XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Фронтовик.
Номинация: Проза на русском языке
Возрастная категория: I (14 -17 лет).
Великая бездна — сам человек… волосы его легче счесть, чем его чувства и движения его сердца.
Августин Блаженный. «Исповедь».
«Деда, деда, ты дома?»- задал вопрос 11-летний Олег, с трудом отперев дверь квартиры своими ключами. Нос мальчика вбирал приятный запах недавно приготовленного супа. Дедушка хорошо готовил, несмотря на свой возраст. Можно сказать, что кулинария была его хобби. «Даже мама не могла готовить мясо лучше, чем дедушка», — подумал Олег. А какие получались прекрасные шашлыки, когда вся семья Олега выбиралась на дачу…Мальчик вспомнил этот чудесный вкус, и у него потекли слюни. После школы он был голоден, ему не терпелось сесть за стол, поесть и рассказать дедушке о событиях, произошедших сегодня на учебе. К примеру, как сегодня на уроке русского языка его посадили за одну парту с прекрасной Наташей, которая была предметом симпатий Олега с первого класса. Или как на физкультуре мальчишки из его класса обыграли в футбол старшеклассников… «Вот это была игра!»- вспомнил Олег. Он сильно ушиб на матче ногу, но продолжал играть. «Иногда ради победы стоит терпеть боль», — вывел для себя максиму мальчуган. А еще, сегодня их класс проходил историю Великой Отечественной Войны. Когда зашел разговор о ветеранах, их дедушках и бабушках, ребята стали называть их заслуги, а Олег молчал, потому что он никогда не расспрашивал дедушку об этом. Но мальчику было это интересно, и сегодня он решил во что бы то ни стало расспросить старика о войне. Взгляд Олега упал на старые мерно тикающие часы в прихожей… Всю свою сознательную жизнь мальчик гадал, сколько им лет. Не мог этого сказать и дедушка, так как купил он их у антиквара очень давно. Василий Федорович говорил, что приобрел их, потому что в этих часах есть что-то волшебное, притягательное…Но Олег не испытывал особой симпатии к этому механизму, особенно пугала его кукушка. Когда он был маленький, в моменты объявления времени жительницей часов, мальчик начинал плакать. Сейчас негоже мальчику в 11 лет бояться кукушки из часов. Детский страх уступил место недоверию и игнорированию: Олег старался обходить часы стороной и, по возможности, сверять время с циферблатом на кухне, а не в прихожей.
Мальчик бросил свой портфель в старое кресло, стоящее в прихожей, аккуратно снял свои черные ботинки, на которые за короткую дорогу от школы до дома все же попала дорожная пыль, и пошел в комнату дедушки, Василия Федоровича. Дедушка сидел в просторном кресле, стоявшем около письменного стола. Стол находился таким образом, что сидящего за ним человека можно было видеть только со спины. Седая голова Василия Федоровича была склонена над столом. Слышны были всхлипывания. Олег еще никогда не видел, как плачет дедушка.
«Дедушка!»- нарушил мальчик уединение старика. Олег обошел с боку кресло и встал рядом со столом так, чтобы видеть лицо Василия Федоровича.
Пожилой мужчина поднял на него свои красные от слез глаза и убрал в карман потрепанную черно-белую фотографию, которую он держал в руках до неожиданного появления в комнате Олега.
«Внучек!»- произнес старик, и улыбка растеклась по его морщинистому, обветренному лицу.
Но слезы все еще стояли в глазах Василия Федоровича, хоть он и пытался незаметно их утереть. Внук наклонился к дедушке и обнял его.
«Дедушка, а почему ты плачешь? И что это за фотография?»-с тревогой спросил Олег.
«Да так, ничего, внучек. Ничего особенного»,- попытался оправдаться Василий Федорович своим басом, уже отдававшим стариковской хрипотцой.
«Если бы это было неважно, ты бы не плакал», –серьезно вымолвил мальчик.
