ГУГОЛПЛЕКС
Что насчет браслета, который мама надела на похороны: я зашифровал в азбуку Морзе последнее папино голосовое сообщение, используя небесно-голубые бусины для тишины, бордовые бусины для пауз между буквами, фиолетовые бусины для пауз между словами, и длинные и короткие кусочки нити для длинных и коротких гудков, которые вообще называются сигналами, я думаю, или как-то так. Папа бы знал. Мне потребовалось 9 часов, чтобы сделать браслет, и я думал подарить его Сонни, бездомному, который стоит около Aliance Française, потому что он вгоняет меня в депрессию, или может Линди, опрятной старушке, которая занимается волонтерством, проводя экскурсии в Музее естественной истории, чтобы я мог стать чем-то особенным для нее, ну или просто кому-нибудь в инвалидном кресле. Но вместо этого я подарил его маме. Она сказала, что это был лучший подарок, который она когда-либо получала. Я спросил ее, был ли он лучше съедобного цунами с тех времен, когда я увлекался съедобными погодными явлениями. Она ответила: “Иначе”. Я спросил ее, любила ли она Рона. Она сказала: “Рон — хороший человек”,— что было ответом на совершенно другой вопрос. Поэтому я спросил снова. “Правда или ложь: ты любишь Рона.” Она дотронулась волос рукой, на которой было кольцо, и сказала: “Оскар, Рон — мой друг.” Я хотел сказать ей, что она еще не должна играть в Скрэббл. Или смотреться в зеркало. Или включать проигрыватель громче, чем нужно, чтобы просто его слышать. Это было несправедливо к папе, и это было несправедливо ко мне. Но я похоронил все это внутри. Я сделал ей другие украшения с сообщениями папы на азбуке Морзе: ожерелье, ножной браслет, висячие сережки, тиару — но браслет был определенно самым красивым и ценным, наверняка из-за того, что он был последним. “Мам?” “Что?” “Ничего.”
Даже спустя год мне все еще было сложно делать определенные вещи, например, мыться, неизвестно почему, и заходить в лифты, что было понятно. Многие вещи заставляли меня паниковать, например, подвесные мосты, микробы, самолеты, фейерверки, арабы в метро (даже несмотря на то, что я не расист), арабы в ресторанах, и кофейнях, и других общественных местах, леса, канализация и вентиляция метрополитена, рюкзаки без владельцев, ботинки, люди с усами, дым, узлы, высокие строения, тюрбаны. Часто мне казалось, что я нахожусь в середине огромного черного океана, или в глубоком космосе, но это не было увлекательно. Просто все было запредельно далеко от меня. Хуже всего было по ночам. Я начинал изобретать, а потом не мог остановиться, как бобры, о которых я знал все. Людям кажется, что они срубают деревья, чтобы строить дамбы, а в действительности они делают это из-за того, что их зубы никогда не прекращают расти, и, если бы они постоянно не стачивали их, срубая все эти деревья, зубы начали бы нарастать на их собственные лица, что бы их убивало. Вот таким был и мой мозг. Однажды ночью, которая ощущалась как гуголплекс изобретений, я пошел к папиной гардеробной. Там мы часто занимались греко-римской борьбой, и рассказывали уморительные шутки, и один раз мы подвесили маятник к потолку и расставили на полу домино по кругу, чтобы доказать, что Земля вращается. Но я не ходил туда с того момента, когда он умер. Мама была с Роном в гостиной, они слушали слишком громкую музыку и играли в настольные игры. Она не скучала по папе. Я ненадолго придержал дверную ручку, прежде чем повернуть ее. Несмотря на то, что папин гроб был пуст, его гардеробная была полна. И даже когда прошло больше года, она все еще пах бритьем. Я потрогал все его белые футболки. Я потрогал его шикарные часы, которые он никогда не носил, и дополнительные шнурки для его кроссовок, которые больше никогда не побегут вокруг водохранилища. Я засунул руки в карманы всех его пиджаков (я нашел чек за такси, обертку от маленькой шоколадки, и визитную карточку поставщика алмазов). Я засунул ноги в его тапочки. Я посмотрел на себя в его металлическую обувную ложку. Обычный человек засыпает за семь минут, но я не мог уснуть даже спустя несколько часов, и мое настроение поднималось, когда я был около его вещей, и трогал их, как делал он, и вешал вешалки немного ровнее, даже несмотря на то, что я понимал бессмысленность этого. Его смокинг лежал на стуле, где он сидел, когда завязывал ботинки, и я