Пролог
Я никогда не верила в судьбу.
Считала, что всё в наших руках — выбор, ошибки, любовь.
Но иногда жизнь ломается… Необъяснимо. Больно. Без предупреждения.
Я проснулась — и мир был другим.
Не моим. И всё же до боли знакомым.
Как будто я уже жила здесь. Уже любила. Уже теряла.
Странно, что можно почувствовать чужую боль,
как свою собственную.
И что можно скучать по тому, чего ты вроде бы не помнишь.
Может, судьба всё-таки существует?
Может, я просто не хотела в это верить,
Пока не стало слишком поздно?
Самое ужасное чувство? Усталость, стресс, потеря доверия близких и … бум! — потеря интереса к любимому делу. Каждому из нас знаком этот период, не так ли? Именно этот период жизни проходит молодая девушка Айнур. Её работа археологом, когда-то вдохновлявшая, казалось, уже потеряла былую магию. В последние года экспедиции оказывались, мягко говоря, пустыми: ни находок, ни азарта, ни смысла.
Лето было сухим. Команда молодой девушки уже побывала во многих уголках Монголии, и вот, наконец, добралась до конечного пункта экспедиции — Халхин гол, до места, где почти девять десятков лет назад шли ожесточенные сражения. И именно здесь археологи надеялись обнаружить что-то стоящее.
Казалось лето, но больше чувствовалась картина осени. Сонная Айнур плелась в хвосте группы, частенько заставляя ребят оглядываться назад — не отстала ли?
Ребят интересовала пещера на вершине горы в безлюдном месте, о котором местные говорили шёпотом.
— Вы идите, а я догоню. Команда девушки лишь кивнула, понимая её состояние.
Сама Айнур направилась к реке Халхин гол – сполоснуть холодной водицей лицо, привести себя в чувство. Приблизившись к воде, она не удержалась и окунула лицо в реку, в надежде избавиться от состояния сонливости. Так и произошло. Но причиной пробуждения не была только холодная вода. В глубине реки сверкнуло что-то, пробудив всё внутри археолога. Сердце дрогнуло. Без раздумий она кинулась в бурлящую реку, доплыла до интересующего места и нырнула, хоть глубина реки в том месте и и была пугающей. Увидев находку, девушка не поверила собственным глазам, её охватило чувство волнения. Перед ней в песке на дне лежал солдатский медальон с гравировкой: Павлов Сергей Ясеневич, 1939 год. Айнур мгновенно поняла, что её находка может пролить свет на неизвестные ещё страницы истории войны.
Девушке уже стало плохо из-за нехватки кислорода, и она поспешила всплыть вверх, но в этот момент что-то стало с силой тянуть вниз. Казалось, река не хочет её отпускать. У неё уже не осталось кислорода, девушка из последних сил стремилась всплыть, но что-то не давало. Сознание угасало. Последняя мысль : конец? А потом тишина. И темнота.
Спирт. Запах резкого, сурового спирта сильно бил в нос. Это было первое, что девушка ощутила и что заставило её очнуться.
“Я умерла? Рай? Или ад? А может, сон?”- пробежало в голове девушки.
Она открыла глаза, осмотрела место. “Нет, реальность. Меня спасли? Что за место?”—девушка попыталась встать, но тело будто окаменело. Она закрыла глаза на секунду, а когда открыла — перед ней стояла светловолосая девушка европейской внешности, напомнившая ей ангела из-за белого халата.
Не успела археолог издать звук, как заговорила блондинка:
— Любушка! Любка моя, ты очнулась! Очнулась! Слава богу! Как себя чувствуешь? Головушка как? Помнишь меня?
Иностранка заговорила на совсем ином языке, но язык был знаком — русский.
“Русский? Ха… Неужели годы мучения с Александрой Петровной не прошли зря?”–вспомнила она строгую учительницу русского из школьных лет.
— Где…?– голос женский, но чужой. Это стало причиной паузы.
— Зеркало! Подайте зеркало!
Светловолосая лишь выпучила глаза и подала ей зеркальце.
— Эх Любка, Любка… Ну что? Красива ты, красива.
Увидев себя в зеркале, Айнур рухнула в обморок. В отражении её встретила совершенно чужая внешность, да ещё и европейская. Поневоле упадешь в обморок.
Придя в себя, она вновь поймала на себе обеспокоенный, но более уставший взгляд светловолосой.
— Би..хаана? (на русском Где..я?) — девушка неожиданно заговорила на родном монгольском языке.
