XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Когда это произошло, я ничего не увидела.

Никто не увидел.

Все оставалось на месте: зеленая трава, люди, спешащие на работу, и я – Марта, шестнадцатилетняя девчонка, у которой свои проблемы и мысли заняты симпатичным парнем из параллельного класса.

До сих пор у меня в голове отдается тот оглушительный звон, словно Земля решила сойти с орбиты и на третей космической полететь за Нептуном. Помню, я тогда пролила горячий кофе на свою новую блузку. Не знала, что было хуже: ожог или испорченная вещь. Теперь знаю. Ни то и ни другое.

Боже, если бы мне дали хоть пять минут. Просто кто-нибудь из правительства позвонил бы и сказал: «Марта, прямо сейчас на нас будут падать бомбы, чтоб ты знала». Что бы я сделала? Предупредила бы родителей, чтобы они выбирались из того чертова магазина как можно скорей. Но я не предупредила. И они не выбрались.

В тот день я не понимала, что случилось. В тот день, когда я была той Мартой, которая пряталась в шкафу от страха и не вылезала оттуда шесть часов.

Той Мартой, которая умерла.

В тот день, когда началась война.

Знаете, однажды наступает такой момент, когда боль прошлого оставляет вас. Навсегда. Вы уже не чувствуете такой тоски по тому, что осталось позади. По тем, кто остался позади. Но когда вы теряете боль, вы теряете частицу себя. Ведь боль – это вы. А когда нет вас, есть пустота. И никуда вы от этого не сбежите.

Я тоже не сбежала.

Два года прошло с тех пор, как я простилась с Мартой. Сейчас у меня нет имени, зато есть винтовка. Она лучше, чем имя. Полезнее.

Во время войны почти у всех есть оружие. И когда вы заходите в дом к какой-нибудь милой старушке, не удивляйтесь, если она приставит вам ко лбу пистолет Токарева.

Все хотят жить. И поэтому убивают.

Может, по этой причине сейчас я другая. Холодная, как лед. Прочная, как сталь. Безжалостная, как последняя тварь. Старший сержант.

Сказали бы мне раньше, что я стану солдатом, рассмеялась бы. Не помню, когда в последний раз смеялась. Я разучилась это делать в тот миг, когда первые вражеские самолеты показались в небе.

И вот я стала той, которую сама создала. Той, которая убила больше сотни людей.

И сегодня я собираюсь пополнить список.

Мы опять на вражеской территории. Нас не меньше тридцати, а жителей в этой деревне едва ли наберется с полсотни. Это неравный бой, если учесть наше оружие. Неравный для них.

За время службы я научилась многим вещам. Одно из них: замечать детали. Все детали.

Я пробегаю мимо деревянных домов, раздавая команды остальным солдатам. Проверяю, не ушли ли жители в лес, ища спасение. Не ушли. А зря.

Выбираю дом в самом конце улицы. С него и начнем.

Семейная пара. Женщина бежит от меня, мужчина – на меня. Очевидная реакция. Пуля пригвождает его к полу, и он больше не бежит. Его супруге я дарю такую же, и она больше не кричит.

Самое странное то, что я при этом чувствую. А вернее, что я ничего не чувствую. Для меня, новой не-Марты, люди разделились на временны́е категории. Вот есть мои сослуживцы. Я знакома с ними долгое время, делю дом и еду, но все же не могу довериться им полностью. Они – месяцы. А есть те люди, которых я убила. Я не знаю о них абсолютно ничего, и вижу я их первый раз в жизни. Они – секунды.

Мои родители были для меня годами, но они остались в прошлом, вместе с Мартой и её вечными проблемами.

Я не надеюсь, что буду жить долго. Когда-нибудь я тоже окажусь в прошлом. Когда-нибудь я тоже стану чьей-то секундой.

А сейчас мне нужно найти живых в этом доме. Чтобы убить.

Я направляюсь прямиком к двери, расположенной напротив входа. Всего-то сделать три шага – и на месте. Но меня что-то останавливает. Вернее, кто-то.

Мертвая женщина держит меня за ногу. Не такая, видимо, и мертвая.

Сразу пришла мысль ударить её прикладом, но во мне вдруг проснулось любопытство. Что она собирается делать?

Недотруп что-то хрипит, потом кашляет для выравнивания голоса и снова хрипит то, что я уже могу различить:

– Не трогай её. Она должна жить.

Может, она и хотела что-то сказать, но очередной поток кашля, теперь уже смешанного с кровью, не дает ей такой возможности. Это зрелище я выдерживаю спокойно. Часто мне приходилось такое видеть, иногда меня наизнанку выворачивало, не отрицаю.

Но не будем об этом. Тут кое-что интересное: в доме действительно кто-то есть. Я в который раз заметила, сколько полезного в том, чтобы знать их язык. Язык наших врагов.

