XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Лестница ходила в право и в лево, вперёд и назад, скрипела. Темно. «Клац», — налобный фонарь. «Клац», — второй.

— Ну что? Лезем? Или жить хочешь?

— Лезем, лезем. Закурить дай.

Щелчок портсигара, зажигалка, два огонька.

— Ну и правильно. Кто не рискует – тот не пьёт!

Белобрысый, без шапки, молодой человек в коротком пуховике, желтом шарфе, джинсах и берцах извлёк из кармана пуховика флягу и отхлебнул.

— Артём, да опять ты…

— Да что, я ж немного, храбрости ради…

Резкий выдох. Скрип, металлический скрежет. Два силуэта возникают на лестнице.

— Слушай, Артём, а ты сколько раз сюда уже лазил?

— Двенадцать, а что?

— Тринадцатый… Да ничего. И не страшно тебе?

— Не говори ерунды.

Ветер. Колышет лестницу, скрип смешивается со стуком.

— А, да, вспомнил. Вот тут где-то и было, на этом уровне. Пошли мы как-то с Серым, ну знаешь его, с Анархом, Андрюхой сюды. Ну вечер уже был, приходим, а тут менты. «Убился уже один, не полезете» говорят. А капитан ихний – брат Анарха. Ну и говорит, мол, там стопу скалолазу оторвало, вниз надо пнуть. Ну, что делать? Полезли, пнули.

— Артём, ёмаё…

— Что? А потом ещё слышим – голос какой-то сверху, хрен его знает, что говорит… И огонёк горит как от сиги. Поднялись, а нет никого…

— Хватит может, а?

— Ну ладно, ладно. Место просто это такое. Мы с тобой по наружке лезем, а внутри то там проще, но там местами кровь на стенах. Так, брызги…

— Зря я с тобой полезла.

Лестницу резко тряхнуло.

— Бл…

Одной рукой достал флягу, открыл, хлебнул.

— Да ты чего в самом деле? Алкоголик в шестнадцать лет?

— Нет. И вообще, как у Достоевского, ты его вроде любишь, «пью, ибо сугубо страдать хочу».

Небо постепенно светлело. Конец лестницы был близко, на верху она загибалась в сторону от башни.

— Артём! Смотри…

— Что?

— Вверх!

Едва виднелось недалеко от края, на бетоне чёрное очертание и красный огонёк то горел ярко, то затухал.

— Артём, ты слышишь?

— Что?

— Там, наверху! Он «Кукушку» поёт. Цоя.

— Всегда так. Если ночью лезть.

— А почему?

— Я не знаю, Сонь. Это башня.

— Что значит «это башня?»

Лестница кончилась, парень стоял на бетоне. Взгляд вниз, солнце чуть освещает лицо рыжеволосой девушки, в желтой шапке, с двумя аккуратными косичками. Он встал на колени, протянул вниз руку. Вверх протянулась рука в кожаной перчатке с обрезанными пальцами. Двое стояли обнявшись на краю, парень слегка придерживался за лестницу.

— Слушай, Тём, а где он?

— Кто?

— Ну тот силуэт

— Не знаю, это всегда так.

— А почему?

— Это башня…

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Давай покурим?

Щелчок, всполох маленького пламени и два красных огонька.

— Хорошо… Люблю курить.

Он усмехнулся.

— А я не могу этого не делать.

Светало.

— Смотри, смотри, рассвет начинается! Как красиво… И в стёклах… Вау… Ты фотик взял?

— Нет.

— Почему?

— Я пробовал тут снимать, никогда ничего не получается. С утра темно, днём пересвечено. Настройки правильные…

— Странно всё это

— Это башня.

— Да ты надоел с этим «это башня». И что, что башня? Я вот знаю, что такие и в Таллинне и в Вильнюсе. Эта то почему такая особенная?

— Я не знаю. Место говорят такое, место. Разлом тут тектонический может. А может души. Если разлом, то, как церковники некоторые говорят, ад там снизу. Мертвецы воют.