Голубые глаза девушки в халате округлились от тревоги, затем она заговорила с паникой в голосе:
— Любушка моя! Что с тобой?
“Где я? И почему выгляжу иначе? А может…Может меня похитили и сделали пластику? Что происходит?”— множество вопросов завертелось в сознании.
Не зная с чего начать, Айнур всё же заговорила, тяжело вздохнув:
— Могу я узнать, где мы? — обратилась археолог к девушке.
— Святая Божья Матерь! Неужто память ушибла, Любушка , бедненькая…
Мы в медико-санитарном батальоне, совсем недалеко от Халхин гола. Сейчас конец мая, нехорошее время, эти бесконечные стычки с японцами и еще ты, Любка..эх…
“Стычки с японцами? Халхин гол? Так, что-то знакомое …”-погрузившись несколько секунд в свой внутренний мир, Айнур заговорила:
— Хорошо, а теперь … Пп..глупый вопрос, но ответьте, прошу. Почему вы зовёте меня Лю… как там? А, Люба. И почему я так выгляжу?
Девушка в белом халате посмотрела на неё внимательно, будто изучая заново, а потом наконец заговорила:
— Ах, шутница ты у нас! Тридцать девятый на дворе, какой еще может быть? Ясенева Любовь Михайловна ты. Чем “Любка” тебе не угодило? Как так выглядишь? Красавица ты, как и прежде… ну, хоть бы в зеркало почаще глядела!
“Тридцать девятый? Что? Тридцать девятый?…Халхин гол…Я что…неужели…”
— Скажите… ,- голос у неё дрогнул, — а случайно… сейчас не война идёт?
— Ох… наконец дошло, – девушка выдохнула. — Совсем нехорошее время, Любушка. Как и перед бедой.
“Я что, в другом теле? Смешно…корейская дорама прямо…ну уж..явно сон…”
— Ладно…могу я узнать ваше имя? И… в каком я теле? Ну то есть, кто я?
— Ох, ну ты даешь, Любка! Я— Наташа. Неужто забыла! Мы ж с тобой медички, бок о бок…
“Медик? Ну… с химией я особо не дружила..интересно. Халхин-Гольская война значит..”
— А монголы тут есть?-спросила она осторожно.
— Ну ты что? Как же без них? Наши союзники.
— Монгольские медики?
— Из медиков — из наших мы, из монгольских есть Сарана, и еще пара человек.
Чтобы развеяться, девушки решили пройтись по лагерю. Молодая Любовь, а точнее Айнур, все ещё не до конца понимая, как двигаться в новом теле, споткнулась о канат, оставленный кем-то небрежно на пути.
Девушка резко наклонилась вперёд — казалось, упадёт вот-вот. Но в какой-то миг её подхватили крепкие руки.
— Поосторожнее, дамы, — с лукавой улыбкой заметил молодой солдат, придерживая проходящих девушек. Наташа сдержанно кивнула ему в ответ, склонив голову с невозмутимым достоинством.
— Товарищ генерал, — произнесла она уважительно.
“Генерал?.. Такой молодой?.. — с недоверием подумала Айнур. — Вот тебе и плоды — историю в школе прогуливала, теперь стою. Пфф”.
— А… так вы генерал? Благодарю… ,— пробормотала она, осторожно подбирая слова.
Наташа мягко тронула её за локоть и быстро вмешалась:
— У Любки память после удара — совсем беда. Ушиб. Вы уж простите её, товарищ генерал.
Он понятливо кивнул и посмотрел на Айнур — в его взгляде читались то ли сочувствие, то ли тонкая насмешка.
— Вот как… Ну что ж, скорейшего выздоровления, уважаемая Любовь, — произнёс он с неожиданной теплотой.
С этими словами генерал расправил плечи, коротко попрощался и направился прочь. Его шаги были уверенными, а спина прямая, от него так и веяло достоинством. Но что-то в нём было особенное. Глаза?
— Кто он? — выдохнула Айнур, глядя ему вслед.
— Генерал Сергей Ясеневич, — мечтательно произнесла Наташа. — Умный, весёлый, красавец… Ох, хоть что-то приятное есть на этой проклятой войне. Монгольских, русских — всех девиц с ума свёл. Завоеватель.
— Вот как… — тихо повторила Айнур, чувствуя, как сердце предательски кольнуло.
Айнур смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду , но что-то внутри продолжало цепляться за его образ.
И тут, будто вспышка… Жетон.
