XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Лёгкое дуновение ветерка разбудило меня. Опять не закрыли окно. Мне не хотелось вставать, последние пару суток я недосыпала. Тут по спине пробежали мурашки. Чёрт, почему так холодно, всё равно пришлось окончательно проснуться. Приподнявшись и спустя ноги с кровати, на колени упала лёгкая, слегка помятая сорочка. Я встала, пол был ледяной, меня потряхивало. Повернувшись, я увидела приоткрытое окно и замерла. Сердце начало биться быстрее, а дыхание перехватывало, будто видела любимого человека. Как прекрасно. Я могла смотреть на это вечно. Не проснувшийся город, таявший снег, и восход небесного светила.
В тот момент я поняла, что это старт, чистый лист, снова весна пришла в мой дом, озарив мартовским солнцем мою комнату. Каждый уголок моего малого жилища наполнился светом, каждая частица теперь сияла, словно волшебная фея взмахнула искрящимися крыльями.
Лёгкое дуновение с приоткрытого окна наполнило свежестью мои лёгкие. Я не могла надышаться, воздух был настолько свеж, что я подалась вперёд, стараясь как можно больше вдохнуть его. Прохладный ветерок пробежал по ногам и плечам, немного пошевелив рубаху. Было холодно, немного задуло ещё с не тающего снега. Я смотрела в уже полностью открытое окно, видя восходящее солнце, оно ослепляло и словно говорило: «Пошли, за мной ещё многие горизонты».
Я поняла, что это начало.
Тут я услышала скрип двери, вошла бабушка. Увидев меня босую, в лёгонькой ночнушке у открытого окна, её глаза вылезли из орбит.
— Ты что, бестолочь, босиком голая у окна стоишь?! – завопила, стоя на пороге, с явно не добрыми намерениями.
— Простыть хочешь?! Живо окно закрой!
— Ааа, ладно, ладно. Сейчас, халат одену, не кричи, — сказала я, чтобы утихомирить её.
— Тапки одень! Чтобы открытых окон я больше не видела! — бабушка продвигалась к окну, она громко захлопнула его, так, что обои начали потрескивать. Затем бабуля ушла, закрыв дверь не менее эффектно.
— Дааа, всё настроение с утра испортила, — надевая халат, невнятно пробормотала я.
— Ты мне поговори ещё там! — раздался ор из кухни.
— Боже, как она всё слышит, — на этот раз я практически не издала звуков.
Вообще отношения с бабушкой у меня хорошие, но вкусы, взгляды на жизнь, на вещи у нас совершенно разные. Вопрос, что надеть, лучше вообще не задевать, иначе начнётся «война», образно, конечно, но весь позитивный настрой точно собьёт. Не то, что бы у бабушки был плохой вкус, нет, скорее даже наоборот, но он у неё несколько устаревший, и некоторые вещи в современном стиле смотрелись бы нелепо. Я это понимаю, а она нет.
— Есть иди, — нарушив мой покой прозвучал обиженный и грубоватый голос.
Меня даже иногда забавляет, когда бабуля делает вид строгой, обиженной, надменной учительницы. У неё это выходит плохо, она отходчивая и добрая, в этом я пошла в неё.
Выходя из комнаты, переступив через порог, я чувствую ещё более холодный линолеум, нежели у меня перед окном. Понимая, что если я сейчас заявлюсь босой на кухню, то получу пуще прежнего. Этого мне крайне не хотелось, поэтому я вернулась к себе и обула тапочки.
Придя на кухню, я увидела бабушку, судя по запаху и звуку, она жарила куриные котлеты. Это единственные котлеты, которые я ем, поскольку другие ни мой желудок, ни организм в целом не выдерживают.
Я села за стол, рядом лежала бабулина собака Клёпа, откровенно говоря, это жалкое подобие смеси овцы и тойтерьера трудно назвать собакой, но всё же это было семейство волчьих. В принципе, она довольно милая, и все гостящие у нас её обожают. Да, знали бы они, какая она противная и настырная, так бы не говорили. В общем, это собака бабушки, и кроме неё она больше никого всерьёз не воспринимает.
— Яичницу будешь? — ворчливо пробормотала бабуля.
— Угу, — так же обижено и недовольно фыркнула я.
На стол мне швырнули тарелку. Как собаке, хотя нет, своей любимице она на золотом блюдце готова еду носить, а родной внучке вечно бросит, брякнет, швырнёт. Это хорошо, что она по столу попала, а то всякое может быть, могла и промахнуться.
На тарелке было два яйца с помидорами и колбасками. Аппетитно, ничего не скажешь. Я встала за кетчупом, бабушка его никогда сама не даст, она считает, если есть помидоры, то кетчуп не нужен, в чём сильно заблуждается.
Доев, я иду к раковине, чтобы поставить тарелку и достать кружку из ящика, висящего над ней. Тут я слышу голос:
— Вот отморозишься вся, потом посмотрим как обижаться будешь, — рявкнула бабушка.
— Опять ты в образе старой учительницы? — с насмешкой сказала я.
— Ты мне поговори ещё, — дожаривая котлеты, буркнула она.
— Да ладно тебе, бабуль, не дуйся. Я же любя, знаю, что нельзя так стоять перед открытым окном, тем более в марте. Знаешь, посмотри сама, увидев эту красоту, я уверяю тебя, ты поймёшь, — заварив фруктовый чай и продвигаясь к столу, сказала я.
— Делать мне больше нечего, — уже с другой, более нежной интонацией проговорила она, налив себе чёрный горячий чай.
Бабушка присела напротив, за стол, дуя на чай, достала кроссворды. Да, в этом она несомненный спец, сколько она их перерешала неизвестно, ясно одно, если закончатся дрова и нечем будет разжечь печь, её кроссвордов хватит на полгода, а то и на год растопки.
Такое утро для меня редкость, я очень поздно встаю, обычно, когда я открываю глаза, солнце уже в зените, а заставить себя подняться раньше я не могу, если только в школу, но тут тоже свои минусы. Когда просыпаешься на учёбу, ещё темно, а на занятиях не успеваешь насладиться красотой утренней природы, да и бабушка обычно, когда я встаю на занятия, уже на работе. Поэтому мне необыкновенно дороги такие утренние подъёмы. Эти небольшие ссоры, эта старая учительница по утрам, запах и звук жарящихся куриных котлет. Это очень ценно для меня.
Держа в руках чашку и повернув голову, я снова смотрю в окно. Не знаю, сколько времени, может минуту, может две, а может десять. Я погружена в свои мысли, лишь солнце, которое уже взошло, отвлекает меня. Оно так высоко и так одновременно близко, кажется, что можно дотянуться рукой. Слышишь гул машин, а порой тишину и еле слышное пение птиц. Это действительно прекрасно. Пожалуйста, пусть весна будет вечна.
