XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
В преддверии Международного Молодёжного Форума многие боялись суеты и разноголосицы, которые он должен был принести с гостями в уральский городок Карпатов. Со временем, впрочем, большинство жителей города смирились с этим и почти больше не вспоминали, что что-то вообще будет.
Когда возник вопрос о переводе речей во время Форума на языки гостей и на русский, выяснилось, что в Карпатове как раз живут два лингвиста-переводчика широкого профиля, и их немедленно привлекли к подготовке мероприятия. Лингвисты познакомились, быстро спелись, и работа пошла в гору.
Неудивительно, что оба лингвиста были женщинами: сравнительно немногим мужчинам фанатичное разбирание фонематики и синтаксисов разных языков приносит такую эйфорию, как этим двум дурам. До Форума оставалось ещё полгода; они уже начали ежедневно упражняться в устном переводе и заниматься переложением текстов брошюр на все известные и неизвестные им языки, усиленнее же всего налегли на изучение друг друга.
Анна больше всего на свете любила раннюю поэзию Жайме Кортэсео[1], особенно под горячий ромашковый чай и тление ароматических свечей. Вероника, зная куда больше языков, банально предпочитала английскую литературу, а именно – Стивенсона или Конан Дойла. Читала она при этом не очень-то увлечённо и часто, а свободные вечера проводила, врубив на всю катушку «Металлику» и размахивая чёрными кудрями. Анна, в свою очередь, когда дело доходило до плейлиста, тихонечко слушала в наушниках Detektyvbirån и Of Monsters and Men. Любовь к лингвистике, современному искусству и научно-популярным роликам в интернете объединила их, а вязаные свитера с длинными рукавами окончательно закрепили их союз. Звать друг друга они стали Анькой и Роней. Анька была светловолосая, худощавая бледная девушка с красивой кляксой тёмных веснушек под глазами нежно-розового цвета. Глаза Рони были большие, выпуклые и зелёные; она стеснялась своих небольших сиреневых мешков на нижних веках и иногда, пыхтя носом, тыкалась им в плечо подруги. Фамилия Аньки была Гаврилова, а Рони – Грифель, и в том, что обе начинались на одну и ту же букву, они усмотрели этимологическое родство душ.
За полтора месяца с хвостиком они перевели брошюры на пятьдесят три языка, включая несколько искусственных. (Оргкомитет Форума впоследствии принял решение, что печать на всех этих языках не слишком нужна, но слишком затратна, и напечатали только на двадцати. Сами Анька и Роня крайне огорчились этим, так как единственный апатрид, приглашённый на Форум, по их мнению не мог обойтись без брошюры на эсперанто.)
Ещё быстрее расправившись с надписями для указателей, табличек и вывесок, они оказались предоставлены сами себе. Времени зря терять они не хотели и поэтому совместили приятное с вдвойне приятным. Обычным зрелищем в карпатовских кафе, торговых центрах, в парках и на площадях стали две женщины, увлечённо говорящие на неизвестных никому вокруг языках: абхазском, каракалпакском, каталанском, вьетнамском… Для окружающих их речь сливалась в непонятный шум – а между тем, будто оградившись от всего мира непроницаемым пузырём, они говорили о том, вкусны крабовые палочки или нет, стоит ли чистить зубы третий раз, какие мультики Анька смотрела до того, как впервые влюбилась в тринадцать лет, и почему Роня их смотрела совсем мало. Иногда Роня без предупреждения переходила на новый язык, и Анька обожала её за это. Аньке в ней нравилось всё: немного выпирающие скулы, по-детски преувеличенный страх пауков, её манера одеваться в зелёное. Роня любила Аньку за сплюснутый нос, за её любовь к паукам и платьям тёмных оттенков, за то, какая она «materner»[2] и «ვანილი»[3].
Иногда их не видели неделю или больше: это они залегали дома то у одной, то у другой, и целыми днями валялись, обсуждали природу палиндромов, смотрели сериалы (только в оригинале!), пили чаи разных сортов – у Аньки их была целая коллекция. Роня не могла пить чай просто так и всё время заедала то печенькой, то пирожным − на худой конец сухариком. Анька никогда не перебивала вкус чая и если ела сладости, то только с водой. Один раз вода у них закончилась, выбираться из квартиры лень, остался только чай в двух термосах − она тогда ела всухомятку.
Когда им было нечего делать, они залезали в социальные сети, поменявшись телефонами, и писали друзьям друг друга что попало. Друзья быстро привыкли.