подумал: “Странно. Почему бы ему не висеть рядом с пиджаками? Неужели он пришел с шикарной вечеринки за ночь до его смерти? Но зачем ему было снимать смокинг, не повесив его на место? Может он нуждался в чистке?” Но я не помнил шикарных вечеринок. Зато я помнил, как он заправлял меня, и как мы слушали человека, который говорил на греческом, через радиоприемник, и как он рассказывал мне историю о шестом районе Нью-Йорка. Если бы я не заметил больше ничего странного, я бы перестал думать о смокинге. Но я начал замечать многое. На самой высокой полке стояла симпатичная голубая ваза. Что симпатичная голубая ваза делала так высоко? Я очевидно не мог достать до туда, поэтому я придвинул стул, на котором все еще лежал смокинг, потом я сходил в мою комнату и принес коллекцию Шекспира, которую мне подарила бабушка, когда узнала, что я буду Йориком, и притащил ее всю, четыре трагедии за один раз, пока моя куча не была нужной высоты. Я встал на это все и простоял лишь секунду. Но как только я коснулся вазы, все трагедии закачались, и смокинг ужасно отвлекал, а в следующую секунду все оказалось на полу, включая меня и разбитую вазу. “Это не я!” — закричал я, но они даже не услышали, потому что они слушали слишком громкую музыку и постоянно заливались хохотом. Я весь свернулся в комок, и не из-за того, что я ударился, не из-за того, что я что-то сломал, а потому что они заливались хохотом. Даже хотя я знал, что этого не нужно было делать, я поставил себе синяк. Я приступил к уборке, когда обнаружил кое-что еще странное. В центре всего этого стекла лежал маленький конверт, размером с флешку. Какого? Я открыл его, и внутри оказался ключ. Какого, какого? Это был очень странный ключ, очевидно, от чего-то жутко необходимого, потому что он был толще и короче обычного ключа. Я не мог этого понять: толстый маленький ключ, в маленьком конверте, в голубой вазе, на самой высокой полке его гардеробной. Первым делом я поступил логично: очень секретно проверил ключ во всех замках квартиры. Даже не проверяя, я знал, что ключ был точно не от входной двери — он не совпадал с ключом у меня на шее, который я носил на нитке, чтобы заходить домой, когда там никого не было. Я прокрался на цыпочках, чтобы остаться незамеченным, и проверил ключ в двери ванной, разных спален и ящиках в мамином шкафу. Я проверил его на кухонном столике, где папа оплачивал счета, и в шкафу около бельевого, где я иногда прятался во время пряток, и в маминой коробке для украшений. Но он не подходил ни к одной из этих замочных скважин. В кровати той ночью я изобрел специальный водосток, который бы был под каждой подушкой Нью-Йорка и присоединялся бы к резервуару. Когда люди бы плакали, чтобы уснуть, все слезы бы стекали в одно место, и утром метеорологи бы сообщали, поднялся или опустился уровень воды в Резервуаре Слез, так что можно было бы узнать, был ли Нью-Йорк в депрессии. И когда бы случалось что-то ужасное, вроде атомной бомбы, ну или хотя бы атаки биологическим оружием, жутко громкая сирена начинала бы вопить, говоря всем, что надо бежать в Центральный парк, чтобы выложить мешки с песком вокруг резервуара.
Ладно. На следующее утро я сказал маме, что не могу пойти в школу, потому что заболел. Это была первая ложь, которую мне пришлось рассказать. Она коснулась моего лба и сказала: “И правда, немного горячий”. Я сказал: “Я померил температуру, 41 градус.” Это была вторая ложь. Она повернулась спиной и попросила меня застегнуть ее платье, что она могла сделать и сама, но она знала, что мне нравилось это делать. Она сказала: “Я буду вес день на собраниях, но бабушка может зайти, если тебе что-то понадобится, и я буду звонить каждый час, чтобы проверять тебя.” Я сказал ей: “Если я не отвечу, я наверняка буду спать или в туалете.” Она сказала: “Лучше отвечай.” Как только она ушла на работу, я оделся и пошел вниз. Стэн подметал двор около здания. Я попытался пройти, оставшись незамеченным, но он заметил. “Ты не выглядишь таким уж больным,” — сказал он, выметая кучку листьев на улицу. Я сказал ему: “Но чувству себя таковым.” Он спросил: “И куда это мистер Больной направляется?” Я сказал ему: “ В аптеку на восемьдесят четвертой, чтобы купить леденцы от кашля.” Ложь №3. На самом деле я пошел в слесарную мастерскую, которая была Фрейзера