Она вдруг вспомнила — чётко, как будто сама только что держала его в руках. Металлическая пластина, тусклая от времени… Имя. То самое имя. Сергей Ясеневич. Оно было выбито на том жетоне, что она нашла на дне реки. Глубоко, намертво врезанное в память.
— Стой… — шептали губы, а в голове загудело. — Жетон… Имя на жетоне… Это оно. Он.
Что же с ним случилось?..
Сердце сжалось. Она обернулась, как будто пыталась догнать не человека, а саму реальность. Паника росла волнами. Если это сон, то почему он такой осязаемый? Почему до сих пор не проснулась?
Почему чувствую боль, тревогу, дрожь в пальцах?
— Неужели… — прошептала она.
И именно в этот момент среди глухих ударов сапог по земле, запаха йода и пыли, звона далёких выстрелов, всё дошло до молодой Айнур.
Это не сон. Это не галлюцинация. Это — война.
Шли дни. С каждым днем Наташа и Айнур, теперь уже Любовь, становились всё ближе. Светловолосая медсестра, живая, добрая и бойкая, стала для девушки якорем в этом странном, пугающем мире. Айнур постепенно училась разному. Бинтовала раны, варила примитивные лекарства, даже научилась различать симптомы лихорадки и контузии. Медсанбат жил в постоянной тревоге: фронт был рядышком, раненые поступали без перерыва.
— Говорила же тебе, хоть ты и не помнишь, твоё тело всё помнит. Бинтуешь славно, как и раньше! Золотые ручки, — похвалила Наташа, хлопая подругу по плечу.
Айнур лишь молча улыбнулась, за этой улыбкой скрывались столько боли, не описать словами. Хоть она и старалась, не так уж просто взять и привыкнуть к чужой жизни. В какой-то момент она поняла — это не сон. Не бред, не шутка, не галлюцинация. Это война. Настоящая. Жестокая.
Вечером уставшая Айнур вышла к реке. Той самой реке, которая украла её прежнюю жизнь.
Халхин гол был спокоен, едва можно было услышать течение реки. Рядом ни души. Желание вернуться было больше чем что-либо. Она стояла долго, думала долго. И в конечной битве победила мысль — зайти в реку. Босыми ногами девушка заходила в реку, холодная река казалось укутывала ноги.
Ни прощаний, ни крика. Только шаг — и вода сомкнулась над головой.
Река была глубокой. Даже слишком, глубже чем на вид. Кислород постепенно пропадал, сознание угасало. Последний миг и перед ней явились знакомые глаза. Глаза, которые заставили её задуматься.
Её вытащили почти сразу.
— Ты что творишь?! — яркий голос прогремел, как выстрел.
Перед ней — он. Генерал Сергей Ясеневич. Мокрый до нитки, его глаза, светящиеся в лунном свете, наполнены злостью. Он держал её крепко, пока она приходила в себя.
— Что вы творите, уважаемая Любовь. Надеюсь вы не хотели… — он не договорил. Только сжал кулаки.
— Я… просто хотела освежиться, — других подходящих слов девушка не нашла.
Он молчал. Казалось, его взгляд прожигал. Он удерживал её за плечо, дабы смягчить её кашель.
— Пойдёмте, Любовь Михайловна. Пока еще река не утащила вас окончательно.
— Стоишь тут, как выжатый хомяк после стирки, — с усмешкой произнёс он и снял шинель, накинул ей на плечи.
Он ловко рванул в сторону, возратился с сухим полотенцем.
— Держи. Отдельно для…”освежающихся”.
Девушка, лишь кивнув, взяла, не определилась с выбором, то ли смеяться, то ли плакать.
— Вижу, полотенце у вас всегда под рукой?
— Для дам, склонных к купанию — обязательно, — он подмигнул.
Почувствовала, как дрожь от холода сменяется чем-то иным, чем-то мягким и родным. Он удерживал её, не давая ей упасть.
Девушка долго обдумывала ответ, слова крутились в голове.
—Спасибо, — прошептала она, кутаясь в полотенце.
— Знаешь, — сказал он, отводя взгляд на реку, – тут полно безумия, грязи, крови. Но иногда появляются люди… и с ними становится чуть теплее. Даже на войне.
— Любовь, только если ещё раз решишь «освежиться», — сказал он мягко, но серьёзно, — зови меня. Я разведу сам костёр, баню, концерт с баяном, но в реку больше , чтобы ни ногой, ясно?
Что-то было в нём особенное, согревающее. Его серьёзность, его шутки — всё было таким родным и согревающим.