Порой Анька с Роней по нескольку часов лежали в темноте на диване или в рониных пуфиках, расслабившись и пялясь в потолок. Если им хотелось общаться, они общались; всё чаще они мешали разные языки, и получались новые, сложные диалекты, какие никто бы никогда не смог понять, кроме них двоих. Друг в друге они нашли бога, и эти ночные разговоры стали их молитвами. Хотели молчать − не говорили ни слова и отдыхали просто так. Засыпать не смели, пока кто-то один не желал спокойной ночи на каком-нибудь диалекте.
Однажды в такую минуту Анька нарушила тишину и сказала негромко:
− Мин йоратам синэн кузлэгенен төпләре шешенгән.[4]
− Que? – спросила Роня, сделав вид, что не знает татарский.
− Rien[5], − ответила Анька.
И слышно только, как обе дышат.
На другой день они смотрели третью серию второго сезона какого-то аниме (разумеется, на японском). Анька пила малиновый чай, а Роня потихоньку колупала вилкой чизкейк. Вдруг она выронила тарелку − чизкейк перевернулся в воздухе и упал на анькин палас. Анька только вскинула бровями и, глядя на пирожное на паласе, отпила чаю.
Роня поставила на паузу и, сплетая башкирский язык с хорватским сленгом, выразила удивление, как вышло, что они обе родились и выросли в одном городе, обе стали szalone poliglota[6] (это словосочетание они неизменно произносили по-польски, на каком бы языке ни шла остальная речь – слово «шжалоне» смешило их) и окончили один и тот же институт в Москве, ни разу не встретившись до теперь. Анька, всё ещё равнодушно разглядывая чизкейк, пожала плечами и по-хорватски согласилась, что «то йе чудно»,[7] и они продолжили просмотр. Чизкейк пролежал до завтра – потом Анька его выкинула, дав сначала облизнуть нетронутую сторону Роне. Засохшее пятно на паласе отмывать никто не стал.
Мысль, что легко могло быть, чтобы они и вовсе не познакомились, стала нередко появляться у кого-нибудь из них. Поначалу она ничего особенного за собой не влекла: мол, могло и могло – сейчас-то всё хорошо. Но снова и снова то Анька, то Роня невольно задумывались об этом, и каждый раз им становилось всё страшнее, как изменилась их жизнь лишь благодаря случаю. Пойди всё хоть малость иначе − и не встретились бы они никогда, и в жизни бы не были так счастливы, как ныне. Случай играет человеком, как пешкой, и сознание этого ужасно.
Мучась им, Анька не могла уснуть одну ночь, сидя на диване и испуганно уставившись в пустоту. Роня лежала с другого конца и давно хотела спать, но что-то ей мешало пожелать добрых снов по-латышски и закрыть глаза.
− Par ko tu domā?[8] – спросила она наконец.
− А мы бы… могли и не встретиться, − ответила Анька по-русски и замолчала.
Всхлип.
− Анька?
− …я ничего…
− Да ты чтó? – Роня села. – Ты чего ноешь? Ну, могли и могли.
− Могли и могли, − повторила Анька, глотая слёзы. – А могли – и встретились… А может, − глотнула воздух, − судьба по-новому решит, и больше… и больше никогда.
− Хорош языком зря болтать. – Роня на коленках подползла к подруге и обняла её за шею, ткнувшись носом в плечо. − Nos encontramos y somos amigos. Así es como ha decidido el destino.
− Y si se cambia la solución?
− Que asi sea![9] Мы сильнее судьбы, потому что слышим и слушаем друг друга.
− Estoy muy contenta por ello,[10] − очень тепло сказала Анька и прижала Роню к себе и, успокоившись, ощущала, как она пыхтит. А та сама уже беззвучно плакала и не знала, почему ей так радостно.
Так прошло несколько месяцев.
Был май. До торжественного открытия Форума оставалось два дня, и на нём Аньке с Роней предстояло переводить речь председателя Оргкомитета с чешского на русский и английский. У них появилось несколько коллег из других стран: им представили лингвиста-немку, которая отвечала за перевод на немецкий, и лингвиста-француза – единственного мужчину в коллективе – ответственного за французскую трансляцию.
Немка при встрече дружелюбно улыбалась и попробовала заговорить с ними по-русски, но как только Анька заговорила по-турецки, а Роня, тут же, перебивая её, – по-корейски, бедная немка сбилась с толку и умолкла. Француз оказался более гибок и попробовал поддержать разговор на арабском, но Анька и Роня отвечали ему на смеси латыни и сольресоли, что для его неподготовленных французских ушей звучало как полная белиберда.
В общем, коллеги Аньку с Роней не впечатлили.
Завтра с утра собиралась приехать ещё лингвист из Китая, но в ней Анька и Роня разочаровались заранее.
