Муза
невечное лето снимает Господня рука,
ты смотришь в окно, отрываясь на миг от страницы.
зажглась на стене осторожная тень рюкзака:
ты завтра пойдешь в универ, с этим нужно смириться.
забудешь—запомнишь все то, что читал, — все равно,
и то, что ты видел, — прошло, отзвучало, исчезло.
она приходила. вы медленно пили вино.
она уходила. ждала тебя книга у кресла.
и ты наливал травяные чаи и читал,
потом приходила она — и опять уходила.
и день был похож на единый простой ритуал,
вы пили вино, и кружились колечки винила.
но лето прошло. и она не придет: универ,
на красный диплом, до диплома осталось немного.
но книги на полках стоят, почитай, например,
о том, как туманна рука у осеннего Бога.
Прощание
мы прощались, мне ведь домой к десяти,
рисовались образы в голове.
“ну прощай, я не буду звонить, прости,
потеряем друг друга в Москве”.
“ну прощай, я не буду тебе писать,
потому что прошлое не вернуть,
да и время не повернется вспять,
не выстелет новый путь”.
унесло метро, пошумел вагон,
“ну прощай, я не буду тебя вспоминать,
потому что прошлое — сказка, сон
и мираж, а не благодать”.
я брела домой, фонари брели
за моей спиной и там, вдалеке.
мне казалось, я всю темноту Земли
несу в своем рюкзаке.
Дары
будничным утром в станице, покрытой снегами,
серое небо утешит уставшее тело,
снами наполнился дом, начиненный шагами,
прежде бурлившими здесь. почему не хотела
тихую музыку слышать забытого дома?
я прилетела из сна и проснулась от счастья —
вдруг осознала, что светел был он, и истома
пальцами цепкими сжала глаза и запястья.
снилось, судьба даровала свободу и друга,
звуки резвились, и в вечном движении море
было как сердце. и так мы любили друг друга,
что позабыли: проснувшимся странное горе
утро как дар преподносит. мираж исчезает.
томный бессолнечный день, несоленые слезы,
бледные руки. а там открывались глаза, и т—
—ам их закрыли — сбылись опасенья-прогнозы:
серые сны, расписные оконные стекла,
снег, устилающий землю голодную пухом.
точит истома, и все мирозданье поблекло,
тихая музыка дома съедается слухом.
сон мне оставил, кивнув на прощание сухо,
друга из плоти и крови, по разным станицам
нас разбросал. но мы знали, что зрение духа
точно острее того, что даровано лицам.
Забытое чувство
в забытое чувство теперь погрузись с головой,
нахмурены брови, как трудно быть богом, как чудно.
ты прятался здесь, когда волчий восторженный вой
в лесу угасал, нарушая покой беспробудный.
и в темени спутавшись, листья шумели у ног,
их ветер отвесным дыханием гнал к ойкумене,
а ты опасался, что терем воздушный высок,
что здесь кислород не заменит земной, не заменит!
туман укрывал нас от волчьих теней, проступал
внизу осторожный рассвет, обжигающий лица.
и день воскресал, тучный сумрак на запад упал,
пока ты шептал, что тебе здесь не спится, не спится!
твой лоб растекался по плоским полям молоком,
в полоску зари превратились порожние страхи,
а руки в палящей пустыне предстали песком,
в скиту у реки твою душу отпели монахи.
как трудно быть богом — ни слово сказать, ни помочь,
знакомое имя в сознании мечется птицей.
забытое чувство баюкает в тереме ночь,
и кажется день небылицей.
Слово северное
позимело, и клетчатый сумрак склонился сурово,
фиолетовый день замесила слепящая ночь.
затвердели шаги, но ожившее теплится Слово:
в том, о чем вы читали, теперь убедились вооч-
,и-ю—га позади, прежде полная временем чаша
ускользнула из рук, покатилась по плитам снегов.
здесь замерзли лучи. раскаленная Родина ваша
познает через Слово сиротство сибирских шагов.
вы увидели здесь то, о чем вам кричали страницы,
но не лица, а лишь минус сорок — со ссыльных времен.
эти снежные хлопья как мелкие райские птицы.
вам прочтенные книги приходят на память как сон —
…что в барачной беде благородные дети России
холодели, крестясь, застывали у мертвых печей,
что по тундровым льдам пробирался под видом миссии
твердым шагом мороз, не в венке, не посланник ничей…
ваш оранжевый мир, озаренный горячим светилом,
с вита нова, где страсть, шум прибоя и в воздухе соль,
принимает Слова — только письменной речи по силам
рассказать языком мерзлоты позимевшую боль.
Рыбак
было страшно. бумажный снег
плыл по горячей Лете.
ко мне, как раньше, пришел человек
с моря. развесил сети.
он поймал золотую звезду
вместо заветной рыбки.
но звезда заметалась в бреду,
горизонт зашатался зыбкий…
человек ушел далеко во тьму,
забрал рыбацкие сети.
он не знал: я могла осветить ему
все на свете.