и Сына, на семьдесят девятой. “Нужны еще копии?” — спросил Вольт. Я дал ему пять и показал ключ, который нашел, и спросил его, что он может рассказать мне о нем. “Он от какого-то сейфа,” — сказал он, поднося ключ к лицу и глядя на него через очки: “Да, так. Это понятно по его строению.” Он показал мне связку с тонной ключей. “Видишь, совсем не похож на эти. Гораздо толще. Сложнее сломать.” Я коснулся всех ключей, до которых мог достать, и это почему-то заставило меня почувствовать себя лучше. “Но он не от неподвижного сейфа. Не думаю. Не от такого большого. Может от чего-то переносного. Вполне подходит для денежного, кстати. Старого. Или какого-нибудь ящика, от которого отстает огонь.” Это заставило меня немного залиться смехом, несмотря на то, что я понимал, что не было ничего смешного в том, чтобы быть умственно отсталым. “Как ты это определил?” “Я знаю все о ключах.” “Ты крутой.” “И современные сейфы редко закрываются на ключ.” “Почему?” “Ну, теперь редко пользуются ключами.” “Я пользуюсь,” — сказал я, и показал ему мой ключ от квартиры. “Я знаю,” — сказал он. “Но такие люди уже вымирают. Теперь все электронное: пароли, отпечатки пальцев.” “Это так круто.” “Я люблю ключи.” Я подумал минуту и впал в депрессию. “Но если люди, как я, вымирают, что случится с вашим бизнесом?” “Мы станем специализированными,” — сказал он. “Как магазин печатных машинок. Сейчас мы востребованы, но скора станем интересны лишь узким специалистам.” “Может вам стоит завести новый бизнес?” “Я люблю этот.” Я сказал: “У меня тут был один вопрос.” Он сказал: “Валяй.” “Валяй?” “Валяй. Спрашивай.” “Вы Фрейзер или сын?” “Вообще я внук. Мой дедушка основал магазин.” “Круто.” “Пожалуй, я и сын, ведь мой отец управлял здесь, когда был жив. Но я и Фрейзер, с тех пор, как мой сын работает здесь летом.” Я сказал: “У меня есть еще один вопрос.” “Валяй.” “Как думаете, я бы смог найти компанию, которая сделала этот ключ?” “Его мог сделать кто угодно.” “Тогда я хочу найти замок, который им открывается.” “Я боюсь, что не смогу тебе с этим помочь, кроме как посоветовав пробовать его в каждом попадающемся замке. Я всегда могу сделать копию, если это необходимо.” “У меня могло бы быть гуголплекс ключей.” “Гуголплекс?” “Гугол, умноженный на гугол.” “Гугол?” “Ну это единица со ста нулями.” Он положил руку мне на плечо и сказал: “Тебе нужен замок.” Я приподнялся очень высоко, положил руку ему на плечо и сказал: “Да.” Когда я уходил, он спросил: “А ты разве не должен сегодня быть в школе?” Недолго думая, я сказал: “Сегодня день Мартина Лютера Кинга.” Ложь №4. “Я думал, что он в январе.” “Так было раньше.” Ложь №5. Когда я вернулся домой, Стэн сказал: «Тебе пришло письмо!»
Дорогой Оск,
Привет, парень! Спасибо за твое великолепное письмо и пуленепробиваемые барабанные палочки, которыми, надеюсь, мне никогда не придется пользоваться! Признаюсь, я никогда особенно не задумывался над тем, чтобы давать уроки… Надеюсь, тебе понравится прилагаемая футболка, которую я взял на себя смелость подписать для тебя.
Твой друг,
Ринго
Мне не понравилась прилагаемая футболка. Я был от нее в восторге! Хотя, к сожалению, она не был белой, поэтому носить ее я не смог. Я заламинировал письмо Ринго и прикрепил его к стене. Потом я поискал в Интернете информацию о замках Нью-Йорка и узнал много полезного. Например, здесь 319 почтовых отделений и 207 352 почтовых ящика. Разумеется, у каждого ящика есть замок. Еще я узнал, что в отелях около 70 571 номеров, и в большинстве номеров есть дверной замок, замок в ванной, замок в туалете и замок от мини-бара. Я не знал, что такое мини-бар, поэтому позвонил в отель «Плаза», который, как я хорошо знал, был знаменитым, и спросил. Тогда я узнал, что такое мини-бар. В Нью-Йорке более 300 000 автомобилей, не считая 12 187 такси и 4425 автобусов. Еще я вспомнил, что кондукторы в метро открывали и закрывали двери ключами, так что еще были эти ключи. В Нью-Йорке проживает более 9 миллионов человек (дети в Нью-Йорке рождаются каждые 50 секунд), и все должны где-то жить, и в большинстве квартир есть два замка на главной двери, и по крайней мере в некоторых ванных, а еще может быть в других комнатах и, очевидно, в комодах и шкатулках для драгоценностей. Также есть и офисы, и творческие студии, и склады, и банки с сейфами, и