XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Новый приступ долго ждать не заставил. Врачи разводили руками, старательно пытаясь изобразить сочувствие, и грустным голосом, в коем предательски проскальзывало равнодушие, утверждали: ничего сделать нельзя. Алиса, лежащая под капельницей, приоткрыла глаза и медленно обвела взглядом палату. Она думала не о том, что всю жизнь будет мучиться, хватаясь за тысячи картонных упаковок с лекарствами, словно утопающий за соломинку, нет – девочка мысленно перебирала варианты, какой же особенный случай может высушить сердца людей.
— Папа, — она осторожно потянула за рукав старой домашней рубашки в выцветшую бледно-красную клетку, которую отец не успел переодеть. – А почему у кого-то сердца высыхают?
— Что? – переспросил мужчина, наклоняясь ближе к дочери.
— Ну… вот у кого-то они разбиваются, у кого-то скрепляются между собой, а почему эти тетеньки в белых халатах ходят с сухими сердцами? Как… ну, как это… подожди, я сейчас придумаю, — захлебнувшись в собственном потоке речи, девочка закашлялась.
— Не спеши, — отец Алисы старался не показывать испуга. – Я слушаю тебя, солнышко… не торопись.
— Помнишь, ты купил такой противный черный хлеб, в нем еще приправа какая-то была невкусная? Его никто не ел, даже мама, и он лежал несколько дней в хлебнице, а когда мы его вытащили, то увидели, что от него одни сухие корки остались? Вот и с сердцами так же происходит – почему?
— Ну, — замялся отец, странно отвернувшись к стене, — наверное, потому, что эти люди никого не любят.
Алиса, изо всех сил стараясь не закашлять, накрыла большую загорелую руку отца своей маленькой холодной ладошкой.
— Па… ты что, плачешь?
— Нет, милая, конечно нет. Попробуй поспать.
Алиса послушно закрыла глаза.
— Они сказали, что нам нужно ехать домой, — девочка в темноте различила прерывающийся шепот мамы. – Говорят, что инструкции те же… Боже ты мой, Дима, какие, к черту, инструкции? Наша малышка все слабее с каждым днем… Что делать, Дима?
Алиса мигом представила изо дня в день повторяющуюся картину: маму с размазанной по щекам тушью, уткнувшуюся в папино плечо, и отца, такого серьезного, нервного, смотрящего в одну точку и прижимающего к себе жену. Это было не ново, все, что произошло сегодня. Алиса еще в раннем детстве узнала, что означает горе: оно все время отражалось на лицах родителей. Их ребенок был не таким, как все. Маленькой Алисе в три года сказали, что она больна особо тяжелой формой бронхиальной астмы. Девочка помнила каждый свой приступ: ледяными руками ее окутывало что-то большое, мрачное, страшное; оно сцепляло мерзкие костлявые руки на ее шее и заставляло кашлять, кашлять и кашлять, задыхаться и видеть вокруг себя лишь черные очертания всего, что когда-то было цветным. Алиса всегда чувствовала, как по ее коже расползается змеями липкий страх, как ее бросает в холодный пот, как ее руки судорожно сжимают одеяло… Ей говорили, что нужно быть храброй, что она сама должна пытаться контролировать приступы, и тогда болезнь даже может отступить, но у девочки не получалось: Алисе казалось, что весь воздух сейчас испарится, создав вакуум, а потом она просто задохнется, и девочка силилась вобрать в себя каждую частичку кислорода… Все заканчивалось больницей: капельницы, шприцы, таблетки и аппараты. Алиса была уверена, что они с родителями объехали уже тысячи клиник, но нигде не могли твердо сказать: «Ваша дочь обязательно поправится, сейчас мы дадим вам волшебное лекарство, которое помогает всем без исключения!» Напротив, родители девочки вынуждены были выслушивать неутешительные прогнозы. Это становилось все тяжелее. В конце концов, доктора сдались: выдавая родителям Алисы рецепты на лекарства и объясняя, как их применять, больную девочку отправляли домой. Так случилось и сейчас.
