Я люблю эти снежные горы
На краю мировой пустоты.
Я люблю эти синие взоры,
Где, как свет, отражаешься ты.
Г.В. Иванов
Я помню, как впервые ощутил натяжение троса от поднимающегося за мной человека. Я тогда только окончил университет, и дядя Гриша решил взять меня с собой на Казбек.
– Облака кучевые, – заметил он, стоя у подножия горы и приложив руку козырьком ко лбу. – К хорошей погоде приметка! Бог милует, Валера!
Дядя был одновременно человеком верующим и суеверным, однако доверял он только своим поверьям, основанным на жизненном опыте, а на бредни вроде просыпанной соли или встречи с чёрной кошкой внимания не обращал. Более того, даже забрал к себе одну такую плутовку, вы́ходил и прозвал Маськой. Впрочем, возвращаясь к теме, поднялись мы в тот раз до середины горы, заварили вкусного чая да спустились вниз, дабы не злить тётю Марину – женщину крупных размеров с непоколебимой волей и зычным голосом, негласно считавшуюся главой дядиной семьи.
С того похода прошло много лет. Я вырос, завёл семью, но снежные шапки гор не переставали манить меня. Я снова и снова жаждал испытать ту близость к бессмертию и Богу. Держать ледоруб мне стало привычнее, чем обычную синюю ручку, а сердце моё навсегда осталось там, на вершине, горящей изумрудным льдом. Дышать машинными выхлопами после чистого горного воздуха было выше моих сил, поэтому я редко выходил на улицу. Стремясь ощутить грань между жизнью и резким концом где-нибудь внизу, я соглашался на все подъёмы. И один раз это вышло мне боком.
Всё начиналось как обычно. Решив взобраться на Эльбрус и собрав рюкзаки, мы по старой привычке присели с Гришей на дорожку. Кошка Маська, прошмыгнув тёмной тенью, запрыгнула на плечи дяде и тут же улеглась, прижавшись пушистой мордой к его колючей щетине. Я не в первый раз отметил, что он почти седой, а лицо, некогда бывшее свежим, избороздили глубокие морщины. Его голубые глаза потускнели, щёки впали, одного переднего зуба не доставало. Тот, кажется, расшатался и выскочил, а куда – неизвестно. По нашим предположениям – в снежный наст в горах. Теперь на его месте был золотой резец, который сверкал при широкой улыбке дяди. Благо, на здоровье Гриша не жаловался. Выпив терпкого чая с ароматом сосновых шишек, мы уже хотели выйти из дома, как вдруг Маська преградила нам путь. Я еле узнал её. Жёлто-зелёные глаза яростно блеснули в полутьме, а шерсть поднялась дыбом. Обычно спокойный и ласковый зверь удивил меня таким поведением.
Все наши попытки прогнать её не увенчались успехом. Она кусалась, царапалась, шипела и скалилась, делая всё, чтоб не пустить нас на улицу.
– Поди прочь, дурная! – прикрикнула на неё тётя Марина, кинув кухонное полотенце в Маську. Та, зашипев и выгнув чёрную лощёную спину, скрылась за углом.
– Притащил же! Какой прок от неё? Мышей не ловит, только молоко зря переводит да орёт! – уходя, проворчала женщина. Она с утра была не в духе. Это, впрочем-то, случалось часто, а именно тогда, когда мы уходили в горы. В остальное время тётушка хлопотала на кухне и частенько стряпала пироги, напевая себе под нос весёлую песенку. Особенно вкусными у неё получались расстегаи с рыбой, любимые мной с детства.
Гриша, по своему обыкновению, только махнул рукой, как будто говоря: «Вот что с ней поделаешь?». И, пожав плечами, вышел на улицу первым. Но я задержался, привлечённый одним протяжным жалобным и тихим «мяу». Из-за угла, спрятавшись за занавеской, выглянула Маська. Она, прижав уши к голове, не отрываясь смотрела на меня и явно была чем-то встревожена.
– Валерка, где застрял?
Очнувшись, я ступил за порог. Тёмное небо с яркими точками-звёздами словно зазывало меня пуститься в путь и не медлить ни секунды.