С пустым взглядом я осуществляю свою первоначальную задумку: приклад опускается на голову теперь уже трупа.

Дверь противно скрипит, как в типичном фильме ужасов. Хотя происходящее сейчас в мире в общем-то и есть фильм ужасов.

В комнате темно, и за окном темно. Это создаёт некоторые проблемы, поэтому крепче сжимаю винтовку и иду на поиски света. Не найдя на стене выключателя, просто чудом обнаруживаю ночник.

Теплый свет. Как чашка горячего шоколада в осенний вечер.

Мотаю головой. Нет оружия страшнее мыслей.

Итак, я нашла ночник, сравнила его с напитком – и что дальше? Пусто. Серьезно?

Я осмотрела все места, в которых мог спрятаться человек, и так бы и ушла, ничего не обнаружив, если бы не услышала этого. Всхлип. Тихий, едва различимый в давящей тишине.

Разворачиваюсь на пятках. Так и застываю.

Только страх может загнать человека в корзину для белья.

Кладу винтовку на плечо и целюсь.

– Вылезай, – строже, чем следовало.

В ответ мне последовал еще один незаметный всхлип. И никакой реакции.

– Вылезай, или я сама тебя вытащу, – просто факт констатирую.

Еще несколько секунд бездействия, а потом крышка корзины ударяется о пол.

И во мне что-то переворачивается.

Девочка с глазами цвета океана. Они так чисты, что я вижу в них свое отражение. Они так блестят, потому что она плачет.

Вспоминается Марта. Та самая, которую я похоронила вместе с родителями на кладбище напротив реки. Она тоже плакала. И глаза у нее были такие же. Чистые. Не ледяные глаза убийцы.

Она дрожит не от холода. Но почему дрожу я?

Мне вдруг хочется вернуть ее, вернуть Марту. Хочется снова думать о всякой ерунде, болтать с подругами о новых сериалах, ездить с родителями на пикники.

Мне вдруг снова хочется жить.

Что со мной происходит?

Передо мной всего лишь девочка. Мой враг.

Маленькая девочка с глазами цвета счастья.

Девочка, которая за секунду стала моим годом.

Я не понимаю, почему опускаю оружие, но понимаю, что по моей щеке катится слеза. Одинокая, как этот ребенок, родителей которой я только что убила. Одинокая, как Марта, которая, спустя два года, пришла ко мне. Она вернулась.

Я вернулась.

Подлетаю к малышке как ураган.

– Все хорошо, не бойся меня, – говорит странная девушка с винтовкой наперевес. Молодец, высший класс.

Я даже удивляюсь, когда девочка не пытается убежать или позвать на помощь. Она просто смотрит на меня и рушит весь мой мир на части.

Делаю еще одну попытку:

– Меня зовут Марта, а тебя?

– Ева.

Тоненький голосок заставляет улыбнуться железного сержанта. Может, это теперь станет моим прошлым?

– Ева, ты очень красивая. Я тебя не обижу, – повторяю я.

– Где моя мама?

Я вздрагиваю. Разговариваю с девочкой, перед этим превратив её родителей в свои секунды. Кто ты после этого, Марта?

– Она уехала, – выдавливаю из себя.

Она склоняет голову на бок, видимо думая, куда могла уехать её мать.

Лучше тебе не знать, малютка.

– А папа?

– Он тоже уехал. Они вместе уехали. Это было очень срочно, поэтому они не смогли тебя предупредить и прислали меня.

Девочка вот-вот заплачет снова, а я так нагло вру ей.

– Слушай, Ева, давай сыграем в игру? – она обращает на меня заинтересованный взгляд. – Ты же играла в «дочки-матери»? – кивок. – Отлично, тогда сейчас будем играть, только чуть изменим правила. Мы будем не матерью и дочкой, а старшей и младшей сестрами, хорошо?

Снова кивок.

– Сейчас мы пойдем на улицу и нас увезут в безопасное место. Помни, что ты моя младшая сестра, и никому не говори, что мы играем. Вообще ни с кем не заговаривай. Только со мной, когда никого рядом нет, поняла? Это будет наш маленький секрет.

Ева делает серьезное выражение лица после слова «секрет», будто это имело очень большое значение. А оно имело.

– Сестра Марта. Моя сестра Марта.

Я снова улыбаюсь и чувствую соленый привкус слез.

– Пойдем.

Я подхватываю девочку и прижимаю к своему плечу так, чтобы она не увидела произошедшего. Не могу представить, что будет, если она заметит своих родителей. Они тоже были для нее годами.

Я выхожу из дома, одновременно выходя из игры. Я больше не буду созданной иллюзией, непробиваемым щитом, за которым на самом деле пусто.

Даже сейчас, когда каждая ночь может оказаться последней, я хочу жить.

Потому что мне понадобилось два года, чтобы понять.

Не война заставляет убивать – это делают люди.