— Поедем, — тихо, но решительно сказал папа. – Нечего нам здесь делать.
Он осторожно погладил Алису по плечу.
— Зайчонок, просыпайся! Поехали домой.
Проплывающие за окном машины высотки сочувственно глядели на белую «Ладу Ниву», поднимающую столпы воды и грязи: начался ливень. Тусклые отблески светящихся окон плясали на мокром асфальте. Небо заволокло тягучими серыми тучами, простирающимися до самого горизонта. Алиса с тоской смотрела на погрузившиеся в осеннюю грусть улицы. И вдруг увидела его.
— Пап! – крикнула девочка, подскочив на месте. – Пап, останови!..
Оборванный котенок сидел чуть ли не на дороге, на краю тротуара, поджав к запачканной белой манишке тощую лапку. Он печально смотрел на людей, на дома, на скользкую от воды землю большими зелеными глазами, уже не надеясь на чудо. Ушастый, худой, котенок был таким одиноким, больным и несчастным, что Алиса узнала в нем себя. А ей бы совсем не хотелось мокнуть на холодных тротуарах под проливным дождем. Ей бы не хотелось быть одной.
— Пап, мам! – взмолилась девочка. – Давайте возьмем его. Пожалуйста!
Родители взглянули друг на друга: папа с удивлением, а мама – с недовольством.
— У нее астма! – зашипела мама. – Алисе может стать хуже! Даже не думай соглашаться!
— Хотя бы попробуем! – с жаром возразила чуткая Алиса. – А если мне станет хуже, отдадим тете Лизе, она давно кота хотела завести! И потом… ты же сама говорила, что у нас сосиски надо доесть, а то протухнут. Ну пожалуйста!
— Тетя Лиза кота хотела, — уже сдаваясь, ответила мама, — а не детеныша инопланетянина из неблагополучного района Марса. Ладно уж…
Папа, усмехнувшись в усы, вылез под дождь и через некоторое время вернулся с дрожащим взъерошенным клубочком, пахнущим мокрой шерстью.
— Алиса, не бери так сразу в руки! Заверни его в папину толстовку, что ли!
— А чего это сразу «в папину»?! – возмутился папа, паркуясь у ветеринарной клиники.
— Не в мою же!
Котенка вымыли, вычистили, накормили вареной сосиской и молоком. Усевшись на паркет, устроили летучку «Как окрестить пришельца». Мама сказала, что неплохое имя для кота – Крош. Папа фыркнул, что это не кличка, а суп («Дима, это окрошка!»), и предложил назвать Заморышем, но идею сразу отмели по понятным причинам.
— Его будут звать Кешей, — громко заявила Алиса. – Я уже в машине придумала.
— «Свободу попугаям?» — спросил папа, почесав затылок.
— Сам ты попугай! – засмеялась мама, ткнув мужа в бок. – Кеша так Кеша.
Котенок прижился сразу. В целом, вел себя хорошо: по шторам не лазил, горшки с кактусами не ронял, спал у Алисы в ногах и громко мурлыкал. Но пылесос не принял сразу. И нет чтобы вести себя как нормальный кот, залезая под диван! Не-ет. Кеша разъяренно стучал хвостом, выпускал когти и, издавая особо боевой клич индейцев какого-нибудь воинственного племени, кидался на прибор с явным намерением перегрызть провод. Мама долго пыталась бороться с антипатией кота: приклеивала на пылесос двухсторонний скотч и щедро опрыскивала лимонным средством для мытья пола. Но Кеша был неудержим в своем стремлении уничтожить врага, и мама, плюнув на все методы, на время уборки запирала котенка в кладовой. Организм Алисы на появление нового друга никак не отреагировал. Кешу решили оставить.