Айнур улыбнулась за всё время без иронии, по-настоящему. Тепло, от души .
— Ха-ха…ясно, товарищ генерал.
Он наблюдал за ней, наблюдал за всеми её движениями, даже за мимикой. Больше всего его взгляд задержался на её улыбке, и сам в ответ неосознанно улыбнулся.
— Пойдем. Как раз там тёплый костёр ждёт.
Тепло костра разгоняло вечерний холод, принося приятную негу. Айнур сидела на ящике из-под боевых перевязочных материалов, кутая ноги в шинель. Напротив — Сергей.
— А знаешь, в штабе ходят слухи про тебя. Будто ты не ты, — заговорил он.
Девушка чуть вздрогнула.
— Будто я не я? Ха…
— Наташа волнуется. Говорит, у тебя глаза стали другие.
Айнур лишь опустила взгляд в огонь.
— Люди меняются. Особенно, когда думают, что умерли… и проснулись в другом теле, в совсем иной обстановке.
Он хмыкнул.
— Это ты сейчас пошутила или призналась?
Она подняла на него взгляд. Улыбнулась.
Огонь потрескивал, медленно поедая тонкие сучья. Тепло от костра приятно согревало, будто отгоняя всё плохое. Люди разошлись, и наконец остались две девушки. Наташа сидела неподвижно, пристально глядя в огонь, задумалась. Тень от костра бегала по её лицу, освещая её глаза. В них читалась боль. Страшно представить, откуда у такой молодой девушки столько боли в глазах.
— Наташ…- голос Айнур прозвучал тихонько, будто шепнула что-то. — Ты давно здесь?
Наташа хмыкнула.
— С тридцать седьмого. Сначала в госпитале под Москвой. Потом — сюда.
— Почему?
— Потому что на войне умирать некогда.
Чувствовалась боль в ровном голосе. Что-то не давало ей, будто терзали воспоминания, и она продолжила.
— Меня брат сюда звал. Командиром был. Сожгли его в танке. Не осталось ничего. Ни прощания, ни похорон, совсем-совсем ничего. Только одна весточка пришла: “Пал смертью храбрых.” И что же мне с этим делать? А я – вот. Осталась. Всё жду, что он выйдет. Скажет, как всегда: “Наташка, не реви. У тебя руки золотые. Людей спасай.”
Айнур молчала. Сердце сжалось. Перед ней сидела не весёлая, добрая медсестра, а женщина, которая прошла через многое, но не сломленная, а живая.
Айнур хотела выдавить хоть одно слово, но подходящих не нашла. Лишь взяла подругу за руку. Между ними стояла тишина. Наташа взглянула на подругу и, разрушив тишину, заговорила:
— А у тебя кто остался?
Любовь вздрогнула. Молчала. Она ведь сама — не отсюда. Только чужая жизнь.
Наташа кивнула, поняла её без слов. Она положила голову на плечо Айнур. Жест был по-сестрински тёплым. Таким простым и настоящим посреди ожесточенной войны.
Тишину нарушили лёгкие шаги. Из темноты показалась стройная фигура. Девушка с привычной Айнур азиатской внешностью. В руках — аккуратно сложенные бинты.
— Сарана, — сразу оживилась Наташа.
Сарана улыбнулась уголками губ. Её лицо было серьезным, глаза внимательными – как у хищника, но в них всё же чувствовалась теплота. Она молча присела рядышком, положив бинты возле костра.
— Здорово горит костер, — негромко сказала она, — ветра много сегодня. Слышала, как у моста раненых привезли. Опять…
“Русский? Как неожиданно..”-промелькнула мысль в голове Айнур.
— Опять, — вздохнула Наташа, — и опять без рук, без ног. А мы им чай с медом и бинты. Вся наука.
Сарана бросила быстрый взгляд на Айнур. Будто она почувствовала: девушка чужая. Но вместо вопросов, мягко проговорила:
— Ты.. изменилась, Любка. Раньше ты молчала больше. Теперь будто глаза другие. Может блеск изменился…
Айнур напряглась, но выдавила улыбку:
— Люди меняются…, особенно на войне.
Сарана кивнула, затем чуть тише добавила:
— У нас, в деревне, старшая говорила – душа, если переплывет реку в другой мир, может проснуться в другом теле. Только не всегда знает, зачем.
Наташа усмехнулась:
— Ох, Сарана. Ну вот, снова свои монгольские сказания понесла. А ты, вижу, ей подыгрываешь Любка?
Айнур задумалась. Слова Сараны словно пронзили её. Как будто та всё знала.
