов и 27% от всех лексем стихотворения; существительное «тополь» употребляется примерно с такой же частотностью, что коррелирует с результатами анализа фонетического уровня. Скажу, что анализ грамматики стихотворения, выполненный на основе включённого во вторую часть монографии «О поэтах и поэзии…» разбора стихотворения А.С. Пушкина, представляется мне необязательным. Какой был смысл в подсчётах предлогов и существительных? Разве что стала понятна характеристика внутреннего мира произведения, которая, в целом, была очевидной и без математических вычислений, как и метафизическое значение тополя, на фоне которого семантическое значение других лексем приглушается. Тополь в стихотворении Кибирова становится знаком, содержание которого отличается от общепринятого, можно сказать, символом. Но символом чего?

Я уже упоминал, что поэтика Кибирова отвечает многим неопределённо определённым принципам постмодернистской поэтики, его стихотворения интертекстуальны: в них, по выражению Лотмана звучит «чужое слово». Однако интертекстуальность присуща и модернизму. Здесь стоит обратить внимание изменение классического дискурса с целью осмысления онтологического вопроса, при этом сохраняются эстетические категории. Эти выводы сделаны на основе анализа «внешнего» уровня стихотворения: контексты не только литературные, но и исторические, иногда бытовые. Так, первая строчка стихотворения является дословной цитатой известного произведения А.А. Блока. Кибиров, обращаясь к интимной лирике серебряного века изменяет «характер» интимности: благодаря упоминанию в первой строфе КПСС, Лигачёва и Окуджавы читатель понимает, что речь идёт о чём-то общественном, но в то же время сугубо личном (повторяются формы местоимения «я» и «ты»). Последние строчки второй строфы отсылают нас к произведениям М.Ю. Лермонтова («едва не с колыбели»), в третьем четверостишии Кибиров прибегает к реминисценциям из «Нагорной проповеди» («солью земной») и стихотворений Б.Л. Пастернака («о полной гибели всерьёз»). Наравне с культурой XIX – начала XX века в стихотворении выступают образцы массовой и элитарной культуры XX-XXI веков: «шутки Петросяна», «Филька» (вполне возможно, что автор имел в виду Филиппа Киркорова), «Лёвка Рубинштейн» (участник объединения «Московских концептуалистов»). Уравнивание становится основным принципом внутреннего мира произведения, но уравнивается не всё: тополь становится исключением и единственной не уходящей деталью уходящего мира, символом преемственности: «всё…идёт в небытие», а тополь остаётся. Здесь мы имеем дело с утверждением Лотмана о том, что совпадающий знак не равен самому себе и напрямую зависит от обстоятельств. Не будем забывать, что Лотман в один из периодов деятельности был приверженцем имманентного анализа и явно недооценивал роль «чужого слова» в тексте. В монографии «О поэтах и поэзии…» интертекстуальным связям посвящена всего одна небольшая глава, несмотря на то, что материал для неё можно было найти в стихотворениях серебряного века (например, у В.В. Маяковского «внешний» уровень произведений не менее важен, чем внутренняя структура). Смогли бы мы выйти на значение тополя без работы с контекстами? Безусловно, нет. В то же время Лотман, говоря о совпадающем знаке, указывает нам на неоднозначность значений, тем самым обращая внимание на иные обстоятельства текста. Можно сказать, что методика Лотмана хорошо сработала только на первом – фонетическом – уровне стихотворения, далее пользы от «формул» становится меньше и появляется необходимость обратиться к другим подходам.

Тополь – важная деталь, но не смысл стихотворения. Отсюда новый вопрос: в чём суть? Забегая вперёд, скажу: «В авторе». Лотман даже в примерах применения методики структурного анализа не обращает внимание на лирического героя. Зачем обращать на него внимание? Обратимся к Ницше: представьте пропасть, на одном краю которой стоит автор, на другом – читатель; услышать друг друга в точности они не могут, но что-то понять возможно – искажённый голос творца – это и есть лирический герой. Во многом «пробел» в статье Лотмана обусловлен тем, что исследователь аргументирует свою методику классическими текстами, то есть текстами, которые были созданы до условной «смерти автора». Когда речь идёт о постмодернисткой поэтике, присутствие или отсутствие конкретного адресанта первостепенно. В стихотворении Кибирова источник мыслей есть, но появляется он только в последней строчке: «о времени. И непонятно мне». Казалось бы, где тут человек, существо или говорящая субстанция, в общем, субъект речи? Кому непонятно? Эту задачу, пользуясь методикой Лотмана, решить будет сложно, следовательно, есть риск искажённого смысла.

Предыдущие этапы работы с текстом Кибирова показали, что природа стихотворения предметна, при этом всё, что есть в стихотворении так или иначе связано с уходящим временем. Звучание строк Кибирова пронизано светлой грустью, что достигается за счёт повторения сонорных звуков [л]-[л’] и использование традиционного для русского стихосложения ямба с пиррихием. Всё это указывает на природу «непонимания» лирического субъекта: он ребёнок уходящего времени, кроме того, он поэт, который не знает, о чём писать, ведь «всё, клубясь, идёт небытие». Характеристика в основном базируется на моих личных наблюдениях, однако работа с текстом как со «сложно построенным смыслом» (Лотман) значительно упростила понимание отдельных его элементов. Говоря простыми словами, стихотворение Кибирова – это монолог-размышление о времени, путь от Блока, Лермонтова и Пастернака до тополя «в оставленном окне». Между этими точками – советская повседневность: то, что окружало автора с ранних лет и теперь исчезает.

И всё же: Лотману – быть? Конечно, анализировать текст, классический или современный, руководствуясь только одной методикой: не важно будет то Лотман или Лихачёв, – наивно. Структурный анализ по лотмановским канонам требует дополнения другими подходами. Я понимаю, стихотворение Кибирова можно рассмотреть с позиций нескольких литературоведческих школ, то есть сделать анализ более основательным, глубоким, но в то же время должен напомнить, что моё эссе не преследовало эту цель.

Методику Лотмана можно применить к текстам нашего времени, но стоит ли? В ходе работы я неоднократно указывал на бессмысленность некоторых положений «формулы» структурного анализа, но в то же время не отрекался от сравнения с более мощным фонариком, который освещает тёмное метафорическое пространство – поэтический текст. Лотман – важнейшая фигура отечественного литературоведения, это нужно не только понимать, но и принимать. Я не считаю его труды панацеей, истиной в последней инстанции, потому что оцениваю вторую часть монографии «О поэтах и поэзии…» как слабую относительно выбора текстов (даже несмотря на обоснование из вводных замечаний) и готов вступить с ним в дискуссию по некоторым положениям статей: всё-таки иногда изобретение велосипеда лучше работы по заготовленным шаблонам, но говорить о его методике как «устаревшей» пока что рано.