***
Многие люди, с которыми я общался, не понимали, чем привлекали меня горы. Я и сам не знал. Были ли то отвесные скалы, тот иной, более суровый и почти непригодный для жизни климат, манящая тайна невзятых рубежей, сход лавин, рёв камнепадов или странное ощущение покоя в таком опасном месте – не думаю, что я когда-нибудь отвечу на этот вопрос вразумительно.
В горах всё по-другому. То, что внизу казалось огромной проблемой, теряет всякий смысл наверху. Сердце, каждый будний день яростно качавшее кровь в бешеной гонке, здесь успокаивается, вопреки всякому здравому смыслу. Время течёт иначе, и ты не замечаешь, как твои усы и брови мгновенно покрываются инеем. Это особое место, способное погубить или возродить человека. Имена тех, кто когда-либо пытался, но не смог взойти на вершину, скрыли от ненужных глаз метели, а скалы молчаливо хранят воспоминания о каждом таком покорителе.
Я не сразу заметил, что Гриша шёл хмурясь. Это было ему несвойственно, поэтому я решил спросить, в чём дело:
– Надо было остаться, – глухо пробормотал тот. – Животные беду чуют, Маська чего-то испугалась.
– Скажешь тоже, что за околёсица! – не поверил я своим ушам, выключив фонарик у себя на лбу. Солнце потихоньку поднималось, освещая нам путь.
– Балбес ты, Валерка! – отмахнулся от меня он. – Такой здоровый, а балбес! Надо такие вещи подмечать! Возвращаемся!
– Нет! – я произнёс это чересчур резко, выдавая своё жгучее желание снова оказаться в горах.
– Валера, ты отец! Опомнись!
Будто я этого не знал! Алёнка моя наверняка лежала в кроватке да тихо посапывала, в свои-то полтора года. Красавица каких свет не видывал. Огромные светло-зелёные глазки каждый раз удивлённо рассматривали меня после очередного подъёма. Русые волосики мило окаймляли чудесные розовые щечки, а аккуратный маленький носик смешно морщился, когда я приносил ей разные мелочи с гор (маленький камешек или красивый цветочек). Игорь же был на пять лет старше, и его реакция на мое возвращение была совсем иной. Он, стоя около матери и прижимаясь к ней, сминал маленькими кулачками её юбку и лишь молча глядел на меня своими серыми умными глазами. Я глубоко любил моих детей и жену Любу. Именно чувства предстоящего возвращения домой и долгожданной встречи с семьей скрашивали мой двухдневный путь в поезде «Кавказская – Екатеринбург-Пассажирский».
Я хотел было возразить, сказать, что всё будет хорошо, как и всегда, но Гриша выпрямился и упёрся руками в бока, став при этом по крайней мере в два раза больше и всем видом показывая свой решительный настрой отговорить меня.
– Пожалуйста! – взмолился я. – Я не хочу в город! Только не сейчас! Иначе последние семь месяцев тренировок были напрасны!
Гриша долго смотрел на меня. Его тяжёлый взгляд из-под куцых бровей мог вынести далеко не каждый. В конце концов, опустив плечи, он глубоко втянул носом воздух. Я знал его достаточно, чтобы понять ответ. Моя взяла. Скоро я снова буду в горах. Я крепче перехватил ледоруб в руках.
***
Гриша шёл первым, я – сразу за ним на расстоянии около тринадцати метров. Оставив внизу Жору – нашего радиста – грозного молчаливого мужчину крупных размеров с огромными кулачищами, голубыми глазами, рыжей шевелюрой и такой же бородой, торчащей во все стороны, но между тем славного доброго малого (пусть я и не счёл нужным упомянуть о нём ранее) – мы продолжили путь. По мере подъёма мы разговаривали всё меньше и меньше, а примерно на одной четвёртой Косой полки и вовсе замолчали.
В болтовне не было необходимости – в горах каждый предаётся себе, своему внутреннему «я». Может, кто-то из вас решит, что всё это – глупости, и незачем искусственно создавать себе излишние препятствия, каких в жизни и без того целый океан. Но люди, считающие альпинизм пустым занятием, не понимают его сути. В человеке природой заложена страсть покорять и преодолевать трудности, те барьеры, которые расположены как бы в одной плоскости – по горизонтали. Но пребывая на высоте, поднимаясь в горы, человек раскрывает в себе другие качества своего характера и как будто начинает жить в другой плоскости – по вертикали.