ворота, и парковки. Я подсчитал, что если учесть все — от велосипедных замков до замков на крыше и ящиков для запонок, — то, вероятно, на каждого жителя Нью-Йорка приходится около 18 замков, что означает около 162 миллионов замков, то есть целая куча. Резиденция Шела… Привет, мама… Немного, наверное, но все равно изрядно тошнит… Нет… Угу… Угу… Наверное… Думаю, закажу Индийский… Но всё же… Окей. Ага. Я… Я знаю… Я знаю… Пока. Я засек время, и мне потребовалось 3 секунды, чтобы открыть замок. Потом я понял, что если дети рождаются в Нью-Йорке каждые 50 секунд, и у каждого человека по 18 замков, каждую секунду создается новый замок. Так что даже если бы я только и делал, что открывал замки, я бы все равно каждую секунду отставал. И это если бы мне не приходилось ехать от одного замка к другому, и если бы я не ел и не спал, но это нормально, потому что вообще я все равно не спал. Мне нужен был план получше. Той ночью я надел свои белые перчатки, подошел к мусорному баку в папиной гардеробной и открыл пакет, в который бросил все обломки вазы. Я искал подсказки, которые могли бы направить меня в нужную сторону. Мне приходилось быть предельно осторожным, чтобы не испортить улики, или чтобы мама не узнала, что я делаю, а еще чтобы не порезаться и не заразиться, но я нашел конверт, в котором был ключ. И тогда я обнаружил то, что хороший детектив заметил бы с самого начала: на обратной стороне конверта было написано слово «Black». Я так разозлился на себя за то, что не заметил этого раньше, что поставил себе маленький синяк. Почерк папы был странным. Он выглядел неряшливо, как будто папа писал в спешке, или пока разговаривал по телефону, или просто когда думал о чем-то другом. Так о чем же он мог думать? Я погуглил и узнал, что Black — это не название компании, производящей сейфы. Я немного разочаровался, потому что это было бы логичным объяснением, всегда самым лучшим, хотя, к счастью, не единственным. Потом я узнал, что в каждом штате страны есть место под названием Black, да и практически во всех странах мира. Во Франции, например, есть место под названием Нуар. Так что это тоже не очень помогало. Я еще немного поискал, хотя знал, что это мне от этого только станет тяжелее, но я ничего не мог поделать. Я распечатал некоторые фотографии, которые нашел: акула, напавшая на девушку, кто-то, идущий по канату между башнями-близнецами, солдат, которому отрезали голову в Ираке, место на Уолт, где раньше висела знаменитая украденная картина, — и я поместил их в «То, что происходило со мной», мой альбом обо всем, что со мной приключалось. На следующее утро я сказал маме, что больше не смогу ходить в школу. Она спросила, что случилось. Я сказал ей: “Все то же самое”. “Ты плохо себя чувствуешь?” “Мне грустно.” “Из-за папы?” “Из-за всего.” Она села на кровать рядом со мной, хотя я знал, что она торопится. “Все — это что?” Я начал считать на пальцах: “Мясные и молочные продукты в нашем холодильнике, кулачные бои, автомобильные аварии, Ларри…” “Кто такой Ларри?” “Бездомный перед Музеем естественной истории, который всегда говорит: “Я клянусь, это на еду” после того, как просит денег.” Она обернулась, и я застегнул молнию на ее платье, продолжая считать: “Что ты не знаешь, кто такой Ларри, хотя наверняка видишь его все время, что Бакминистер просто спит, ест, ходит в ванную и что нет смысла существования, что есть невысокий уродливый парень без шеи, который берет билеты в кинотеатр IMAX, что однажды взорвется солнце, что на каждый день рождения я всегда получаю хотя бы одну вещь, которая у меня уже есть, что есть бедные люди, которые толстеют, потому что едят вредную пищу из-за ее дешевизны…” Именно тогда у меня кончились пальцы, но мой список только начинался, и я хотел, чтобы он был длинным, потому что я знал, что она не уйдет, пока я еще говорю “…домашние животные, что у меня есть домашнее животное, кошмары, Microsoft Windows, старые люди, которые сидят без дела весь день, потому что все забывают проводить с ними время, и они стесняются просить людей провести с ними время, секреты, звонки по телефону, что китайские официантки улыбаются, даже когда нет ничего смешного или радостного, а также что китайцы владеют мексиканскими ресторанами, но мексиканцы никогда не владеют китайскими