«Ох, мы, старики, часто переживаем из-за пустяков. Расскажи лучше, как у тебя прошел день в школе»,- попытался перевести тему Василий Федорович.
«Нормально: сегодня выиграли в футбол у старшеклассников, а по истории мы проходили Великую Отечественную Войну. Дедушка, а ты ведь воевал, ты ведь бил фашистов?»- с любопытством спросил внук, совершенно забыв о чудесном сидении за одной партой с Наташей в течение целого урока.
«Да, воевал…»,- задумчиво произнес старик, взгляд его обратился к старому шкафу, стоявшему рядом со столом.
«И фашистов бил? Просто ты про это никогда не рассказывал, и я не видел у тебя ни одной медали, и на парады ты не ходишь…»- задумчиво сказал Олег. На лице старика выступила саркастическая улыбка, в этом движении губ чувствовалась боль. Боль и легкая насмешка. Но спустя мгновение дедушка снова стал серьезен. В комнате воцарилось молчание, которое, однако, не могло долго продолжаться. Наконец, собравшись с мыслями, Василий Федорович сказал:
«Внучек, пришло время рассказать тебе одну очень важную историю… Подойди, пожалуйста, к шкафу, открой дверцу. Там, на нижней полке, в дальнем углу, лежит коробочка, возьми ее, пожалуйста.»
Олег сделал все так, как велел дедушка, и вскоре его взору предстала старая небольшая коробка. Весила она немного. Он отдал коробку дедушке, а сам сел на кровать старика и приготовился слушать историю фронтовика.
Василий Федорович трепетно откинул крышку коробки и вынул оттуда старый помятый орден, какую-то нашивку и погоны, судя по всему, соответствующие званию лейтенанта: нашивки имели какую-то надпись. Старик подвинул все это к внуку, чтобы тот мог все разглядеть и потрогать. И как же удивлен был Олег, когда увидел на ордене, который был выполнен в виде креста, свастику. Мальчик, будучи шокированным, все же нашел в себе силы, потянулся к нашивке. На ней было написано «Russland». Мальчик сглотнул подступившую слюну и несколько минут он не произносил ни звука, а просто смотрел выпученными глазами на нашивку и орден. Когда он немного успокоился, Олег вскочил и воскликнул:
«Дедушка, как ты мог?»- на глазах мальчика выступили слезы. «Я думал, что ты честный, а ты — фашист!»- выкрикнул внук обвинения в лицо деду.
Старик сидел, напрягшись в кресле, слушая обвинения внука и глядя на него своими мутными голубыми глазами. Он ожидал такой первоначальной реакции. Скажи он всю правду в советское время, и не было бы сейчас этого внука.
«А теперь, дорогой внучек, я предлагаю тебе все-таки выслушать историю твоего деда, тем более осталось ему не так много»,- Василий Федорович тяжело вздохнул, взял в дряблые руки Железный Крест (а это был именно этот орден) и начал свое повествование.