Вы не подумайте, я далеко не философ. По воспитанию – работяга. Отец мой умер рано, и мать много трудилась и отдавала почти все заработанные средства для уплаты нашей съёмной квартиры и моей учёбы, чтобы я смог в будущем заработать себе на хлеб.
Но, как я уже говорил, на высоте внутри тебя проявляются неожиданные черты характера и души, а желание философствовать – не самый худший вариант, знаете ли. Да и горы – не лучшее место для ропота и недовольства, так что не будем об этом.
Примерно к шести утра мы дошли до Седловины и разбили лагерь, надо отдохнуть. Солнце, радуясь утру, светило ярко. Мои руки согревала железная кружка, доверху наполненная горячим сладким чаем с лимоном. Я пью понемногу и наслаждаюсь тишиной гор.
– Чего молчишь? – спросил Гриша, садясь рядом.
– Что для тебя горы, дядя? – растерянно проронил я, смотря на горизонт. – Зачем тебе каждый раз видеть их вершины, покрытые снегом и льдом?
Гриша хмыкнул:
– А ты сам-то как думаешь?
– Если б знал, не спрашивал.
– Я хожу ради разрядки, – пожал печами дядя. – В городе такого не найти, а наблюдать будничную скуку и суету…
– Невыносимо, – закончил я, прекрасно понимая, о чём речь.
Он кивнул и продолжил:
– Горы – это вертикаль, Валера. Многоликая вечность, уходящая ввысь за облака… Нечто необъяснимое, неподвластное разуму человека. Переживая поколения, они не меняют своей сути – вдохновлять и восхищать мощью красот.
Я замолчал, чтобы переварить услышанное, но развить тему дальше не удалось:
– Я на боковую, – предупредил Гриша, сладко потянувшись. – И тебе советую передохнуть пару часов. Выходим к вершине.
Я лишь легкомысленно махнул на него рукой: мол, иди уже спать, я всё понимаю. Не судите меня строго, обычно я слушаюсь дядю. Просто в этот раз мне хотелось насладиться красотами в одиночку.
Снег, словно огромными белыми крыльями какой-то чу́дной птицы, обнял Эльбрус, оголяя в некоторых местах крутые склоны. Небо, на которое как будто случайно проходящий мимо художник капнул ультрамарина и чуть белил, окрасилось в эти цвета. Облака, гордые и лёгкие, задержались, давая мне возможность узреть их красоту.
Я отпил чай и поставил кружку. Сделанная из нержавейки, она послужила мне зеркалом, и я заметил, как сильно мои волосы выгорели на горном солнце (странно, но в городе я не обращал на это внимание). Глаза – карие, как ручка у штихеля моего отца-гравёра, – выглядели на их фоне намного ярче. Руки в мозолях (сами понимаете, издержки увлечения альпинизмом), а между безымянным и мизинцем правой ладони маленькая едва заметная родинка, такая же как у моего отца, помню её с детства.
Я тихо прокрался в палатку, лёг, подогнув под себя ноги, и мгновенно отключился (несмотря на храп Гриши, который, я не сомневаюсь, был слышен даже на вершине Эльбруса).
Я не знаю, сколько я проспал, но Гриша разбудил меня в несвойственной ему грубой манере:
– Валера, просыпайся! – встряхнул меня дядя. Голос у него сел, как будто он перенервничал. – Жора передал, что на нас движется метель! Мы успеем ещё спуститься с горы!
Спросонья протерев левый глаз, я не успел и слова сказать, как палатка была уже собрана, а рюкзак одет мне на плечи.
***
Спуск сложнее подъёма, а Косая полка – далеко не лёгкий маршрут. Кошки [1] не давали мне идти быстро, и с каждой минутой вероятность того, что мы успеем вернуться, таяла на глазах, как снег в первые дни весны.
Гриша время от времени сжимал кулаки и закусывал нижнюю губу, выдавая своё беспокойство (я подметил эту привычку ещё на Казбеке). Тогда он волновался за меня, чтобы любимый племянник (без пяти минут успешный инженер, как считалось у нас в семье), вернулся домой, а сейчас?.. По всей видимости, он осознал наше невезучее положение дел, но пока предпочитал о нём помалкивать.
«И зачем я настоял на этом подъёме! – разозлился я на себя. – Что мне дома не сиделось?»