Сарана посмотрела на огонь. В её глазах были только усталость и какая-то древняя мудрость, которому не научишься в госпиталях.
Они сидели втроем у костра — три девушки, три разных мира. И хотя казалось, что всё вокруг рушится, в эту ночь между ними возникло нечто важное. Не просто дружба, а родное сестринство, которое рождается только там, где смерть дышит в лицо каждый день.
Ночь постепенно опускалась. Звёзды ярко мерцали над костром. Наташа ушла пораньше лечь, а Айнур и Сарана остались у теплого костра.
Айнур внимательно наблюдала за девушкой, глаза пытались прочесть её.
— Сарана, — наконец заговорила она, — расскажи мне… про сказание, которое ты упомянула. О душе. Это правда? Или просто легенда?
Сарана на мгновение замолчала, потом медленно ответила:
— В наших горах много сказаний, — начала она.
— Но это одно из самых древних. Говорят, когда душа путается, отправляется в путешествие. Иногда душа забывает, кто она есть на самом деле. Если она осталась с незавершённым делом — она ищет другое тело. Иногда человеческое, а бывает, что и животное. Но чаще всего… она возвращается туда, где нужна.
Её голос был мягким, как материнский.
— Но не все помнят, кем были. И не понимают, зачем вернулись. Душа путается. Теряется. А потом… кто-то подает руку. Слово. Взгляд. И душа узнает свой путь.
Айнур сжала пальцы.
— Ты веришь, что я не Любовь?
Сарана повернула к ней лицо.
— Может быть, ты и не Любовь. Но ты — здесь. Ты бинтуешь раны. Ты держишь за руки умирающих. Ты смеёшься с Наташей. Ты боишься, но остаешься. Разве это не ты?
Её ладонь легла на руку Любы.
— Может, душа – не то, что было. А то, что ты выбираешь сейчас.
— Спасибо тебе, Сарана. Это…важно.
Сарана кивнула, улыбнувшись. Искренне. По-человечески. Как будто они были не на войне, а дома. У печки.
— Мы все здесь ищем себя, Любка. Кто-то с бинтами, кто-то с молитвой. А кто-то в молчании.
И в этих словах было не только утешение, а правда.
Айнур взглянула на небо. Между звезд показалось, что мелькнула чья-то тень. Может, её собственная? Или чужая — та, что тоже ищет путь?
Время постепенно шло. Проходили месяцы. И наконец настал последний месяц лета.
Август. Халхин гол.
Стояла сильная жара. Тяжело было дышать. Над головами проносились звуки выстрелов и крики раненых, перемешанные с топотом лошадей и рёвом моторов. Всё смешалось в единое целое. Война. И она— частичка этого мира.
Санитарная палатка трещала по швам. Солдаты несли раненых, кто на себе, как угодно, главное, чтоб несли. Мест не хватало. Казалось, что небольшая палатка вот-вот не выдержит. Наташа и Сарана ушли с обозом — нужно было доставить тяжелораненых на другую сторону реки для эвакуации.
Айнур осталась одна.
— Кто здесь медик?! — кричал молодой солдат, таща раненого с пробитой грудью.
— Тут! — крикнула Айнур, подбегая уложить бойца на землю. Она боялась. Дрожала. Но знала одно. Если остановится — он умрёт. Айнур тут же опустилась на колени, вытащила бинт и иглу, начала работу.
В тот момент раздался взрыв недалеко от палатки. Земля содрогнулась. Крик. Паника. Один из снарядов упал прямо рядом с колонной раненых. Те, кто еще мог, разбежались. Остальные — остались лежать в пыли, крови, тишине.
Любовь сорвалась с места. Не думая. Точнее не было времени сидеть и думать.
Она ползла. Вокруг — пули, взрывы. Вытаскивала по одному. Звали её, кричали: “Это самоубийство! Вернись!”. Но она не слышала. В голове было только одно: “Спасать и спасать”.
Руки в крови, лицо обожжено горячей пылью, на плече глубокая царапина. Она не кричала от боли. Перевязывала, закрывала тела собой, тащила их, укладывала, просила лишь:
— Живите.
Её губы дрожали, но голос был твёрд. Спасала. Не солдат, не боец, но она спасала. Хрупкая медсестра спасала их. Одного за другим. Пять. Семь. Девять…
Под вечер.
Тишина стояла непривычная. Будто небо задерживало дыхание.