Через две недели беда пришла снова. Лежа в кровати, Алиса почувствовала: это оно, то, что может ее убить, придавить своей свинцовой тяжестью, словно маленькую букашку огромным сапогом. Девочку начало трясти. И она закашляла. Снова и снова набирая в грудь воздух, Алиса, скорчившись, вдыхала в себя запах тревоги и ужаса, мерзко щекочущий нос и легкие. По венам разливался неприятный холод. Девочка ощущала на своей груди нечто цепкое, злое и колючее, ударяющее ее кулаком в самую глубь и каждую секунду пронзающее своими ядовитыми шипами. Проснувшиеся родители, наученные всему за тяжелые четыре года болезни дочки, не стали терять времени. Папа, накинув куртку, вышел заводить машину, а мама спешно засовывала в сумку папку с документами, другой рукой застегивая на Алисе кофту. Приступ был таким же, как и прошлый – с угрозой чего-то серьезного и страшного.
В больнице, как казалось Алисе, все сверкало зловещими красными огнями и шумело, пытаясь завлечь ее в водоворот жизни, за которую девочка боролась, цепляясь пальцами за любой попавшийся предмет и пытаясь выкарабкаться из темной пугающей ямы. Получалось плохо. В ушах у девочки гудело, сильно болели грудная клетка и спина, в голове гулко отдавался каждый звук. Вторая капельница не оказывала на Алису никакого влияния. Девочке становилось все хуже. И тут, между приступами удушья, она уловила какую-то незримую связь с домом – тоненькая, почти прозрачная ниточка… И Алиса вспомнила о своем верном друге, который мог ее спасти. Она приподнялась на кровати и, вдохнув побольше воздуха, через силу выговорила:
— Кешу… привезите…
Родители поняли. Мама, вытирая слезы, кивнула растерявшемуся папе. Он выбежал из палаты.
Котенок его ждал. Он сердито, тревожно мяукал, царапая обивку на двери, и, как позже выяснилось, даже пытался выбраться, допрыгнуть до дверной ручки: обувь упала с полок на пол. Папа Алисы, читая про себя молитвы, дрожащими руками вставил ключ в скважину и выпустил кричащего котенка на крыльцо. В глазах животного читался укор: «Почему обо мне не вспомнил?!» Оставив ключ прямо в замке, мужчина взял Кешу на руки и понес к машине. Ветер на улице усиливался.
Папа гнал машину со скоростью света, не думая об опасности скользких дорог и тумана. Ему сигналили со всех сторон и выкрикивали из окон ругательства, но мужчина ничего не слышал, кроме мяуканья Кеши и собственного сердцебиения. Они мчались спасать жизнь Алисы.
В больницу пускать с котенком не хотели.
— Вы что, мужчина, с ума сошли?! – грозно высказала папе молодая медсестра на входе. – Это вам не зоопарк! Унесите кота!
Нервы отца не выдержали.
— Замолчите вы! – заорал он. – Моей дочери нужен этот кот, ясно?! Если с ней что-то случится, все тут разнесу к чертовой бабушке!
Медсестричка опешила и даже не сказала ни слова, когда папа Алисы промчался в конец темного длинного коридора, бережно неся в руках теплый комочек шерсти.
Алиса хрипела. Воздуха не хватало катастрофически. Она уже не была уверена, что выживет. Ей хотелось закричать. Хотелось спастись. Но девочка поняла, что не может.
Вдруг дышать стало легче, словно тысячи маленьких иголочек вонзились в ее грудь и, добравшись до самых бронхов, стали аккуратно их массировать, изгоняя страх и снимая спазм. С каждым вдохом прерывистое дыхание Алисы становилось все ровнее. Кашель убывал. А потом в тишине Алиса услышала мурлыканье и сразу все поняла.
— Кеша, — хрипло прошептала она сквозь слезы. – Дружище…
Кеша уверенно выпускал и втягивал острые коготки, излечивая Алису. Он был уже спокоен. В гробовой тишине мурлыканье котенка, лежащего у девочки на груди, наверное, слышала вся больница. Оно раздавалось все громче и громче, как гимн любви, преданности и горячей кошачьей благодарности за спасенную жизнь. Люди потрясенно молчали: слова были излишни.
Алиса все еще дрожащими руками гладила Кешу по мягкой шерсти и чувствовала, как злая болезнь покидает каждую ее клетку. Навсегда.