ресторанами, зеркала, магнитофоны, моя непопулярность в школе, бабушкины талоны, хранилища, люди, которые не знают, что такое Интернет, плохой почерк, красивые песни, что через пятьдесят лет не будет людей…” “Кто сказал, что через пятьдесят лет не будет людей?” Я спросил ее: “Ты оптимистка?” Она посмотрел на часы и сказала: “Я оптимистка”. “Тогда у меня для тебя плохие новости, потому что люди собираются уничтожить друг друга, как только это станет достаточно легко, а это произойдет очень скоро”. “Почему красивые песни огорчают?” “Потому что они лживы.” “Всегда?” «Нет ничего одновременно красивого и правдивого.” Она улыбнулась, но не радостно, и сказала: “Ты говоришь так же, как папа.” “Что ты имеешь под этим в виду?” “Он говорил такие вещи.” “Какие?” “О, как будто все не такое-то. Или все такое-то. Или очевидно.” Она засмеялась. “Он всегда был очень категоричен.” — Что такое “категорично?” — Это значит “определенно.” “Что плохого в определенности?” “Папа иногда скучал по лесу и деревьям.” “ По какому лесу?” “Это я так, ничего.” “Мама?” “Да?” “Мне не нравится, когда ты говоришь, что что-то, что я делаю, напоминает тебе о папе.” “Мне жаль. Я часто так делаю?” “Ты делаешь это постоянно.” “Я понимаю, почему тебе это не нравится.” “А бабушка всегда говорит, что вещи, которые я делаю, напоминают ей о дедушке. Я чувствую себя странно, потому что их больше нет. А ты?” “Наверное, да.” Она некоторое время гладила меня по голове, и провела пальцами за ухом в том месте, которого почти никогда не касалась. Я спросил, могу ли я застегнуть молнию на ее платье. Она сказала: “Конечно” и обернулась. “Я думаю, было бы хорошо, если бы ты попробовал ходить в школу.” Я сказал: “Я пытаюсь.” “Может быть, ты попробуешь пойти на первый урок?” “Я даже не могу встать с постели.” Ложь №6. “И доктор Фейн сказал, что мне следует прислушиваться к своим чувствам. Он сказал, что мне следует иногда давать себе передышку.” Это не была ложь, хотя и не совсем правда. “Я просто не хочу, чтобы это вошло у тебя в привычку,” — сказала она. “Не войдет”, — сказал я. Когда она положила руку на одеяло, она, должно быть, почувствовала, насколько оно толстое, потому что она спросила, была ли на мне моя одежда. Я сказал ей: «Да, потому что мне холодно». Ложь №7. “Я имею в виду, помимо того, что у меня жар.” Как только она ушла, я собрал свои вещи и спустился вниз. “Ты выглядишь лучше, чем вчера,” — сказал Стэн. Я сказал ему: “Занимайся своими делами.” Он сказал: “Боже”. Я сказал ему: “Но чувствую я себя хуже, чем вчера.”
GOOGOLPLEX
As for the bracelet Mom wore to the funeral, what I did was I converted Dad’s last voice message into Morse code, and I used sky-blue beads for silence, maroon beads for breaks between letters, violet beads for breaks between words, and long and short pieces of string between the beads for long and short beeps, which are actualy caled blips, I think, or something. Dad would have known. It took me nine hours to make, and I had thought about giving it to Sonny, the homeless person who I sometimes see standing outside the Aliance Française, because he puts me in heavy boots, or maybe to Lindy, the neat old woman who volunteers to give tours at the Museum of Natural History, so I could be something special to her, or even just to someone in a wheelchair. But instead I gave it to Mom. She said it was the best gift she’d ever received. I asked her if it was better than the Edible Tsunami, from when I was interested in edible meteorological events. She said, «Different.» I asked her if she was in love with Ron. She said, «Ron is a great person,» which was an answer to a question I didn’t ask. So I asked again. «True or false: you are in love with Ron.» She put her hand with the ring on it in her hair and said, «Oskar, Ron is my friend.” I wanted to tel her she shouldn’t be playing Scrabble yet. Or looking in the mirror. Or turning the stereo any louder than what you needed just to hear it. It wasn’t fair to Dad, and it wasn’t fair to me. But I buried it al inside me. I made her other Morse code jewelry with Dad’s messages—a necklace, an anklet, some dangly earrings, a tiara—but the bracelet was definitely the most beautiful, probably because it was the last, which made it the most precious. «Mom?» «Yes?» “Nothing.”
