В новой школе я сдружился с Филей, с которым нас посадили за одну парту. Филя чуть ли не на каждой перемене убегал парить, и я таскался за ним, как собачка. Если бы это было в старой школе, я бы давно его уже послал, но тут я общался только с ним, и опрометчиво было пренебрегать его предложениями. Так я целую неделю стоял и со стороны смотрел, как он пускает дым изо рта, ну а в пятницу не стерпел и сам попробовал.
Курение оказалось целым искусством. Филя терпеливо рассказывал и показывал, как зажечь, не переводя половину спичечного коробка; как дышать, чтобы не поперхнуться дымом; как правильно держать в руках сигарету. Потом мы напшикались вишнёвым парфюмом, чтобы перебить запах дыма. Филя подарил мне пачку. Дома я спрятал её под ванную.
Так, день за днём, я стал постигать азы курения, постепенно превращаясь из профана в профи. Сначала я курил только в школе, но однажды, когда я дома раскрашивал контурные карты, у меня вдруг Азия с Европой поменялись местами, а все названия растеклись пятном. Тогда я вытащил одну сигарету из пачки под ванной, выкурил и потом уже сделал уроки с ясной головой.
Курение стало для меня действительно привычкой, которое смогом накрепко впиталось в мою жизнь и в повседневный быт. Я уже жить не мог без приятного дурмана никотина, без расслабления и умиротворения после выкуренной сигареты, без обрызгивания вишнёвыми духами
Моя прекрасная жизнь курильщика продолжалась около месяца. Потом я прокололся из-за глупой ошибки. Оказалось, ни я один такой гений в нашей семье, который придумал прятать свои секреты под ванной. У папы там хранилась бутылка водки. Однажды после работы он полез её доставать и нащупал пачку сигарет. Он понёсся к маме:
Ты что, куришь?! И от меня скрываешь? -закричал он на неё. Мама увидела бутылку водки в его руке и тоже закричала:
А ты что, пьёшь? Ты же мне обещал!
Да я глоточек, в честь премии! И ты мне тему не переводи! Когда ты начала курить?!
Я – курить?! Да ты вообще обалдел?
Ну а кто ещё?
Тут мама с папой замолчали, переглянулись, всё поняли, и помчались в мою комнату. Они были уже взвинчены перепалкой друг с другом, поэтому, перебивая друг друга, стали описывать меня и моё увлечение особо экспрессивными эпитетами.
В конце папа подытожил, стукнув кулаком по комоду:
Вот в моём детстве никто не курил! А всё почему?! Не было этих ваших телефонов придурошных! Мы целыми днями во дворе играли – летом в футбол, зимой в хоккей. А вы?! В телефоны уткнётесь, а жизнь настоящая мимо проходит! Не хватает адреналина, ярких эмоций – поэтому и курите.
— Вот и отдай его на спорт, —сказала мама. – Некогда будет всякой ерундой маяться
Поздняя осень становилась снежной и промозглой, поэтому папа решил отдать меня на зимний вид спорта – хоккей.
Я нехотя притащился на первую тренировку, и чтобы выдержать её, мысленно пообещал себе, что после занятия покурю. Потом я не мог уже не о чём думать
После первой тренировки я вышел на улицу, и жадно глотал морозный воздух, освежая горло. Дома крутились перед моими глазами, будто я продолжал кататься на коньках по стадиону. Я еле дышал, какое уж тут курить
Сначала мне хватало только тренировок пару раз в неделю, но однажды я дома решал уравнение, как вдруг игрек с иксом поменялись местами, а тетрадная клетка волной перетекла в линейку. Тогда я вышел во двор, где был залит каток и стояли ворота, прокатился на коньках несколько кругов, забил пару шайб и только после этого спокойно решил пример.
У меня развивалась и усугублялась хоккейная зависимость. Если я долго не играл, у меня начинали зудеть ноги, и переставали болеть лишь тогда, когда я вставал на коньки; у меня чесались пальцы и я успокаивался лишь тогда, когда брал в руки клюшку. На первом матче я вообще опьянел от эмоций: огромный стадион блестел праздничным светом, и я сам стал солнечным зайчиком, с бешенной скоростью носившимся по льду. Гул трибун был созвучен с шумом моря, и мне казалось, что все присутствующие стали лишь частицами огромной необъятной стихии.
И быть бы мне счастливым хоккеистом, если бы не ограниченный бюджет нашей семьи.
Ещё в первый день я попросил у папы деньги на спортивный инвентарь, и он радостно протянул мне красную банкноту, воскликнув «наконец-то делом занялся»
Потом я объяснил папе, что должен носить форму, как и все в команде. Он сказал «это тоже правильно» и дал мне бумажку номиналом поменьше.