Каждый раз моргая из-за колючего мокрого снега, ослепляющего меня, я урывками вспоминал Любу, её искреннюю улыбку и необычные тёмно-синие сияющие глаза, напоминающие небо в горах. Именно они не давали мне отдаваться хандре после очередного подъёма и… сердце моё вдруг сжалось внутри от осознания того, что я могу больше не увидеть никого, кто мне дорог.
Все эти годы я был не там, где должен был быть. Я не увидел первые шаги дочери, ни разу не взял сына на рыбалку… Весь свой отпуск я проводил в горах, раз за разом бросая семью.
Какой же я эгоист!
Мой полёт был недолгим: я вовремя успел среагировать и использовать ледоруб по назначению. В этот раз кошки сослужили мне плохую службу (задумавшись, я забыл про них и запнулся). Аккуратно встав и внимательно следя за ногами, словно заново учась ходить, я выдохнул.
Оставшуюся часть Косой полки мы преодолели без происшествий, но уже будучи втроём (я, Гриша и Жора) столкнулись с непримиримой и буйной стихией гор.
Я не видел дальше собственной руки, кругом был только снег. Ветер бил по щекам, ослепляя.
– Гриша, куда?! – прокричал Жора где-то позади меня.
– Не знаю! Нам не выйти, пока не закончится непогода!
– Как? Ты же на днях хвастался, что весь Кавказ помнишь! Живёшь на нём Бог знает сколько!
У меня нервно дёрнулась щека. Нам не вернуться, пока не закончится непогода!
Ответом было гневное бормотание дяди, которое я еле расслышал. И вместе с ним ещё какое-то короткое, потерявшееся в буране слово. Я напряг слух, улавливая каждый шорох.
– Мяу! Мяу!! Мяу!!!
На секунду я не поверил в происходящее. Ну какая кошка может гулять в такую метель?! Однако потом, когда я заметил маленький чёрный силуэт на фоне снега, в голове всё прояснилось. Маська, а это была именно она, настойчиво ждала, пока я пойму её намёк, что, признаться, мне удалось сделать не сразу. Она мотала мордой в сторону, громко и отрывисто мяукала, одним словом, всячески пыталась донести до меня что-то важное. Она проходила пару шагов, почти полностью проваливаясь в снег, а потом оглядывалась на меня. Наконец я понял: она знает дорогу домой.
– Гриша, Жора! – изо всей сил крикнул я в метель. – Здесь Маська!
– Она выведет нас! Я нашёл её в этих местах! – услышал меня дядя.
Как по команде Маська припустила на северо-запад.
***
Я до конца не верил, что обычная кошка (чёрная, если помните) сможет вывести нас к дому и принести, так сказать, удачу. Но, как видите, иногда случаются чудеса.
От Маськи пахло рыбными консервами. Она, удобно устроившись у меня на плечах, громко тарахтела и время от времени ласково бодалась.
– Толк от неё есть, – с ноткой недовольства признала тётя Марина. Мы сидели на кухне и пили свежезаваренный чай с облепихой.
Я улыбнулся и ещё раз почесал щёчку нашей четвероногой спасительнице, краем уха слушая байки, сочинённые для тёти Марины Гришей и Жорой о нашем подъёме (мало приближенные к реальности, если хотите знать).
Чуть позже приехала Люба, которую я, вскочив, тут же закружил в неуклюжем танце. Она, на секунду стушевавшись, засмеялась так звонко и громко, что я не хотел замечать ничего, кроме её радости. Всё встало на свои места, и я кое-что понял. Резко остановившись, я взглянул на Любу будто бы видел её в первый раз.
– Валера, что случилось? Не переживай, я Алёнку с Игорёшкой у мамы оставила. Что с тобой, милый?..
Вместо ответа я лишь обнял её так сильно, как никогда прежде.
Я осознал одну вещь: больше не будет гор. Каким же я был глупым, что не замечал этого прежде! То другое измерение, проживая в котором ты открываешь в себе неизвестные тебе ранее черты характера, всегда было рядом… А сегодня я узнал его имя.
Любовь.
– Я просто… люблю тебя, – наконец выдавил я, сглотнув ком в горле. – Ты мои Горы, Люба. Ты моя Вертикаль.
[1] – металлические приспособления для увеличения противоскольжения, обычно используемые при передвижении по снежно-ледовому рельефу.