Even after a year, I stil had an extremely difficult time doing certain things, like taking showers, for some reason, and getting into elevators, obviously. There was a lot of stuff that made me panicky, like suspension bridges, germs, airplanes, fireworks, Arab people on the subway (even though I’m not racist), Arab people in restaurants and coffee shops and other public places, scaffolding, sewers and subway grates, bags without owners, shoes, people with mustaches, smoke, knots, tal buildings, turbans. A lot of the time I’d get that feeling like I was in the middle of a huge black ocean, or in deep space, but not in the fascinating way. It’s just that everything was incredibly far away from me. It was worst at night. I started inventing things, and then I couldn’t stop, like beavers, which I know about. People think they cut down trees so they can build dams, but in reality it’s because their teeth never stop growing, and if they didn’t constantly file them down by cutting through al of those trees, their teeth would start to grow into their own faces, which would kil them. That’s how my brain was. One night, after what felt like a googolplex inventions, I went to Dad’s closet. We used to Greco-Roman wrestle on the floor in there, and tel hilarious jokes, and once we hung a pendulum from the ceiling and put a circle of dominoes on the floor to prove that the earth rotated. But I hadn’t gone back in since he died. Mom was with Ron in the living room, listening to music too loud and playing board games. She wasn’t missing Dad. I held the doorknob for a while before I turned it. Even though Dad’s coffin was empty, his closet was ful. And even after more than a year, it stil smeled like shaving. I touched al of his white T-shirts. I touched his fancy watch that he never wore and the extra laces for his sneakers that would never run around the reservoir again. I put my hands into the pockets of al of his jackets (I found a receipt for a cab, a wrapper from a miniature Krackle, and the business card of a diamond supplier). I put my feet into his slippers. I looked at myself in his metal shoehorn. The average person fals asleep in seven minutes, but I couldn’t sleep, not after hours, and it made my boots lighter to be around his things, and to touch stuff that he had touched, and to make the hangers hang a little straighter, even though I knew it didn’t matter. His tuxedo was over the chair he used to sit on when he tied his shoes, and I thought, Weird. Why wasn’t it hung up with his suits? Had he come from a fancy party the night before he died? But then why would he have taken off his tuxedo without hanging it up? Maybe it needed to be cleaned? But I didn’t remember a fancy party. I remembered him tucking me in, and us listening to a person speaking Greek on the shortwave radio, and him teling me a story about New York’s sixth borough. If I hadn’t noticed anything else weird, I wouldn’t have thought about the tuxedo again. But I started noticing a lot. There was a pretty blue vase on the highest shelf. What was a pretty blue vase doing way up there? I couldn’t reach it, obviously, so I moved over the chair with the tuxedo stil on it, and then I went to my room to get the Collected Shakespeare set that Grandma bought for me when she found out that I was going to be Yorick, and I brought those over, four tragedies at a time, until I had a stack that was tal enough. I stood on al of that and it worked for a second. But then I had the tips of my fingers on the vase, and the tragedies started to wobble, and the tuxedo was incredibly distracting, and the next thing was that everything was on the floor, including me, and including the vase, which had shattered. «I didn’t do it!» I holered, but they didn’t even hear me, because they were playing music too loud and cracking up too much. I zipped myself al the way into the sleeping bag of myself, not because I was hurt, and not because I had broken something, but because they were cracking up. Even though I knew I shouldn’t, I gave myself a bruise. I started to clean everything up, and that was when I noticed something else weird. In the middle of al of that glass was a little envelope, about the size of a wireless Internet card. What the? I opened it up, and inside there was a key. What the, what the? It was a weird-looking key, obviously to something extremely important, because it was fatter and shorter than a normal key. I couldn’t explain it: a fat and short key, in a little envelope, in a blue vase, on the highest shelf in his closet. The first thing I did was the logical thing, which was to be very secretive and try the key in al of the locks in the apartment. Even without trying I knew it wasn’t for the front door, because it didn’t match up with the key that I wear on a string around my neck to let myself in when nobody’s home. I tiptoed so I wouldn’t be noticed, and I tried the key in the door to the bathroom, and the different bedroom doors, and the drawers in Mom’s dresser. I tried it in the desk in the kitchen where Dad used to pay the bils, and in the closet next to the linen closet where I sometimes hid when we played hide and seek, and in Mom’s jewelry box. But it wasn’t for any of them. In bed that night I invented a special drain that would be underneath every pilow in New York, and would connect to the reservoir. Whenever people cried themselves to sleep, the tears would al go to the same place, and in the morning the weatherman could report if the water level of the Reservoir of Tears had gone up or down, and you could know if New York was in heavy boots. And when something really terrible happened—like a nuclear bomb, or at least a biological weapons attack—an extremely loud siren would go off, teling everyone to get to Central Park to put sandbags around the reservoir.
Anyway. The next morning I told Mom that I couldn’t go to school, because I was too sick. It was the first lie that I had to tel. She put her hand on my forehead and said, «You do feel a bit hot.» I said, «I took my temperature and it’s one hundred point seven degrees. That was the second lie. She turned around and asked me to zip up
the back of her dress, which she could have done herself, but she knew that I loved to do it. She said, «I’l be in and out of meetings al day, but Grandma can come by if you need anything, and I’l cal to check on you every hour.» I told her, «If I don’t answer, I’m probably sleeping or going to the bathroom.» She said, «Answer.» Once she left for work, I put on my clothes and went downstairs. Stan was sweeping up in front of the building. I tried to get past him without him noticing, but he noticed. «You don’t look sick,» he said, brushing a bunch of leaves into the street. I told him,
«I feel sick.» He asked, «Where’s Mr. Feeling Sick going?» I told him, «To the drugstore on Eighty-fourth to get some cough drops.» Lie #3.