Затем мне понадобился абонемент в тренажёрный зал, чтобы наращивать мышечную массу. Папа странно на меня посмотрел и отдал деньги, долго роясь в кошельке.
В город приехала столичная команда, чтобы сразиться в матче с нашей сборной. Мне необходимо было посмотреть, как играют профессионалы. Папа заморгал и отдал мне скомканную бумажку. Я вежливо намекнул, что этого недостаточно. Папа закашлялся и дал ещё несколько банкнот.
Я собирался с командой на турнир в соседний город, и папе надо было оплатить трансфер, проживание и питание. Папа схватился за голову и пробормотал, чтобы я сам взял деньги из его кошелька и заплатил, сколько надо.
Когда я вернулся с турнира, папа подошёл ко мне, покашлял в кулак, а потом, морщась, протянул пачку с изображением мёртвого эмбриона:
Ты начни курить лучше. Ну честно, нам твой хоккей обходится в сотню раз дороже.
Он хлопнул меня по плечу и ушёл, а я со всеми внезапно появившимися силами, то ли от регулярных тренировок, то ли от нахлынувшего отчаяния, смял пачку сигарет.
Когда на следующий день я пришёл на занятие, тренер удивлённо на меня глянул:
Твой отец сказал, что ты больше не ходишь.
Нет, я очень хочу продолжать заниматься! – воскликнул я.
Тренер с сожалением оглядел меня, почесав подбородок:
Мне разборки с родителями вообще не нужны. Раз уж пришёл, ладно, занимайся сегодня. Но больше, чтобы ноги твоей здесь не было!
Я отрывался там, как в последний раз. Когда я вернулся с тренировки, мои штаны были разорваны, а футболка и волосы мокрые от пота. Я намеривался проскользнуть в ванную, но мне навстречу вылетел папа. Он с подозрением оглядел меня, схватил за ворот футболки и прорычал:
Это что? Почему всё мокрое?! Ты играл в хоккей?
Нет, я курил, – попытался возразить я.
Курил он! Как же! Вижу: так вспотел, что точно забил не меньше 20 шайб.
Папа выхватил у меня из рук сумку, где лежали шлем, коньки, клюшка, и вообще всё ценное, и куда-то утащил.
На следующий день я впервые за долгое время поплёлся с Филей за угол школы.
О, возвращение блудного сына, – усмехнулся он, протягивая мне зажжённую сигарету, но я покачал головой.
Ты кури, а я рядом постою.
Филя хмыкнул, окинул меня презрительным взглядом, что-то пробурчал, и всё-таки начал курить рядом со мной. Филя неестественным, нечеловеческим образом пускал в свой организм угарный газ, метан и смолу; бросая все силы хрупкого тела, как-то умудрялся всё это циркулировать и выпускать наружу в виде серых облаков. Филя травил себя, а я стоял рядом, прислонившись к холодной ободранной стене, и из моих глаз текли слёзы (от дыма).
После школы я ввалился на кухню, где папа смотрел телевизор, швырнул рюкзак в угол и провозгласил:
Я курил! Вот, даже дымом пахнет.
Папа, не отворачиваясь от экрана, пренебрежительно произнёс:
Может, это дружки твои курили, а ты просто рядом стоял.
Мама, разделывая курицу в духовку, пробормотала между делом:
Уймись уже. Он сказал, что курил — не будет наш сын врать в лицо. Главное, в хоккей он больше не играет. Не играешь же?
Я в лицо соврал, что не играю. Папа повеселел и воскликнул:
Ну вот! Мужик — деньги в дом приносишь! Я же твои клюшки и прочую дребедень распродал, мы теперь посудомойку купим, маме легче будет. Мы благодаря этому хоккею, точнее, его отсутствию, столько сэкономим, что сможем летом поехать в Анапу, а не к Настасье Вановне в деревню.
А чем тебя поездка в деревню к моей маме не устраивает? – воскликнула мама. По сколько у неё в руках оставался разделочный нож, папа стал неуверенно бормотать и оправдываться, а я поспешил удалиться во двор, где с помощью палки-клюшки и шайбы-камня сам с собой сыграл в хоккей.
С тех пор родителям говорил, что иду к друзьям-курильщикам, а на самом деле шёл к ребятам из своей команды, и мы вместе играли. Узнав о моей беде, кто-то притащил. Но ребята не могли играть со мной вечно, у них не было такой острой хоккейной зависимости, поэтому они расходились по домам, а я долго кружил на катке среди промозглой блеклой мартовской ночи.
Перед уходом домой я барахтался в снегу, чтобы сбить запах пота, к тому же, я каждый день стоял возле Фили, пропитываясь никотином, что слегка усыпляло бдительность родителей.
