XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Вода то ли била своими волнами, то ли ласкала песок; они, волны, пыталась взобраться на высокие, каменные скалы, похожие на изгородья или же большие стены, но все их попытки были тщетными и в итоге, они с сильным грохотом и шумом, сопровождающееся огромным плеском падали обратно в море и терялись среди остальных волн, будто бы их и не было; ветер хлестал Лизе по лицу, заставляя, с каждым ударом сильнее и сильнее алеть ее, и без того алые щеки, с нежностью и детский трепетом ласкали ее нерасщесанные волосы, сильнее путая их; играло с подолом платья, которое не достигало даже колен.
Вокруг пахло морским бризом, оно и понятно, вокруг море; такой приятный, прохладный и солоноватый запах от которого девушка сходила с ума. Слишком сильно он ей нравился.
С самого первого приезда сюда, в домик неподалеку берега большого и завораживающего моря, у которого, кажется не было конца, в детстве девушка проводила здесь все свое свободное время, рисуя пейзажи и описывая их.
Солнце вдали постепенно тонуло в море, а на большой небесной палитре с каждой минутой, или правильнее сказать секундой становилось все меньше цветов и тонов светлых оттенков, заменяясь на темные.
Стрелка на наручных часах перевалило за цифру девять, но на улице до сих пор было тепло и… уютно. Старые воспоминания по одному всплывали в ее памяти, заставляя грустеть и радоваться одновременно.
Еще совсем молодая девушка, лет тридцати, не больше, быстро сняла свои черные кожанные босоножки, ступая на все еще теплый песок; через голову стянула свое легкое летнее платьеце в цветочек, которое больше напоминало сарафан и аккуратно сложив, отложила ее к обуви. Волосы еще сильнее запутались, но Василькову это невольновало от слова совсем.
Небольшая сумка лежала неподалеку и Лиза, неспеша достала оттуда старую папку с рисунками и листами испысаннами вручную. Они ей больше непригодяться. Смешно. Когда-то самое ценное в жизни Элизаветы за день потерял всю ценность.
На последок решив просмотреть их еще раз, девушка открыла бумажную папку. На первом же листе был аккуратный рисунок ее лица, этот рисунок был нарисован ее матерью. Это было первым хорошим воспоминанием, связанным с этим рисунком. Вторым стало то, что именно этот рисунок стал стартовой точкой, из-за которой она решила начать рисовать. Следом шли неаккуратные рисунки, на которые порой смотреть было противно; это ее самые первые творения: животные, растения и большая скала, на которой сидела мама. Последний рисунок, с изображением ее матери давно размылся, но она хранила ее до сих пор. Больше не будет хранить.
Огромный лист, с надписью “Лиза. 15 лет” на всю папку. За этим листом шли пейзажи, красиво нарисованные закаты, море, ночное небо. Эти рисунки в отличие от остальных были цветными и Елизавета помнила, как пачкалась когда рисовала акварелью или гуашью; помнила, как на следующий день, после того, как она закончила рисовать ночной город у нее вышла мазоль на безымянном пальце правой руки; помнила, как болел палец, после того, как она проткнула мазоль и случайно разодрала кожу вечером, когда снова села рисовать. Какой же глупой она была. Тратила свое время на бесполезное, хотя могла пробыть с матерью еще больше.
На задней стороне каждого рисунка были огромные тексты. Она писала о том, что думала, когда рисовала их, о том, что чувствовала или чувствует смотря на них.
Это были лучшие годы. Она помнила их и все бы отдала, чтобы вновь прожить их, а затем… забыть. Забыть и не вспоминать никогда. Словно не было тех годов, когда ее мама учила ее рисовать; тех ночей, которые она тратила на рисунки, хотя могла спокойно поспать.
Неспешным шагом она поплелась в сторону воды. Ей больше некуда спешить. Первые холодные волны коснулись ее ног неожиданно, но девушка не откочила, но сильно поежилась, по телу пробежался огромный табун мурашек.
Чем дальше Елизавета ступала в воду, тем холоднее она казалась, но девушка продолжала свой путь. Остановилась она, лишь когда по грудь была в воде.
Она неуверенно подняла свои рисунки. Листы промокли; текст и рисунки превратились в одну большую кляксу и пачкали Лизе пальцы; и разобрать, что было там до этого уже было невозможно. Прямо, как и вернуть маму.
Она снова отпустила руки в воду. Холодная вода, казалось ледяной. Создавалось очущения, что тысячу, а то и больше, маленьких иголок впивались в ее тело разом, но Лизе нравилось. Ей нравились эти очущения. В такие моменты, когда все мысли заняты холодом и неудобством тела, которое находилось в воде, для других мыслей не оставалось и места. И было хорошо.
Именно в такие моменты она могла забыть о внешних проблемах. Долгах, неубранной квартире или даже о людях, которые скорее всего пришли поговорить о ее матери. Ей было плевать на всё и всех. Ей было все равно…
Разжав свою по-детски маленькую ладошку, она отпустила в “свободное плаванье” все свои драгоценные бумаги.
Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выдох, и шагнула дальше.
Василек, как ее ласково любила называть мама, остановилась, когда вода начала касаться подборотка, она сделала глубокий вдох и нырнула. Вода окружила ее по всюду. Было, как-то по мазахистически приятно. Она словно находилось в барьере, которое не давало ей связаться с окружающим миром.
Прошло несколько секунд, минута, началась вторая, но девушка продолжала оставаться под водой.
Воздуха почти не осталось, и казалось, что она уже полностью состоит из соленой жидкости, когда девушка Лиза все-таки вынурнула из воды.
Она выплюнула эту отвратительную на вкус, но чудесную на запах, воду. Частые вдохи и выдохи, резко поднимающаяся грудь, также резко отпускалась. Воздух постепенно проникал в ее тело.
Грудь приятно кололо, как после долгого бега, а ноги пачкались песком. Она не спеша оделась и села на песок, смотря на море. Часы показывали без десяти минут десять. Солнце до сих пор не исчезло.
Голова была пустой. Все ненужные мысли, несбывшиеся мечты, слезы и воспоминания остались в море. И было хорошо…