Where I actualy went was the locksmith’s store, which is Frazer and Sons, on Seventy-ninth. «Need some more copies?» Walt asked. I gave him a high-five, and I showed him the key that I had found, and asked him what he could tel me about it. «It’s for some kind of lockbox,» he said, holding it up to his face and looking at it over his glasses. “A safe, I’m guessing. You can tel it’s for a lockbox by its build.» He showed me a rack that had a ton of keys on it. «See, it’s not like any of these. It’s much thicker. Harder to break.» I touched al the keys that I could reach, and that made me feel OK, for some reason. «But it’s not for a fixed safe, I don’t think. Nothing too big. Maybe something portable. Could be a safe-deposit box, actualy. An old one. Or some kind of fire-retardant cabinet.» That made me crack up a little, even though I know there’s nothing funny about being a mental retard. “Это старый ключ,” — сказал он. “Ему может быть двадцать или тридцать лет.” «It’s an old key,» he said. «Could be twenty, thirty years old.» «How can you tel?» «Keys are what I know.» «You’re cool.» «And not many lockboxes use keys anymore.» «They don’t?» «Wel, hardly anyone uses keys anymore.» «I use keys,» I told him, and I showed him my apartment key. «I know you do,» he said. «But people like you are a dying breed. It’s al electronic these days. Keypads. Thumbprint recognition.» «That’s so awesome.» «I like keys.» I thought for a minute, and then I got heavy heavy boots. «Wel, if people like me are a dying breed, then what’s going to happen to your business?»
«We’l become specialized,» he said, «like a typewriter shop. We’re useful now, but soon we’l be interesting.» «Maybe you need a new business.» «I like this business.» I said, «I have a question that I was just wondering.» He said, “Shoot.» «Shoot?» «Shoot. Go ahead. Ask.» “Are you Frazer, or are you Son?» «I’m Grandson, actualy. My grandfather started the shop.» «Cool.» «But I suppose I’m also Son, since my dad ran things when he was alive. I guess I’m Frazer, too, since my son works here during the summers.» I said, «I have another question.» «Shoot.» «Do you think I could find the company that made this key?» «Anyone could’ve made it.» «Wel then, what I want to know is how can I find the lock that it opens?» «I’m afraid I can’t help you with that, any more than teling you to try it in every lock you come across. I could always make you a copy, if you’d like.» «I could have a googolplex keys.» «Googolplex?» «A googol to the googol power.» «Googol?» «That’s a one with one hundred zeroes after it.» He put his hand on my shoulder and said, «You need the lock.» I reached up real high and put my hand on his shoulder and said, «Yeah.» As I was leaving he asked, «Shouldn’t you be in school?» I thought fast and told him, «It’s Dr. Martin Luther King Jr. Day.» Lie #4 “I thought that was in January.» «It used to be.» Lie #5. When I got back to the apartment, Stan said, «You’ve got mail!»
Dear Osk,
Hello, lad! Thanks for your glorious letter and the bulletproof drumsticks, which I hope I’ll never have to use! I have to confess, I’ve never thought too much about giving lessons… I hope you like the enclosed T-shirt, which I took the liberty of signing for you.
Your mate,
Ringo
I didn’t like the enclosed T-shirt. I loved it! Although unfortunately it wasn’t white, so I couldn’t wear it. I laminated Ringo’s letter and tacked it to my wal. Then I did some research on the Internet about the locks of New York, and I found out a lot of useful information. For example, there are 319 post offices and 207,352 post office boxes. Each box has a lock, obviously. I also found out that there are about 70,571 hotel rooms, and most rooms have a main lock, a bathroom lock, a closet lock, and a lock to the minibar. I didn’t know what a mini-bar was, so I caled the Plaza Hotel, which I knew was a famous one, and asked. Then I knew what a minibar was. There are more than 300,000 cars in New York, which doesn’t even count the 12,187 cabs and
4,425 buses. Also, I remembered from when I used to take the subway that the conductors used keys to open and close the doors, so there were those, too. More than 9 milion people live in New York (a baby is born in New York every 50 seconds), and everyone has to live somewhere, and most apartments have two locks on the front, and to at least some of the bathrooms, and maybe to some other rooms, and obviously to dressers and jewelry boxes. Also there are offices, and art studios, and storage facilities, and banks with safe-deposit boxes, and gates to yards, and parking lots. I figured that if you included everything—from bicycle locks to roof latches to places for cufflinks—there are probably about 18 locks for every person in New York City, which would mean about 162 milion locks, which is a crevasse-load of locks. Schel residence … Hi, Mom … A little bit, I guess, but stil pretty sick … No … Uh-huh … Uh-huh … I guess … I think I’l order Indian … But stil … OK. Uh-huh. I wil … I know … I know… Bye.» I timed myself and it took me 3 seconds to open a lock. Then I figured out that if a baby is born in New York every 50 seconds, and each person has 18 locks, a new lock is created in New York every seconds. So even if al I did was open locks, I’d stil be faling behind by locks every second. And that’s if I didn’t have to travel from one lock to the next, and if I didn’t eat, and didn’t sleep, which is an OK if, because I didn’t actualy sleep, anyway. I needed a better plan. That night, I put on my white gloves, went to the garbage can in Dad’s closet, and opened the bag that I’d thrown al of the pieces of the vase into. I was looking for clues that might lead me in a direction. I had to be extremely careful so that I wouldn’t contaminate the evidence, or let Mom know what I was doing, or cut and infect myself, and I found the envelope that the key was in. It was then that I noticed something that a good detective would have noticed at the very beginning: the word «Black» was written on the back of the envelope. I was so mad at myself for not noticing it before that I gave myself a little bruise. Dad’s handwriting was weird. It looked sloppy, like he was writing in a hurry, or writing down the word while he was on the phone, or just thinking about something else. So what would he have been thinking about?