Папа каждый день давал мне пачку сигарет, я накопил их много, продал мутному типу из параллельного, а на вырученные деньги купил коньки. За школой мы с Филей часто встречали хилого пятиклашку, и в один день я намекнул ему, что если он не хочет славы курильщика на всю школу, то должен принести мне клюшку. Шлем и защиту я брал из маминого велосипедного комплекта – пока не начнётся лето, она их не хватится. Все вещи я прятал у себя в комоде с одеждой.
Я скатился на двойки, потому что на уроках строил планы, как беспалевно поиграть. Я плохо спал: постоянно видел кошмар, о том, что папа нашёл коньки. Весна наползала, и я каждый час судорожно проверял прогноз, надеясь, что снег ещё не тает. Мышцы увеличились, появился пресс, и дома я носил оверсайз, чтобы родители это не увидели. Я побледнел, потерял аппетит, стал нервным и раздражительным. Зато я набрал почти весь комплект хоккейного инвентаря, не хватало лишь шайбы.
Синими чернилами гелевой ручки вылилась на город апрельская ночь. Я стоял на автобусной остановке и ждал Гришу, с которым раньше ходил на занятия по хоккею. Он должен был принести мне шайбу. Я уже набрал полный комплект обмундирования, только её не хватало.
Я ждал уже десять минут. Гриша задерживался, потому что автобус плохо ехал по размытой слякотью дороге. Дороги действительно сделались ужасными. Асфальт под ногами был слизким и скользким, а кое-где вообще абсолютный лёд, хоть прямо сейчас надевай коньки и едь по шоссе вдоль мигающих фонарей. Полетел мокрый снег, стекающий с моего лица каплями. Пальцы без варежек зябли, и я согревал их тёплым дыханием. Этой слизкой промозглой ночью существовало миллион причин, чтобы закурить, но я не хотел, и всё тут.
Наконец, в конце дороги замигали фонари, и я с надеждой вытянул шею, чтобы разглядеть автобус, но это была маленькая машина, кажется, синего цвета. Машина встала у обочины и погасила фары, и затонула в синеве апрельской ночи, сливаясь с ней.
Я услышал топот, и обернулся. Ко мне бежал Гриша.
– Автобус медленно полз, я и вышел на остановке, на своих двоих быстрее добежал.
Гриша всё делал неуклюже и грубо: что в хоккее он лез к воротам напролом, клюшкой поколачивая соперников, что в жизни он прорубал себе путь в толпе локтями. Вот и сейчас он размахнулся шайбой, чтобы со всей силы кинуть её на мою подставленную ладонь, но я зло прошипел:
Стоп! Платок есть?
Гришка опешил и опустил руку. Платка у него с собой, конечно, не оказалось, ведь он всегда сморкался в рукав куртки (хорошо, если ещё своей). Но у меня он был заготовлен. Я подошёл к Грише вплотную, чтобы ничего не было видно со стороны, и аккуратно сунул платок в его лапищу. Гриша кое-как обмотал шайбу в платок. Потом передал её мне: со стороны ни поймёшь, что это шайба, просто что-то белое и круглое.
Вы чё там?!– Из синей машины, про которую я уже совсем забыл, вдруг вышел высокий человек в форме. Я в ужасе сообразил, что это полицейский. Его машина, слившись с ночью, стояла здесь всё это время. – Вы чё передаёте друг другу? Наркотики, что ли?
Какие наркотики, я даже не курю! Мог сказать я, но не стал, а просто развернулся и побежал, тем более Гриша уже успел скрыться, чересчур изящно и стремительно для такого неуклюжего человека. Мне надо было преодолеть участок дороги, ярко освещённый фонарями, а там уже раствориться в тьме двориков. Моего лица полицейский не запомнил, как и я его, да и вряд ли за мной сейчас погонятся с мигалками.
Было ужасно скользко, форма и коньки грохотали в моём рюкзаке и своей тяжестью мешали мне держать равновесие: на крутых поворотах меня заносило то вправо, то влево. Я остановился, чтобы перевести дыхание, но услышал, как полицейский бежит за мной, и судя по громкости его шагов, уже почти меня настиг. Я испугался, сделал судорожное движение, намереваясь бежать ещё быстрее, но попал ногой на скользкой участок, не удержал равновесие… Я со всей тяжестью гремящего перегруженного рюкзака рухнул вниз. В глазах мелькнули окурки сигарет и мелькающие шайбы, а потом наступила темнота апрельской ночи.
Лёжа в больнице с перебинтованной ногой и повесткой явиться в участок, я пришёл к выводу, что и хоккей, и курение – одинаково вредные привычки для здоровья, жизни и отношений с семьёй.
