Завизжал телефон. Бледная рука откопала трубку из-под вороха документов и поднесла к уху:
— Старший сотрудник Алексеев слушает.
— Добрый день! Информирую вас о том, что до завтрашнего вечера вам необходимо заполнить форму 182-Е, а также… — монотонно забормотал женский голос в трубке. Алексеев кивал и вносил новые дела в свой и без того бесконечный список. Наконец трубка замолчала, и, посчитав разговор оконченным, Алексеев положил её на место.
Встал – кресло отозвалось недовольным скрипом – и походил по крохотной комнатке, разминая ноги. Выглянул в окно, кивнул голубю, сидевшему на дереве. Голубь проигнорировал его и улетел заниматься своими делами. «Наверное, добывать каких-нибудь червяков своим голубятам», — предположил Алексеев, провожая птицу тоскливым взглядом. Внезапно ему захотелось полететь следом, откапывать из сырой земли червяков и нести, нести их скорее в гнездо, пока птенцы совсем не оголодали и не разорались на весь район…
«Какие ещё к черту голубята, какие червяки? – мысленно одернул себя Алексеев. – Никакие птенцы меня не ждут, только вон… форма 182-Е».
С тяжёлым вздохом он вернулся за рабочий стол и пустым взглядом уставился на список дел. В голове всё ещё дребезжал монотонный голос из телефона, от которого по коже шли мурашки.
— Понаделали роботов, чтоб их всех! – сказал он вслух, чтобы заглушить голос. Прозвучало как-то жалко и неуверенно, а пустота кабинета и его собственное одиночество стали ещё заметнее. Но Алексеев не сдавался.
— Говорят, как люди, а по факту ведь не люди никакие. Жуть! Им хоть слово не по работе скажешь – они в ступор впадают. Ломаются. А ты жди, и объяснительную не забудь написать – за неосторожное обращение с коллегами. Коллеги! Ха! Никакие они мне не коллеги, железяки с микросхемами они, вот кто!
Он замолчал. С противоположной стены на него смотрела групповая фотография. Люди – живые, настоящие, из плоти и крови! – стояли в два ряда и улыбались, улыбались широко и искренне. Алексеев хорошо помнил каждого. Вон Митька – его сосед по офису, который всегда пил две чашки эспрессо с утра, и Алексеев всегда жаловался на мерзкий запах. Что бы он отдал сейчас за тот аромат… А справа от Митьки – Евгений Степаныч, почетный сотрудник и большой любитель кроссвордов. Он всегда приставал к коллегам со странными вопросами из своих газет, и вот они, отложив в сторону бутерброды, весь обеденный перерыв ломали голову над очередной южноамериканской рекой из пяти букв, пятая – «л»… Прямо перед Степанычем, почти закрывая его своей высокой прической – Лариса. Всегда спокойная, всегда на шпильках и с длинными стрелками – к ней как ни зайдешь, она всегда раскладывает пасьянс, а попробуешь её упрекнуть в безделье, заявляет: «Не волнуйся, Вселенная всегда всё расставляет по местам», и сразу так хорошо на душе становится…
Уволили, уволили всех. Только Алексеева, наверное, и оставили – а может и ещё кого-то, но в коридорах последние несколько лет он встречал только роботов. Все как один: безжизненные машины с алгоритмами там, где у людей должны быть мысли, чувства, эмоции, любимые фильмы и напитки, нелепые истории из детства и анекдоты, подслушанные в маршрутке. И сегодня утром – тоже робот. Голос вроде живой, женский – на Лариску чем-то похожа – но тоже робот, конечно. Откуда в этой дыре взяться живому человеку?
С такими мыслями Алексеев вернулся к работе. Форма 182-Е с готовностью продемонстрировала своё отвратительное нутро.
***
— Будьте так добры сообщить…
— Подпишите заявление…
— Заполните форму…
— Начальство просило известить вас о…
Один и тот же номер, один и тот же голос, одинаковые приказы. Видимо, её приставили к Алексееву – может, решили, что он сам не справляется с работой, а может, ищут повод и его уволить. Чёрт их разберёт. Алексеев слушает, кивает и всё записывает. Ужасается ровным интонациям робота и клубку громоздких канцеляризмов в его речи, а сам отвечает также:
— Согласно полученным мной сведениям…
— Заявление подписано и отправлено на проверку…
— Хочу заявить о желании внести коррективы в форму…
— Благодарю за предоставленную информацию…
Так продолжается неделю. Алексеев как будто играет с существом на другом конце провода в игру: кто больше похож на робота? Кто лучше очистит свой голос от любых интонаций? Кто лучше справляется с ролью бездушной машины? Соревноваться с роботом, конечно, бесполезно – всё равно, что играть в бадминтон со стенкой – но Алексеев замечает, что у него всё лучше и лучше получается имитировать механический голос. И на душе всё гаже и гаже.
Алексееву одиноко. Ему невыразимо одиноко посреди этих бетонных стен, огромных экранов и механических голосов. Он отчаянно мечтает о человеческом общении: не о работе, не о задачах или дедлайнах, а о какой-нибудь совершенно незначительной ерунде, хочется «пустой болтовни», которая раньше его так раздражала, а теперь кажется самой желанной – и самой недостижимой – вещью на свете. Он сходит с ума; ему кажется, что он – последний человек в этом месте, он чувствует себя крохотной пылинкой, которая пережила чистку системного блока, и теперь одиноко забилась в угол, дрожа от страха. Роботы, роботы, повсюду роботы, и только они! Алексееву не хочется верить, что людей вокруг не осталось, но иначе и быть не может. Только у него здесь есть душа, только у него что-то скрывается под нелепой оболочкой, только он способен чувствовать, только он настоящий, живой человек!
И однажды он не выдерживает. Опять отвечает на звонок с надоевшего до невозможности номера, опять слушает приказы с другого конца провода. Уверен, что всё-таки продержится ещё немного; думает, что продержится, а сам уже орёт в трубку:
— Чёрт бы побрал этих роботов!
На том конце замолкают. Алексеев прислушается – вот-вот робот завоет сиреной, не распознав команду, вот-вот Алексееву придётся писать объяснительную. Но сирены не слышно, только тихое-тихое дыхание. Роботы не дышат – уж в этом сомнений нет, но не может же быть… Ведь Алексеев – последний человек… Откуда здесь…
— Я люблю мармелад, чай c мятой и гулять со своей собакой по вечерам. Устала от работы в этом механическом гнезде и хочу уволиться, — тихо говорит девушка.
Стена падает. На другом конце – человек.