В последний день перед началом Форума Роне захотелось сделать своей soulmate[11] что-нибудь приятное, порадовать её. Поэтому она зашла в цветочный магазин и купила там герань в горшке.
В Карпатов уже съехались гости и переполнили ветхие советские гостиницы. По улицам ходили татары и американцы, белые, чернокожие и азиаты, протестанты, сунниты и шииты – и дружески общались между собой, как в древние времена, когда Вавилонское столпотворение ещё не свершилось. Сами же карпатовцы все позапирались в своих квартирах и опустили шторы, страшась чужеземцев и чего-то грядущего.
Гости знакомились, находили общие темы для разговора, обнимались вдвоём-втроём за плечи и так шли. Роня быстро и весело шагала между таких пар и троек, держа горшок с трясущимися голубыми цветками перед собой. Люди вокруг говорили на разных языках, и она слышала каждое слово, понимала каждую деталь до того ясно, что в шутку подумала: «Кто тебя учил подслушивать, скверная девочка?»
Дверь была открыта – а будь и заперта, у Рони имелись ключи. Она толкнула её ногой и крикнула, войдя:
− Any szalone poliglotas out there?[12]
− Not really, just one,[13] − отозвалась Анька из ванной.
− Come out, I’ve got something for you, kompis![14]
Роня поставила герань на комод и плюхнулась на диван. Удобно развалившись в нём, она оглядела чисто прибранную комнату. Только одно выбивалось из общего порядка: пятно на паласе. «Когда и зачем она находит время на уборку?» − подумала она – почему-то на хинди.
Через минуту Анька вышла в халате и с полотенцем на голове.
− Намспар,[15] − сказала она, почёсывая щёку.
− Вас с паром, − кивнула Роня. − Είμαι ακριβώς σκεφτόμουν σε χίντι![16] – Она встала и ткнулась носом Аньке в левое плечо.
− Τι σκεφτόσουν? – спросила Анька, погладив её по голове свободной рукой.
− Ман фикр дар бораи он, ки ту беақл аст.[17] – Роня засмеялась и толкнула её лбом. – Гляди, чего.
Анька почесала свой нос и посмотрела на герань на комоде.
− Кескесе?
− Герань.
Анька едва заметно вздрогнула.
− Зачем?
− Cadeau für dich. Мислио сам да волите цвеће, и одлучио да угоди.[18]
− Ронечка, у меня аллергия.
Роня икнула.
− Go deimhin?[19]
− Да. Убери, пожалуйста. – Анька шмыгнула носом и отвернулась от комода, чтобы не видеть герани, и снова почесала щёку.
− Demi tuhan, − Роня взяла горшок в руки и, не зная, куда его теперь деть, поставила обратно. − Aku minta maaf, sila.[20]
− Я не знаю этого языка, − ответила Анька.
− Esan dut, me barkatzen.[21]
− Этого тоже. Говори нормально.
− Чем тебе малайский и баскский уже не нормальные? – удивилась Роня и взяла с комода герань. – Я у тебя прощения прошу.
− Так проси нормально, − Анька обернулась, увидела герань и вновь отвернулась. Роня успела заметить, что её глаза покраснели, так что розовые зрачки почти слились с белками. – Я же всё равно прощу, сама знаешь.
− Ну, − извини, пожалуйста. Я не знала.
− Всё хорошо, − Анька шмыгнула и почесалась. – Убери её, будь добра.
− Куда я её уберу? – Роня побегала глазами секунду и в нерешительности вернула горшок на комод.
− Унеси. А мне теперь заново мыться надо. – Почесалась.
Роня взяла горшок.
− Почему?
− Сейчас сыпь будет. Унеси сейчас же.
− Well you know,[22] − Роня направилась к выходу. − И что теперь – выкидывать, что ли?
− Что хочешь. Можешь завтра конусу подарить, − усмехнулась Анька.
− Конусу? – Роня остановилась и недоумённо взглянула на неё.
− Чего? – Анька смотрела на неё краем красного глаза, не оборачиваясь.
− Какому конусу?
− Ну, этому. Вроде генсека.
− Ты про шишку, что ли?
− Какую шишку?
− Жванг.
− Так это и есть конус. – Анька повернулась. Её зрачки окончательно перестали быть отличимы от белка, и видны стали только маленькие чёрные точки.
− Ты путаешь, − Роня встряхнула цветком. – «Жванг» – это шишка по-китайски, а конус – «дяньзи».
− Возможно. Ты только герань унеси.
− Нет, подожди. – Роня и Анька синхронно нахмурились. – Когда я назвала форумного председателя «жванг», я имела в виду, что он большая шишка. С какой стати конус?
