XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Внучка протянула мне кусок бумаги.

— Бабушка, — спросила она мягким голоском, — кто это?

Я взяла протянутую бумажку, надела  свои старые очки и постаралась рассмотреть лица запечатленных на фотографии людей. Оттуда, позабыв о пережитках прошлого, глядят прямо на меня знакомые и родные глаза; они широко раскрыли расплывшиеся в улыбках рты и сверкают глазами, некоторые из которых к сегодняшнему дню давно уже потухши, закрыты и зарыты в землю. Услышав тяжёлый вздох внучки, которая по причине своей любознательности терпеливо ждёт моего рассказа, я расположилась удобнее, что повторило и предвкушающее долгую историю моё золотце.

На фотографии запечатлены четверо: высокий мужчина лет пятидесяти, миловидная женщина среднего возраста и двое ребятишек. Первым внучка указала на самого выделяющегося. Тёмный и с широкими бровями, среднего телосложения человек стоял у стула, опёршись на её спинку. С первого взгляда заметно, что человек этот повидал многое за свою жизнь. Об этом свидетельствуют и морщины, и наполненные глубоким смыслом его глаза. Ах, эти глаза! Родные, любимые! Самые добрые на всём белом свете глаза! Эти глаза не перепутала бы я ни с чём, пусть даже покажут сотни, тысячи похожих!

«Этот человек спас меня и брата моего когда-то очень давно. Холодно было,  как вчера помню, зима приближалась, а мы, сироты, всё скитались по деревням близлежащим, детьми не понимали ничего. Брат мой меня прокормить старался да в тепле держать, сам ел мало, оттого и был худющим, живот бурчал у него всё время, а люди от жалости только объедками и могли поделиться, самим не хватало, да и за то спасибо.  Ходили мы так несколько дней, как в один из них беда ли, счастье ли нас настигло.

Проснулись рано, но не от того, что выспались, а от того, что чувство странное нас пронизывало, будто должно вот-вот случиться что-то, а может, это было от голода. По обыкновению, пошли еды выпрашивать, для начала у соседей, а затем и у других односельчан или в соседних деревнях, где таких же голодных, как мы, хватало. Как было-то: насытимся мы сегодня тем, что есть, а оставшееся, что редко бывало, а точней, не бывало вовсе, на следующий день оставим. Поэтому и вынуждены были так делать. Зашли мы впервые на участок, расположенный вдалеке от родного дома. Долго шли к нему. Всё богато выглядело, что могло обещать нам неплохой обед. Да не заметили, что хозяин держит у себя собаку злую, большую. Однако брат мой ничуть не испугался, пожелал её обойти, но оказалось, что она не на цепи даже, поэтому быстро к нему подбежала и как цапнет за ногу, ввиду чего он упал. Что за зрелище было страшное! Однажды укусив, собака не успокоилась, принялась тащить его по земле, благо, хозяин вышел, а брат мой собаку по носу ногой сумел ударить, что она отскочила от него, и скуля убежала прочь, обратно в свою умело смастерённую конуру. Тут же хозяин участка оказался около нас, взял на руки моего брата и зашёл домой, пригласив и меня. Он расположил нас в тёплом уютном месте, куда вскоре подоспел этот самый человек с добрейшими глазами, обработавший и перевязавший ногу моего брата.

— Вы откуда да чьи такие, детки? – спросили нас во время ужина.

Брат взял ответственность на себя:

— Мы, дяденька, с этой же деревни, а сами ничьи. Отец наш на фронт ушёл давным-давно, а маму увезли куда-то чужие люди, сам не знаю, куда.  Вот и ждём мы её. Хотя я очень жалею, знаете ли, сильно-сильно, что тогда не вышел и не подрался с ними за то, что мамочку нашу увозят да не говорят, когда привезут обратно.

Взрослые переглянулись, в их глазах выражались сочувствие и беспокойство. За наивных детей, за их судьбы, их будущее.

— А где же вы ночуете теперь?

— Дома. Вместе ложимся, так теплей… Стемнело. Нам пора идти, — он спустился со стула, похрамывая подошёл ко мне и протянул руку.

— Пропадут, — прошептал один из мужчин.

— Не пропадут, — ответил второй.

С этого дня мы стали жить у папы-врача. Он увёз нас в другую деревню, а в этой, как выяснилось, оказался совершенно случайно и любил называть это судьбой. Там он кормил нас и одевал, и все вместе мы ждали возвращения нашей мамы».

Подуставшая внучка зевнула.

— А кто это? – поинтересовалась она, указав на сидящую на стуле девочку в ситцевом платьишке.

— Ну-с, всё по порядку. Давай для начала обратим внимание на эту женщину, — девочка кивнула. – Прожила она всю жизнь после двадцати двух в наших краях, хоть и рождена была в соседней губернии. А в нашу попала чудеснейшим образом: сбежала с женихом, нашим папой. Иметь детей она не могла и была рада воспитывать нас. Сидящие на стуле дети – это я и мой брат…

— Такие маленькие! – звонко крикнула внучка, перебив меня, — бабушка, — удивлённая чем-то, она вдруг остановилась, — а почему у мальчика такие большие сапоги?

— Не всегда нам всего хватало, но главное, мы были сыты. В тот день было холодней обычного, однако, как обычно, завернув книги в платки, в школу мы пошли. По приходу туда, учительница моего брата подозвала его к себе и велела ему остаться после уроков. Как я боялась, что она поругает его за что-то! Но втроём мы почему-то пошли в её дом. Там, сняв жмущую обувь с ног моего брата, она вручила ему сапоги. Они были совсем новые! Пусть на пару размеров больше, зато его!

К этому времени внучка моя уже заснула, а семейная фотография вернулась в старый потрёпанный фотоальбом и не будет вновь потревожена до тех пор, пока кто-либо ещё не возьмёт её в руки и не спросит: «Бабушка, а кто это?»