Девушка отошла, посмотрела вниз, внутрь.

— Артём, там кто-то лезет, фонарики горят

— Ну крикни им

— Чего?

— Да хоть «привет»

«Привет» — донеслось по ветру.

— Исчезли… Артём, полезли вниз…

— Сейчас, на вид хоть ещё посмотрим.

Зачем я сюда лезу, боже? Каждый раз, каждый раз одно и тоже? Что я, на адреналин подсел? Да нет вроде, в детстве вообще высоты боялся. Какого чёрта тогда? Эта башня… Мне каждый раз хочется туда. Вроде и в чекистские подвалы лазали, но как-то не то. Тут всегда круче. Лезешь, лезешь, лезешь. Смотришь вниз… Там дом, там бабушка живёт, там школа… И пустота там. Шаг вперёд – и пустота. Вперёд падать хорошо, это вам не внутрь, а то сопнут твою стопу какие-нибудь идиоты так же.

Светало. Парень и девушка стояли у башни. Падал снег.

— Ну что, второй раз с тобой лезем и первый раз по внутрянке?

— А может не надо?

— Кто не рискует, тот не пьёт.

— А что там за свет в окне горит? Слева

— Без понятия. Может сторож. Хочешь – проверь иди.

— А что красный то?

— Да я то откуда знаю, может фотографии проявляет.

— Ну да, конечно.

— Полезли уже!

Арматура образовывала квадраты, квадратные ярусы, квадратные ярусы устремлялись вверх и видно было наверху лишь небольшой просвет, как тоннель.

— Вон пятно. Кровь.

— Да ну тебя!

— Что «ну тебя?». Говорю – кровь.

— Допустим.

Гул послышался по всей башне. Он шел неоднозначно. Снизу или сверху? Не понять. Полминуты. Всё замерло. Гудела арматура, гудел, казалось бетон. Стихло.

— А знаешь, Сонь, ты мне нравишься.

— Ого! И что мне? Упасть вниз со смеху? Нравлюсь – так чего сюда тащишь?

— Хорошо мне с тобой.

— Смотри, огонёк! Опять…

— Да. Говорю, всегда так.

На газетке лежал нарезной белый батон, стояла открытая бутылка кефира. По обе стороны от газетки сидели парень и девушка. Солнце блестело в рыжих волосах и карих глазах, солнце мерцало в окнах города внизу, отражалось, как в тысяче зеркал, ветер свистел, скрипела наружная лестница.

— Хорошо.

— Тём, а может покурим?..

Три приёма, два огонька. Взгляды, устремлённые вдаль.

— А над городом желтый дым…

— Городу две тысячи лет…

— Прожитых под светом звезды по имени Солнце…

Да на кой чёрт я туда лажу? Ещё и Соню таскаю. Соня… И зачём признался? Тупо то как. Чёрт, чёрт, чёрт! «Выбегу, тело в улицу брошу». Сколько там времени? Пять? Ну всё, день прошел. Ещё раз? Ещё раз. Да, надо бы, разберусь так проще.

Опять этот красный свет. А я ж правда не знаю, что это. Реально охрану посадили? Да ну…

Так. И – раз! Подтянулся. Всё, дальше проще. Голова кружится… Ну ничего. Чего ж ступеньки такие скользкие, понять не могу…

Сто сорок один… Сто сорок два…

В темноте башни раздался звук.

Сто сорок три…

— Эй, ты чего, брат? – послышалось из окна

— Да ничего…

— Не понял. Лезешь чего?

— А ты кто?

— Любитель покурить на вершине. Сорвался тут лет пятнадцать назад.

— Это ты? Серьезно? По внешке с завязанными глазами!

— Велика честь.

— Эй, а ты как, ты в каком формате существуешь?

Всё молчало. Ветер усилился.

— Сто пятьдесят пять… Твою ж…

Удар. Скрип. Скрежет. Истошный крик.

Внизу стояла девушка. На темной верхушке башни горело два красных огонька…