Айнур закончила перевязку последнего раненого. Они с Наташей и Сараной вытащили более двадцати солдат, ползая под пулями. Хрупкие девушки, но именно они были героями. Их руки тряслись, сердца стучали от счастья, что выжили. Всё казалось закончено.
— Всё девочки, всё.. — Наташа села, опираясь на повозку. — Счастливый конец….
Айнур улыбнулась и посмотрела на них — испачканных, уставших, но живых.
— Мы смогли, — прошептала она. Ещё один день.
Счастливый конец? Всё закончилось бы именно так, но… Небо почернело. Авианалёт. Японцы. И в этот момент… небо разорвалось.
— Авиация! — заорал кто-то. — В укрытие!
Японские самолёты летели низко, выпуская смерть.
Снаряды начали падать. Земля содрогалась.
И словно жизнь испытывала их, снаряд целился точно к месту, где стояла светловолосая медсестра, держась за монголку Сарану. Именно тогда. Именно тогда Айнур, а теперь Любовь, поняла. Она пришла, чтобы спасать. Спасать. И бросилась.
Всё было как во сне. Замедленно. Точнее девушка молилась, чтобы это был сон. В голове только одно. “Успеть.”
Она толкнула девушек под обрыв, под защиту скал. И в следующую секунду — взрыв.
Тело отбросило.
Когда всё стихло, небо стало серым. Наташа, задыхаясь, поднялась и осмотрелась.
— Лю…Лю…Любка?..-голос сорвался. От увиденного сердце девушки сжалось, она задыхалась, не хватало воздуха, упала на колени рядом с Айнур, на которой не было живого места. Сарана молчала, прижав руки к груди. Вряд ли она могла что-то сказать, чувствуя столько боли.
Генерал прибежал сразу же. Он подхватил тело Любы (Айнур) на руки. Все раны войны будто собрались в его взгляде.
— Лю..Лю…Ты что…Любонька..Что же…что же делать? — еле выдавил он, стараясь сдержать дрожь. Слёзы катились. Именно тогда генерал, храбрый и стойкий, лил слёзы. В каждой слезинке чувствовалось столько боли, что и не описать словами.
Кровь текла из её ран, но она…улыбалась. Будто знала, чем всё закончится. Как будто смирилась.
— Не плачь… не идет тебе, генералу не к лицу слёзы…
Он кивнул, не в силах отвечать.
Но от этого ещё более побежали скупые мужские слёзы. Не хватало воздуха. Сердце сжималось от боли.
— Любушка, скажи, что…выживешь…Скажи, что всё будет хорошо…Ты выйдешь за меня?
Её губы дрогнули в слабой улыбке.
— Конечно… И я… не Лю… я… Айнур.
Последний вздох.
Эпилог
Спирт. Запах сурового спирта. Это было первое, что ощутила археолог, когда открыла глаза. Больница. Не медицинская палатка, а больница.
Она проснулась. Но теперь — в другом теле. В собственном. В настоящем.
— Айнур? Вы очнулись! — голос медсестры дрожал. — Вы были без сознания почти три месяца. Вас нашли в реке, во время экспедиции… Вы чудом выжили! Как себя чувствуете?
— Хо…рошо, — выдохнула она.
Пустота. Вместо того, чтобы радоваться, что выжила, она чувствовала пустоту. Будто у неё появилась дырка в сердце. Странная боль.
В голове — пусто. Ничего. Но время от времени снились сны.
Иногда молодой генерал с доброй гордой улыбкой. Иногда светловолосая медсестра, смеющаяся сквозь слёзы. Иногда монголка, тихо рассказывающая старинные сказания.
И каждый раз просыпалась с мокрыми от слёз щеками.
В день выписки перебирала вещи. Бумаги, банковская карта, заметки. И — медальон. Старый, солдатский. Найденный в той самой реке Халхин-гол во время экспедиции.
Сердце сжалось. Что-то не отпускало. Не думая, она села в машину. И поехала.
Сотни километров. Без остановок.
Пыль, дорога, ночь, день — неважно.
Что-то вело.
Берег Халхин гола. То самое место.
Где всё и началось. И закончилось.
Она подошла. Стояла молча.
И вдруг — вспышка.
Пули. Взрывы. Голос. Костёр. Чьи-то руки. И взгляд. Любящий. Тёплый. Настоящий.
“Выйдешь за меня?..”
Она упала на колени. И разрыдалась.
Слёзы лились без остановки. Тело дрожало.
В руках медальон.
В груди – пустота.
Она любила.
Слишком сильно. Душой.
И самое страшное – помнить сердцем. Но в памяти забыть.
