— Куда мы идем? — спрашиваешь ты. — Мне жарко и ноги устали.
Мы продираемся через высокие кусты, цепляющиеся за одежду пальцами-ветками. Трава под кроссовками мокрая от прошедшего недавно дождя и скользит, словно начищенный паркет.
— Я сейчас упаду в грязь. Тут темно и ничего не видно.
Половина одиннадцатого. Нас окружают темные громады домов, по-уютному горят желтые окошки, как бы дразня: «а тут у нас тепло, светло и ужин на плите». Над крышами синеет тяжелое полотно неба с редкими точками звезд. В воздухе царит вечерняя прохлада, какая бывает после длинного жаркого дня.
— Не ной, — говорю я. — почти пришли.
В этот час парк совсем безлюден. Большинство фонарей не горят, а те, что еще живы, работают на последнем издыхании и тревожно мигают. Думаю, когда-нибудь тут заведется маньяк-насильник, который будет подкарауливать своих жертв за такими же высокими кустами, через которые мы сейчас лезем. Возможно, даже, за теми самыми. Но очень надеюсь, что он потерпит хотя бы до завтрашнего дня, потому что сегодня я хочу кое-что показать.
Мы наконец добираемся до места. Ты чуть не падаешь, поскользнувшись на траве, в очередной раз вопрошаешь:
— Ну долго еще?
— Пришли! — заявляю я и радостно обвожу рукой местность.
Перед нами один из уголков парка, в который даже днем мало кто заходит. Тут и нет ничего интересного — небольшой пруд, обложенный камнями, полукругом разрастаются деревья с кроной, недостаточной для создания уютного тенька и высокие колючие кусты, а с одной из сторон, неподалеку от озера проходит дорога, следом за которой — высокая панельная многоэтажка. Говорят, эти урбанические детали, врывающиеся в ухоженный колорит парка, все портят. По задумке, в прудике должны были плавать утки и рыбы, но единственная живность, которую я в нем видела — две сбежавшие от своего хозяина собаки. Они перебегали его вброд с выражением полного счастья на мордах. Больше я тут никого не встречала.
Иногда сюда забродят потерявшиеся парочки или женщины с колясками, делают круг и уходят, так и не найдя ничего занимательного. Мало кому хочется смотреть на дорогу и жилой дом. Вот и тебе не нравится. Говоришь:
— Ну и куда ты меня привела?
Вместо ответа подвожу тебя поближе к воде и указываю на нее. Ты смотришь на тихую гладь, напоминающую пленку на какао, затем — с непониманием — на меня. Как обычно, приходится все объяснять.
— Это мой маленький секрет, — говорю я. — Смотри внимательней. Вот сюда. Вглядывайся.
Ты понимаешь, что я имею в виду не сам пруд, а отражение в нем. Это кусок многоэтажки, примерно от середины до крыши, перевернутый так, что верх дома кажется его основанием. Неподалеку тускло горит фонарь, и небо в отражении выглядит пепельно-серым.
Казалось бы, ничего необычного. В одном лишь нашем городе можно встретить десятки водоемов и сотни, если не тысячи, отражений. Давно прошли времена, когда людей удивляли зеркальные поверхности, и они шарахались, увидев себя в луже. Сейчас этим уже никого не удивишь. И все-таки этот пруд особенный.
Если долго вглядываться, постепенно начинаешь терять ощущение реальности. Время будто замедляется, превращается в застывший отрезок «сейчас», пространство вокруг становится лишь кусочком «здесь». А потом картинка словно выгибается наподобие линзы и впускает смотрящего внутрь себя.
Дом в отражении перестает быть тем же домом, что стоит через дорогу. Да и нет больше этой самой дороги и этого отбрасывающего отражение дома. Есть только многоэтажка, вылепленная по образу и подобию той, что ты видел несколько минут назад в другой, старой реальности. Она стоит, упираясь в небо, а то, в свою очередь, выглядит совсем не привычно. Там, в мире по другую сторону воды, оно превратилось в снег.
— Ого… — шепчешь ты, внезапно все разглядев.
Это похоже на стерео-картинки из детских журналов. Те самые, где среди орнамента видишь вдруг верблюда или слона. Замечаешь их не сразу, но как только получается — не можешь отвести взгляда.
Дом, который любезно показывает гладь пруда, занесен снегом чуть ли не по самые окна первого этажа. Время там такое же, как и у нас — поздний вечер, но вместо летней прохлады — дикий холод. Он проникает тебе под одежду, ковыряет кожу, вцепляется в кости и заставляет дрожать. Такой мерзкий, обжигающий мороз, который гонит домой, вселяя в сердце вселенскую тоску. Примерно -38, погода, в которую не будет страшно, если из-за угла вдруг выйдет подозрительный тип и ткнет тебе нож под ребра. В несчастные -38 не страшно и умереть.
А за окнами — тепло, спокойно и уютно. Они мягко светятся, показывая, что у их хозяев все хорошо. Сегодня каждый из них сумел добраться до дома без последствий. Кто-то готовит ужин, кто-то смотрит телевизор, кто-то ведет долгий разговор на кухне. Их не пугает стужа, скребущая по другой стороне стеклопакета. Лишь сердце неприятно сжимается при взгляде на занесенный снегом двор и в голове мелькает мысль «не завидую тому, кто сейчас на улице».
Ты вдруг вздрагиваешь. Берешь меня за руку, говоришь:
— Жутковато.
Я киваю, соглашаясь. Мы стоим посреди жаркого дождливого августа, в легких кофтах и летних кроссовках и, замерев, наблюдаем за бытом людей из другой реальности. Кажется, в воздухе ощущается запах только приготовленных котлет, доносящийся из маленьких типовых квартир; чувствуется вкус горячего чая, который они пьют, заедая дешёвым печеньем. Хочется спрятаться, исчезнуть за одним из этих огоньков, почувствовать себя в безопасности. Скрыться подальше от гнетущего холода.
Внезапно мы слышим чьи-то шаги — под подошвами тяжелых ботинок хрустит снег, резко, будто выплевывая оскорбительные слова на неведомом языке. В стоящей вокруг тишине он слышится особенно явно.
Мы стоим и всматриваемся в заснеженную улицу.
И ждем.
