XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

В тёмной комнате, стоявшей на привокзальной улице, обдуваемой ветрами, стояла голая тишина. Не та тишина, что успокаивает и, словно нянька, убаюкивает, а та, которая душит своим ужасным, надвигающимся чувством. Такая тишина не предполагала отсутствие звука, она скорее делала его, отреченным. Играла музыка, похожая на скрип виолончели, но больно груба и обрывиста. Шумела вода, изредка скрипела половица. В тесном помещении, на разобранном диване, сидела женщина. Её силуэт был покрыт тенью, лишь уловимые черты остроконечного лица выделялись на фоне тусклого жилища. Подставляя зеркала другим, мы не имеем зеркал в собственных домах. Но призраки наших ошибок и пороков следуют за нами, отражаясь в лужах и окнах. Женщина не смотрела в пол, но и не брала в руки карманное зеркальце, лежавшее на полке, она пристально изучала своё отражение в окне. Ей казалось, что люди, проходящие мимо окон дома, как бы сами рисуют портреты, убивая в хозяине дома какую — либо возможность на индивидуальное представление себя.

Изображение то плыло, то наигранно улыбалась, то плакало, то сердилось. И каждый облик, проявлявшийся на миг, был искусным творением наблюдателя.

Картина в окне стала темнеть, теперь лицо, черты-грубее, губы улыбались в жестокой улыбке, а глаза-стекляшки, острые, как нож. Она молча кивала, смотря без капли нежности, вот она-сильная, непоколебимая женская черта, поистине королевская, горькая и безжалостная. Изображение растаяло.

Вновь вспыхнув, картина приобрела светлый оттенок, переливаясь от света ночного фонаря, словно и он забыл, что должен отдавать холодный блеск, стал сиять по-летнему солнечно. Теперь ее волосы, цвета самого изысканного чёрного шелка, окутывали белые скулы, а глаза горели серым пламенем, столь непонятным и манящим, что хотелось раствориться в его плену. Она-верх Женственности и красоты.

Свет стал таять. И вновь, вновь картина изменилась! Теперь с окна с хихиканьем смотрела старуха. Ее серое, гадкое лицо искривилось в смешке, шея, покрытая морщинками, как гусиная лапка, вытянулась вперёд.

Как страшный сон,картина ушла, сменившись на кремовый цвет, окаймленный нежностью и персиковым оттенком. Женщина улыбалась по-доброму, будто была воплощением львиного сердца. Ее глаза-как кров для Бедняка, искрились теплом средь холода. Она распахнула руки, ожидая того, кто безжалостно отнимет всё светлое.

Вновь, картина сменилась. Уставшее лицо плакало, струились слёзы, как поток реки, казалось, что она испытывает горечь за всех людей одновременно. Глаза ее не отражали ничего, кроме всепоглощающего бедствия. Ее лицо бледнело, а волосы, путаясь, падали на плечи.

Все закружилось в танце эмоций и ощущений,не оставляя места в комнате.

Женщина поднялась, медленно подойдя к окну, она опустила шторку…