− Я подумала, ты шутишь. Было даже смешно. Он же похож на конус?
Роня подумала секунду. Анька почесала щёку.
− Похож.
− Унеси герань.
− А часто у нас такое недопонимание было?
− Роня, унеси герань, пожалуйста. – Анька шмыгнула, продолжая чесаться.
− Сейчас. Но серьёзно, может, мы всё это время о разных вещах говорили?
− Какая разница? Герань унеси.
− То есть – какая разница? Без разницы?
− Без разницы, наверное, что я сейчас себе все щёки расчешу. – Белки глаз Аньки стали краснее зрачков.
− И расчёсывай – без разницы.
− Дай сюда!
Анька выхватила горшок из рук Рони, перешла с ним комнату и вышвырнула в открытое окно. Послышалось, как он разбился.
− А я тебе приятное хотела сделать, Аня, − сказала Роня, сложив руки на груди.
− Очень приятно. Теперь можешь идти, мне опять мыться.
Аня прошла мимо Рони, не опуская на неё глаз, и закрылась в ванной.
− Зубы не забудь в третий раз почистить! – крикнула Роня и вышла за дверь.
В Ане что-то забурлило, и она выскочила в коридор, совсем красная:
− А ты мешки выкинь или бедным отдай!
Роня дёрнулась, развернулась и влетела назад в квартиру.
− Вот как! – вскричала она, прикусила нижнюю губу и, помолчав, повторила: − Вот как…
На мгновение Ане стало вдруг безумно стыдно и жалко её, и она уже хотела заплакать и попросить прощения за резкое слово, но тут Роня проговорила холодно:
− Интересно, где это ты подхватила сифилис.
− Сифилис?
− Паук, видно, укусил!
− Да это тебя паук укусил! На скулы свои погляди!
− Хорошие скулы. Не то что твой португальский.
И теперь им обеим точно стало ясно, что всё летит к чертям.
Через пятнадцать минут непрекращающихся криков про то, как Анна плохо знает языки, какие гадкие зелёные платья носит Вероника, какой у Анны поганый чай и что Вероника толстенная, после того, как выяснилось, что апатриду ни к чему брошюра на эсперанто и что крабовые палочки на самом деле вкусные, Вероника демонстративно бросила ключи на порог и ушла. Анна подбежала к окну и метнула ключи от её квартиры ей в голову, но не попала. Больше они никогда друг друга не слышали.
Анна успела расчесать себе всё тело, но о душе думать забыла. Она взяла ножницы и отрезала ими часть ворса, на которой засохло пятно. Затем она сложила все вещи, оставленные здесь Вероникой, в чёрный пакет и сбросила в мусоропровод. Только тут она заметила, что её кожа вся красная и кровоточит. Поразмыслив, она позвонила в приёмную оргкомитета и сообщила, что не будет переводить речи на Форуме из-за болезни.
Вероника, не доходя до дома, сделала то же самое. Когда её спросили, по какой причине, она ответила, что просто не хочет и сбросила трубку.
Улица была пуста. На ней было всего несколько человек: около десяти. Одни шли парами и трындели, иные были поодиночке и трепались о чём-то по телефону. Вероника проходила между них и разговоры, которые она слышала, сливались в жуткую тарабарщину.
[1] Жáйме Cузáрще Кортэ́сео (1884-1960) – португальский писатель-натуралист.
[2] неженка (французский)
[3] ванильная (грузинский)
[4] Мне нравятся твои мешки под глазами (татарский)
[5] − Что?
− Ничего (французский)
[6] сумасшедшие полиглоты (польский)
[7] странно
[8] О чём ты думаешь? (латышский)
[9] − Мы встретились и подружились. Вот как решила судьба.
− А если она изменит решение?
− А пусть! (испанский)
[10] Я очень этому рада (испанский)
[11] родственная душа (англиский; буквально – душевный друг, товарищ по душе)
[12] Есть тут szalone poliglota? (английский и польский)
[13] Да толком нету, всего один (английский)
[14] Выходи, у меня для тебя что-то есть, друже! (английский и шведский)
[15] Здравствуй (хинди).
[16] Я как раз думала на хинди! (греческий)
[17] − О чём ты думала?
− Я думала, какая ты дура. (греческий и таджикский)
[18] Подарок тебе. Я подумала, ты любишь цветы, и решила угодить. (французский, немецкий и сербский)
[19] Впрямь? (ирландский)
[20] Ради бога. Извини, пожалуйста (малайский)
[21] Прости, говорю (баскский)
[22] Ну, знаете ли (английский)