«Твой прапрадед, то есть мой дед, еще до революции 1917 года был служащим жандармерии. Он защищал нашу страну от революционеров. Через некоторое время, у молодого жандармского капитана появился сын, твой прадед. Люди тогда были очень религиозны, твой прапрадед и твоя прапрабабушка не были исключением, поэтому их сын рос в любви и заботе, и уже с детства стал благочестив. Повзрослев, твой прадед начал считать, что спасение наших душ заключается в житие по законам Божьим и стал священником. После прихода большевиков к власти, надеюсь, ты помнишь с уроков истории о том, что это произошло в 1917 году, мой отец был вынужден вести подпольную пропаганду. В 1920 году родился я. Отец понимал, что подвергает нас с мамой опасности. Но прекратить проповеди было выше его сил: он говорил, что сейчас народу, как никогда, нужна Божья помощь и чем больше людей ее просят, тем скорее она придет. Чекисты вскоре выяснили, чем занимается мой папа, и отрезали ему язык, чтобы он прервал свое учение. Многих священников постигла такая же участь, об этом вряд ли напишут в учебниках, но это было так. Позже его сослали в Сибирь. Удивительно, но нас с мамой не тронули. За нас вступился бывший соратник нашего деда, теперь служивший большевикам и, сделавший карьеру даже при их правлении. Так я рос, помня о том, что сделали с отцом. В голове моей рождались все новые планы мести, которые я пока держал при себе: что я мог сделать этим людям, забравшим отца? Да ровным счетом ничего! Нам с матерью было тяжело, ведь семьи репрессированных считались людьми второго сорта. Вскоре разразилась война, и меня отправили на фронт. Там комиссары устраивали нам каждодневную промывку мозгов о том, что мы должны, не жалея жизни, идти под пули с одним автоматом на двоих и криком «За дело Ленина-Сталина!» на устах. Да, многие поддавались, но не я. Помня о судьбах деда, погибшего во время Гражданской, и отца, сосланного и, скорее всего, тоже уже умершего в Сибири. Мне казалось, что там, по другую сторону окопов сидят люди, которые могут избавить нас от большевистского ига, и которые не допустят дальнейшего истребления русского народа. И вот случилось ужасное: во время немецкого наступления комиссар оставил меня с товарищем у пулемета, чтобы мы сдерживали немцев, а сам сбежал, якобы для доклада в штаб. Мы ждали долгое время, не понимая, то ли убили его, то ли удрал, а немцы напирали. Вскоре мой друг погиб. А практически прямо перед пулеметом показался отряд немецких штурмовиков. Я не стал стрелять, и тут меня осенило: немцы- вот моя настоящая возможность отомстить большевикам за деда, за отца… Я поднял руки вверх и позволил немецким солдатам взять себя в плен. Они провели меня в немецкий штаб, где и допросили. Но, так как я был рядовой, ничего ценного рассказать не мог. Когда офицер уже приказал увести меня в лагерь для пленных, я обратился к нему и сказал, что хочу драться с большевиками. Немец был немного удивлен и попросил назвать причину, на что мне пришлось рассказать ему историю своей семьи. Офицер велел позвать полковника Смысловского. Я не знал, кто это, но то, что он не немец, уже меня обрадовало. Вошел высокий подтянутый офицер с головой, уже тронутой сединой, с отпечатком вечной печали на мужественном лице. Они поговорили между собой по-немецки, и тогда Смысловский улыбнулся мне. Немецкий офицер приказал освободить меня и объявил, что я теперь нахожусь под командованием полковника Смысловского в составе разведгруппы «Russland». Мой новый начальник оказался приятным человеком, заботливым и справедливым командиром. Он рассказал, что его семью тоже уничтожили большевики, что он участник Гражданской. И, оказалось, что он находился в подчинении моего деда на юге России в составе армии Деникина. Он сказал, что я достоин своего предка. С генералом Смысловским мне довелось неразрывно идти до 1944 года, когда разведгруппа «Russland» стала целой дивизией, а полковник Смысловский — генералом. Я выполнял секретные поручения по устранению политработников, а простых солдат я старался не убивать. Дослужился до звания лейтенанта и Железного креста второй степени. А вот в 1944 году я был взят в плен вместе с еще четырьмя своими сослуживцами из дивизии «Russland». Допрашивал нас бригадный комиссар Птичкин Константин Алексеевич. Он спрашивал