I Googled around and found out that Black wasn’t the name of a company that made lockboxes. I got a little disappointed, because it would have been a logical explanation, which is always the best kind, although fortunately it isn’t the only kind. Then I found out that there was a place caled Black in every state in the country, and
actualy in almost every country in the world. In France, for example, there is a place caled Noir. So that wasn’t very helpful. I did a few other searches, even though I knew they would only hurt me, because I couldn’t help it. I printed out some of the pictures I found—a shark attacking a girl, someone walking on a tightrope between the Twin Towers, a soldier getting his head cut off in Iraq, the place on the wal where a famous stolen painting used to hang—and I put them in Stuff That Happened to Me, my scrap-book of everything that happened to me. The next morning I told Mom I couldn’t go to school again. She asked what was wrong. I told her, «The same thing that’s always wrong.» «You’re sick?» «I’m sad.» «About Dad?» «About everything.» She sat down on the bed next to me, even though I knew she was in a hurry. «What’s everything?» I started counting on my fingers: «The meat and dairy products in our refrigerator, fistfights, car accidents, Larry—» «Who’s Larry?» «The homeless guy in front of the Museum of Natural History who always says ‘I promise it’s for food’ after he asks for money.» She turned around and I zipped her dress while I kept counting[…]” “How you don’t know who Larry is, even though you probably see him al the time, how Buckminster just sleeps and eats and goes to the bathroom and has “no raison d’être, the short ugly guy with no neck who takes tickets at the IMAX theater, how the sun is going to explode one day, how every birthday I always get at least one thing I already have, poor people who get fat because they eat junk food because it’s cheaper…» That was when I ran out of fingers, but my list was just getting started, and I wanted it to be long, because I knew she wouldn’t leave while I was stil going. «… domesticated animals, how I have a domesticated animal, nightmares, Microsoft Windows, old
people who sit around al day because no one remembers to spend time with them and they’re embarrassed to ask people to spend time with them, secrets, dial phones, how Chinese waitresses smile even when there’s nothing funny or happy, and also how Chinese people own Mexican restaurants but Mexican people never own Chinese restaurants, mirrors, tape decks, my unpopularity at school, Grandma’s coupons, storage facilities, people who don’t know what the Internet is, bad handwriting, beautiful songs, how there won’t be humans in fifty years—» «Who said there won’t be humans in fifty years?» I asked her, «Are you an optimist he looked at her watch and said, «I’m optimistic.» «Then I have some bad news for you, because humans are going to destroy each other as soon as it becomes easy enough to, which wil be very soon.» «Why do beautiful songs make you sad?» «Because they aren’t true.» «Never?» «Nothing is beautiful and true.» She smiled, but in a way that wasn’t just happy, and said, «You sound just like Dad.» «What do you mean I sound just like Dad?» «He used to say things like that.» «Like what?» «Oh, like nothing is so-and-so. Or everything is so-and-so. Or obviously.» She laughed. «He was always very definitive.» “What’s ‘definitive’?» «It means certain. It comes from definite.'» «What’s wrong with definitivity?» «Dad sometimes missed the forest for the trees.» «What forest?» «Nothing.» «Mom?» «Yes?» «It doesn’t make me feel good when you say that something I do reminds you of Dad.» «Oh. I’m sorry. Do I do that a lot?» «You do it al the time.» «I can see why that wouldn’t feel good.» «And Grandma always says that things I do remind her of Grandpa. It makes me feel weird, because they’re gone. And don’t you?» «I guess so.» «The most.» She petted my head for a while, and her fingers went behind my ear to that place that’s almost never touched. I asked if I could zip her dress up again. She said, «Sure,» and turned around. She said, «I think it would be good if you tried to go to school.» I said, «I am trying.» «Maybe if you just went for first period.» «I can’t even get out of bed.» Lie #6. «And Dr. Fein said I should listen to my feelings. He said I should give myself a break sometimes.» That wasn’t a lie, exactly, although it wasn’t exactly the truth, either. «I just don’t want it to become a habit,» she said. «It won’t,» I said. When she put her hand on the covers, she must have felt how puffy they were, because she asked if I had my clothes on
in bed. I told her, «I do, and the reason is because I am cold.» #7. «I mean, in addition to being hot.» As soon as she left, I got my things together and went downstairs. «You look better than yesterday,» Stan said. I told him “to mind his own business. He said, «Jeez.» I told him, «It’s just that I’m feeling worse than yesterday.»
