По капле сбегает сквозь пальцы,
Покуда мои Ему стансы
Стекаются на листы.
Бледные тени бесцветных стягов
для альгвасилов и магов
Соизмеримо страшны.
Суетного града начинка мясная
«Убивает» Его, не понимая,
что погибает сама.
Всебедным сияет предел вдали,
Отличный резон, как бы смогли
Летать без ума.
Не сможет смириться старуха,
Чтó к красоте её глухи
Бывшей когда-то.
Старозаветный калека идальго
Мнит себя далее
Франтом и хватом.
Праздность верит: всегда будет,
И paulo-post-futurum
Ещё впереди.
Святость, медленно жизнь забывая,
Бесперерывно мечтала о Рае,
Но до него не дойти.
Наивный тщится забыть про вчера,
Но ноша потери на плечи легла
Прошлого дня.
Как выжать до капли соки минут,
Избегнуть Его карающих пут,
Срока огня.
Самый пытливый почувствует первым,
Что в череп уже вгрызаются черви
Смерти грядущей.
Не убежать, не уплыть далеко,
Все в мире — Его
Нетленные кущи.
Мигом позже сгореть не даст,
Хотя безгранична власть
Коварного Времени!
***
Утро в период между Санкт-Петербургом и
Санкт-Петербургом. «Ещё бы не «умышленный» город!» Мережковский Д. С.
Зной радостно-жгучий слепо
Бросается в внешние стены.
Перво-осеннья жара свирепа,
И он утекает в тени.
Раскаленные рельсы бездейством.
Раскаленные рельсы солнцем.
В дне неизвестном доселе
Многое вряд ли найдётся,
Кроме бездейства и солнца.
И голова — те же рельсы:
По ней ездят,
Над нею трясётся
И неустанно стучит.
Невский блеск обжигает мосты,
Прибрежных домов ряды,
Что их стройный вид
Забывается. Рожи
В муках корчут.
В тело ножи
Все глубже и горше.
Покинув придумные земли,
они поселились на небе
Или, покуда дремлем,
Может, те уже — пепел.
Город тот был ли?
Не был.
***
Посвящение К. А Васильеву.
Уже закончено велико!
Он это видел, понимал.
И ясность глаз, и нежность лика
Или седая борода
всех стариков, что знают
сущность быта, его бессмысленость
и путь к спасенью.
О том, что предано забвенью,
поёт и каждый лист весной,
И каждый взгляд,
И мысль Его.
Всепобеждён эпохи тлен
И Он останется всегда?
Блаженство от искусства в мире
есть самой жизни полнота.
***
В разбитой тарелке минувших годов
мне милого больше грез,
если они не во славу богов,
чей вечности путь прост.
Всемудрость предков оспорил Он,
и был с позором распят.
Милые лица покорнейших жён
не стоят вида и пят
олимпийцев: ум- мощь,
чувственность — жизнь.
Их — поцелуй разложившихся мощь,
новодумный отказ от тризн.
Рушится мир красоты и свободы,
колонны валятся вниз.
Смотри, как горит Аполлонов храм. Смотри, и смирись?
***
(«Амбросио, или Монах», Мэтью Грегори Льюис)
Святость во имя тщеславия
Или же благость во
Славу зловещего дьявола —
Падшему раз все равно!
Муки в томлениях совести,
Страх перед новым злом,
И настоящие горести —
Все, что не скажешь об нем.
Так на кровавой пытке,
Корчась от силы штыков,
Он не оставит попытки
Втуне зарыться слов.
Тех ,кто принёс ему милость,
Принял за свору врагов.
Тот ,кто внушил ему силость,
Хлопнул замками оков!
