XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Ветряные мельницы, великанами возвышающиеся над землёй, в этот солнечный день стояли без работы. Их лопасти, потрёпанные временем, лишь слегка покачивались на ветру, вместо того, чтобы работать в полную мощность. Такие знакомые, после года, проведённого в королевстве Герцога Волдийского, они казались Амалрику сказкой, сошедшей со страниц какого-нибудь приключенческого романа – про очередного “Горста Смелого” или “Аркадиуса Лихого”. Вот только героев не было. Были лишь ветряные мельницы, стоящие в поле,  да Амалрик, спешащий на  лошади к своей цели. Имя паренька как нельзя лучше выражало его стиль жизни. Худощавый, с побледневшей от долгого нахождения на севере коже, он, казалось, вот-вот упадёт с лошади. А светлые, похожие на снег, волосы и серые глаза, без какого-либо намёка на жизнь, лишь усиливали это впечатление. Амалрик действительно успел устать за последние два дня скачки, но перспектива пойти на эшафот за неподчинение приказу короля его не слишком прельщала, поэтому приходилось извиваться изо всех сил, стараясь как можно быстрее доехать до Сатога. Благо, денег из-за важности дела выдали предостаточно, поэтому ночевать в «клоповниках»  где-нибудь в Богом забытой деревушке не приходилось. До города оставалось всего полтора дня пути, но лошадь уже выбивалась из сил, поэтому Амалрик решил доехать до ближайшей деревушки и передохнуть там. Ближе всего отсюда было ехать до Змеевиков — поселения, названного в честь Георгия Победоносца. Но путь туда пролегал через лес Ланы, а там сейчас было небезопасно: последняя ночь октября на носу, и вряд ли инквизиторы будут прочёсывать каждый кустик в лесу в поисках жертв ведьмы — и в городах проблем хватает. Поэтому Амалрик решил не отклоняться от курса. По пути к городу была сторожка, где он мог бы переночевать, или, на худой конец, сменить лошадь. Через полчаса езды по тракту Свиньи начало смеркаться. Кузнечики завели свою сумрачную песнь, а деревья, изредка встречавшиеся по сторонам, были похожи на огромные чёрные руки, желающие схватить проезжающего мимо путника. Этот и без того мрачный пейзаж дополнялся ещё и ярким ароматом осенней влаги, витающей в воздухе. Такие ночи в родной деревне Амалрика считались недобрыми, приносящими беду. Кто-то даже рассказывал, как видел боггарта, но, правда, было непонятно, что домовой дух забыл рядом с дорогой. Амалрик ехал пригнувшись и прислушиваясь к каждому шороху, доносящемуся из придорожных кустов и небольшой чащи. Как оказалось, предосторожность не была лишней. Когда Амалрик остановился, чтобы дать лошади отдых, он заметил, что два жёлтых глаза наблюдают за ним из темноты. Они смотрели с недобрым интересом, как изголодавшийся хищник на ничего не подозревающую жертву. Амалрик почувствовал, как по телу проходит дрожь, руки холодеют. Он был загипнотизирован взглядом вервольфа, не мог пошевелиться, тело не слушалось его. Эта сцена была так похожа на картину, застывшую на холсте в галерее Монресьо, что Амалрик на миг подумал, что является лишь наблюдателем, третьим лицом, находящимся за мили отсюда, а не актёром, играющим номер на сцене жизни. Но рёв чудовища мигом вернул его в реальность. Ему надоело тянуть время, оно было голодно и зло, и начало готовиться к прыжку. Амалрик мгновенно взял себя в руки и, ловким движением руки выхватив из сапога серебряный нож, метнул его в чудовище. Годы работы в тайной службе не прошли зря. Тварь метнулась было к Амалрику, но тут же остановилась, получив в морду клинок. Надо сказать, Амалрик даже сам не ожидал такого результата. Вервольф лежал на земле, хоть и мёртвый, но не изменивший своего пугающего облика. Внезапно Амалрик почувствовал резкую боль в плече, медленно растекающуюся по всему телу. Посмотрев на рану, он вздохнул и опустился на землю, понимая, что процесс превращения не обратить. Оставалось только ждать…

***
-Вставай! — голос, так внезапно и резко раздавшийся, вырвал Хартмута из сна, которого у него не было уже три дня.
-Вставай, кому говорю! — голос прозвучал более настойчиво, но основной мотивацией подняться послужил тычок древком копья в бок.
Хартмут встал, увидев перед собой ухмыляющееся лицо Юргена, его чёрные смолистые усы и шляпу с красным пером, которую он никогда при нём не снимал. Солдата уважали многие — даже некоторые генералы приводили его в пример своим подданным, и заслуженно. Это был один из тех людей, которые сами добились успеха в своей жизни, и сделали это честным путём. Именно из-за этого его назначали к самым опасным заключённым, взамен на некоторые привилегии — в том числе, и разрешение на ношение шляпы на работе. 
-Давай, тебя там ждать никто не собирается! — Юрген грубо подтолкнул заключённого к выходу.