про расположение частей, но мои товарищи при индивидуальных допросах ничего не сказали. Когда вошел я, Птичкин сразу бросил передо мной досье, в котором была запечатлена моя жизнь, и рядом письмо моей матери. Молодой комиссар сидел и курил, следя за моей реакцией. Я взял письмо в руки и начал читать. Птичкин неожиданно произнес: «Там еще несколько строчек написали ваш брат и две ваших сестры». Дочитав до конца письмо и отложив его в сторону, я тихо спросил: « Что вы от меня хотите?» Птичкин спокойно ответил: «Расположение частей». Потом немного помедлив и понизив голос, произнес: «Я знаком с историей вашей семьи и с причинами, толкнувшими вас встать на путь борьбы с Советской властью, я могу спасти вас и вашу семью, если вы мне расскажете про расположение частей врага». «А какие гарантии?» — спросил я, мучаясь угрызениями совести. «Гарантия – мое слово,»-произнес комиссар. Семью надо было спасать, я рассказал Птичкину все, что знал. Других не особо разговорчивых моих товарищей за молчание расстреляли, а мне было чудовищно стыдно за то, что я все рассказал. Но Птичкин сдержал свое слово и дал мне бумагу, по которой я был как будто бы всю войну информатором ЧК в составе дивизии «Russland». Он сказал, что ему жаль меня, и что эта бумага должна помочь мне выжить. Правда, другие чекисты не совсем поверили моей бумаге и сослали в лагеря, но зато не тронули семью. Позже в этом лагере я познакомился с твоей покойной бабушкой, а после Хрущевской амнистии нам было разрешено уехать из Сибири, и я никогда не вспоминал о прошлом. Единственное, что я попытался сделать — найти комиссара Птичкина и хоть как-то отблагодарить его за спасение. Но вскоре меня постиг удар: я узнал, что в 1945 году Птичкин, желая не допустить мародерства на территории Германии, попытался угомонить своих пьяных разбушевавшихся солдат и вступился за имущество жителей немецкой деревни. Пьяные солдаты застрелили Птичкина. Остатки дивизии «Russland» укрылись на территории нейтрального Лихтенштейна. Там же, спустя много лет, умер генерал Смысловский. А сегодня я ходил в больницу, и мне поставили страшный диагноз, в результате жить мне осталось не больше трех месяцев. Я хотел бы почтить память генерала Смысловского и моих сослуживцев, похороненных в Лихтенштейне. Я всю жизнь понемногу откладывал денег и вот, накопил достаточно для поездки в Лихтенштейн. Думаю, этих денег хватит, чтобы безбедно жить там целый месяц. Внучек, если хочешь, я возьму тебя с собой».
Только сейчас Олег понял всю глубину страданий и печали, через которые прошел его дедушка. Василий Федорович вынул фотографию из кармана и показал на ней молодого себя рядом с генералом Смысловским. Олег немного подумал и сказал:
«Конечно, я поеду с тобой, дедушка!»
«Вот и славно!»- лицо старика засияло.
Через два месяца внук с дедом полетели в Лихтенштейн. Василий Федорович завещал похоронить его вместе со старыми сослуживцами, перед которыми он все еще чувствовал вину. Они весело провели последний месяц в этой прекрасной маленькой стране. Но печаль и горечь давали знать о себе: дедушка подолгу стоял возле могилы генерала Смысловского и плакал. И вот, перед смертью Василий Федорович подозвал Олега и отдал ему коробочку с известным содержимым, завещая передавать ее перед смертью старшему в роду, чтобы потомки помнили, через что пришлось пройти их предку. Дедушка хотел, чтобы следующее поколение знало о его тяжелом нравственном выборе. На коробке рукой деда были выведены буквы, которые складывались в одно и то же слово — «Семья». Оно было написано на двух языках: русском и немецком. Василий Федорович откашлялся, лег на кровать, отвернулся к стене и больше не шевелился. Старый фронтовик встретился с вечным врагом людей — смертью.
Были похороны. Уже готовились опустить гроб с телом Василия Федоровича в могилу, как вдруг Олег подбежал к гробу и аккуратно опустил розу, которую он держал в руке, на гроб дедушки. Пусть для кого-то он был предателем, но мальчику было все равно. Любое событие можно рассматривать по-разному — усвоил раз и навсегда мальчик. Когда семья вернулась домой, в Россию, он еще раз открыл коробочку, все было по-прежнему там: на дне лежали лейтенантские погоны, нашивка, Железный Крест и фотография. Все осталось, но человека, их обладателя, уже не было…