Хартмуту ничего не оставалось, как повиноваться и выйти из камеры. В коридоре, куда он попал, когда вышел из камеры, пахло сыростью. Тюремные стены давили на него своей серостью и банальностью. Юрген вёл его в Западное крыло тюрьмы, где уже должен был дожидаться королевский посланник. Дорога была такой однообразной, что казалось, они шли целую вечность, прежде чем увидели резную дубовую дверь, которую не меняли, кажется, со времён войны варгов. Юрген коротко постучал по двери  и, дождавшись разрешения, открыл её. В комнате было так светло, что Хартмуту пришлось потратить минуту, чтобы привыкнуть к освещению. Первым, что он увидел, был стол искусной работы мастера, вырезанный из красного дерева и украшенный разнообразными существами, половину которых заключённый не знал. За ним сидел молодой человек лет тридцати и записывал что-то. Его белые волосы и серые глаза создавали чувство безысходности и уныния, а белая кожа указывала на северное происхождение. Он попросил Юргена выйти и, когда дверь закрылась, поднял взгляд…

…Перед Амалриком сидел мужчина дворянской внешности. Чёрные брови, синие глаза, кустистая борода — всё указывало на благородное происхождение. Но сейчас даже оно не смогло бы помочь Хартмуту — перед законом все равны, и Амалрик прекрасно понимал это.
-Господин Хартмут — это Вы?
-Да, это я.
-Вы знаете, зачем мы здесь?
-Да. Меня уведомили о Вашем приезде за три дня.
-Что ж. Тогда приступим к делу. Вы написали произведения »Три корабля», «Флейта» и «Ирония случайности»?
-Да.
-Какова цель этого поступка?
-Открыть глаза людям.
-Поясните?
-Посмотрите вокруг. Мы застряли в порочном кругу, разорвать который можно, только если все захотят этого. Пока одни живут припеваючи и не ведают бед, другие готовы убить за грош. Неравенство достигло своего абсурдного апогея, и теперь жизнь третьего класса и балы герцогов можно сравнивать с раем и адом.
-Ваши суждения в корне неверны. Неравенство необходимо людям — оно контролирует их, даёт им некую веру, подкрепляемую властью правителей, поддерживает экономику. Без него просто невозможно представить себе современный мир!
-Вы правы. Представить его невозможно. Герцог не может представить жизнь без привилегий, чиновник — без коррупции, а крестьянин — без чёткого классового разделения. В наши мозги с детства вдалбливали, что государство — некий бог, охраняющий и дающий дары. И это правильно. Но, как известно, человек может извращать религию в свою пользу — так же произошло и с государством. Кому-то дали власть, как Адаму и Еве дали жить в Раю. Но жадность требовала больше, и вот тогда начало появляться классовое неравенство. Из-за своих же пороков человек вынужден испытывать «египетские казни», и никто не знает, когда это закончится.
-То есть, Вы хотите сказать, что мы все — рабы самих себя? Позвольте, но это же полный бред!
-Если это полный бред, и Вы уже узнали всё, что хотели, почему же не прерываете допрос?
-Я…Я скоро могу оказаться на вашем месте, Хартмут.
-За что?!
Амалрик приоткрыл часть раны, нанесённой ему вервольфом.
-Сокрытие фактов от церкви, ересь и ещё много чего другого.
-Но я всё же не понимаю, почему Вы всё ещё здесь? Разумнее было бы сейчас бежать.
-Меня всё равно поймают, и, скорее всего, убьют, поэтому перед смертью я бы хотел совершить хотя бы одно благородное дело.
-Какое же?
-Спасти Вас…
В этот самый момент мир на секунду остановился, прервал все свои остальные представления и сфокусировал внимание на происходящем. Два совершенно разных человека — писатель и работник тайной службы — сейчас находились на пути понимания друг друга. Зерно просветления, появившееся в мозгу у обоих когда-то давно, сейчас выросло в дерево, цветущее и благоухающее.
-Это невозможно. Все входы и выходы из тюрьмы контролируются. К тому же, вряд ли мы сможем оторваться от погони.
-Я — не смогу. А Вы — сможете.
-Вы собираетесь пожертвовать своей жизнью ради меня?!
-Да.
-Тогда… Скажите мне своё имя. Вы поступаете очень благородно, и я должен знать, кто меня спас.
-Меня зовут Амалрик Вон Рюдихейн.
-Амалрик Вон Рюдихейн…Я хочу, чтобы Вы знали — Вы гораздо смелее многих. И, если у меня получится сбежать, я попытаюсь увековечить Ваше имя.
-Ладно, давайте действовать. До выхода мы, скорее всего, дойдём спокойно, но дальше они Вас хватятся, и начнётся погоня.
Амалрик подошёл к двери и толкнул её. Она легко подалась. В коридоре было пусто — видимо, стражники делали круговой обход, поэтому Амалрик и Хартмут решили добежать до выхода. По пути им никто не встретился, и через пять минут они были уже рядом с массивными железными воротами, которые охраняли два стражника. Амалрик вытащил из своей сумки арбалет и убил обоих. Всё шло гладко до тех пор, пока они не решили выйти. На улице уже стоял отряд из десяти стражников, вооружённых алебардами, и настроены они были явно не дружелюбно.
-Стой! Кто там идёт! — крикнул один из них.
-Амалрик Вон Рюдихейн — королевский дознаватель.
-А это кто с Вами? — он указал на Хартмута.
Ответом ему было перерезанное горло…
***
Сатог в этот весенний день был особенно красивым. На улицах играли дети, горожане приветствовали друг друга, в университетах шла учёба. Безмятежность накрыла всех и каждого, не пропуская ни единого человека. Единственными, кто оставался невесёлыми в этот день, были два каменных изваяния, стоявшие на центральной площади спина к спине. Одна статуя изображала высокого, худощавого человека, а другая — мужчину с кустистой бородой, похожего на дворянина. Хоть у них и была разная внешность, скульптору удалось передать ощущение того, что они преследуют одну цель. Надпись на небольшой гранитной табличке, расположенной под статуями, гласила: «Амалрику Вон Рюдихейну и Хартмуту Вельсу — героям и великим реформаторам…»