2 августа.
«Проблемы.
Сегодня меня выгнали с работы. Я честно не знаю, на что мы будем жить. Нынче легче найти клад, чем работу. К тому же, я простой механик, коих сейчас совсем не жалуют. Пока шел по площади, я встретил одного начальничка, который в вельветовом мундирчике и лакированных туфлях высказывал на сцене свое мнение по поводу безработицы.
Даже в стране, в которой сегодня от безденежья страдает чуть ли не каждый, находятся люди, выступающие перед голодающими и мерзнущими нищими в своих наутюженных брюках со складками, при каждом шаге звенящими от монет. Они говорят о том, как «всем нам» тяжело в это время, о том, как «нам» всем следует держаться вместе. А потом, придя в свои дома, они будут обсуждать несчастных, попивая вино за игрой в карты…
Стал бы я такой же свиньей, дай мне в руки сотню золотых? Думаю, что я не смог бы жить, зная, что за воротами едва окрепшие дети ходят босыми за ржавой водой, пока я ужинаю картошкой со свининой.
В таких ситуациях становятся видны все изъяны нашего общества. Раньше я думал, что равенство — это единственный выход. Однако и оно не решило бы наших проблем. Если бы мы все были, к примеру, при деньгах, то даже в такой ситуации все равно разделились бы на бедных и богатых. А все для чего? Чтобы показать, кто здесь лучший и кого слушать, а кого выставить за дверь, пока он будет ждать костей с барского стола.
А вот между двумя крайностями будут находиться остальные. Они и будут кидать огрызки людям с низшим социальным статусом, но кидать будут только то, что барин сочтет негодным для своего блюда.
Я считаю, что общество должно на три ступени делиться, а не на сплошь черное и белое. Серый должен стать неким переходным цветом, к которому и будет относиться большая часть людей. Тогда рабочие со средним заработком захотят стать богаче и будут думать над тем, как добиться повышения. Но они боятся бедности, из-за чего остаются на прежнем месте работы, даже когда после десяти лет труда они все такие же простые механики. Реальность часто бывает такова, что достаток человека зависит вовсе не от его таланта, не от его возможностей, а от социального слоя, в котором он родился. Те, чьи родители богаты и являются «сливками общества», имеют гораздо больший успех в сфере, скажем, юридической, нежели сын простого плотника. Из правил, конечно, есть исключения, но скорее всего мы просто займем свои места на ступеньках этой несправедливой лестницы социума».
Е. А. Бренский.
Егор Андреевич Бренский любил порассуждать на темы, касающиеся общества, политики и жизни в целом. Однако сам идти в верхи не рвался. Будучи механиком, он любил свою работу. Вкладывал в нее душу и сердце. Она наполняла его жизнь историями и придавала ей смысла. Мэри очень рада, что его записная книжка попала в её руки. После смерти дедушки в их семье разгорелся нешуточный спор на тему того, кому должно перейти сокровище в виде записанной на бумаге человеческой жизни. В итоге они решили отдать книгу самой младшей в семье — Мэри, которой тогда было всего семь месяцев. Благодаря этой книге Мэри познакомилась со своим дедушкой. Ведь ей не удалось застать его живым в своем осознанном возрасте. Сейчас вдохновение приходит, стоит лишь взглянуть на кожаный переплет. В каких только ситуациях не был Егор Андреевич… и всегда этот блокнот был рядом с ним. Даже во время переезда в Ленинград он лежал в одном из прорезных карманов его старого пальто…
У всего есть своя история, но лишь немногие эту историю способны увидеть и понять. Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что же произошло, когда на столе появилась маленькая царапинка? Или пятнышко на обоях? Возможно, оно появилось во время поклейки? Или это пятно от краски? Сколько тайн хранят вещи… Мэри рада тому, что она может рассказать свою историю через картины. Показать мир своими глазами. Возможно, человек, увидевший её картину, тоже захочет открыться миру. В этом ведь и заключается смысл искусства. В том, чтобы делиться мыслями с другими людьми посредством творчества.
Среди листов бумаги Мэри заметила конверт, который уже начал желтеть. Чернила немного размылись, но, если постараться, можно разобрать два имени, выведенных аккуратным косым почерком.
«Мэри Дэлин» (её собственное), а второе было очень сильно смазано, но Мэри все равно его узнала. «Элиза Шипова» — имя ее лучшей подруги юности. С шорохом бумаги и любопытством, осевшим на кончики пальцев, Мэри раскрыла конверт. В нем лежали старые письма и парочка потертых фотографий. На одной из них две девочки в коричневых школьных платьях стоят, держась за руки, на фоне школы. В стоящей слева Мэри узнает себя. Остриженные по плечи темные волосы, белый бант на голове — она была самой обычной ученицей. Лиза выглядела иначе. Длинные волосы завитые плавными волнами, аристократичный нос и уже, чем у Мэри, но гораздо более глубокие чёрные глаза. На фоне круглощекой Мэри Лиза выглядела намного женственнее и взрослее.
Вторая фотография датирована 1992 годом. Здесь девушки уже оканчивают школу и всё в тех же неизменно коричневых платьях. Детские щеки уступили место острым подбородкам и скулам. На лицах появился макияж. Вот только на этой фотографии Мэри все ещё видела детей. Детей, что думают о себе, как о взрослых, но не перестают совершать детские глупости. Мэри и сама совершила такую глупость, когда, купившись на цветы и комплименты от «первого встречного», уехала во Францию, в старый дом дедушки и бабушки. Она бросила учебу, семью, друзей и… Лизу. Она была единственной, кому перед побегом Мэри отправила письмо. Ведь Лиза была с ней с самого детства, она стала для нее больше, чем лучшей подругой. Она стала для Мэри семьей. Но даже ответное письмо, заставившее беглянку задуматься, не спасло их дружбу. Став совершеннолетней, во Франции Мэри вышла за него замуж.
Их брак, подобно стулу, привязанному к краю обрыва веревками, становился все натянутее, а когда последняя нить оборвалась — разбился о скалы и осыпался в реку щепками. Бракоразводный процесс длился около года. Года полного слез и страданий. Когда этому пришел конец, Мэри начала поиски работы. Она хотела добиться стабильности в своей жизни, а уже потом поехать в Ленинград навестить Лизу. Но Мэри все никак не могла найти подходящее ей дело.
Со своей семьёй она постепенно наладила отношения. Они часто обменивались письмами, пусть родители и были злы на не нее за ту подростковую выходку. А вот Лиза ни на одно письмо Мэри так и не ответила. Девушка утешала себя тем, что, вероятно, Лиза просто сменила адрес.
Так и шли годы погони за работой мечты, за стабильным заработком… Были даже попытки найти себе нового мужа, но поиски решено было прекратить.
С каждым прошедшим годом вероятность того, что Мэри больше никогда не увидит Лизу, возрастала. Казалось бы, пора отпустит прошлое и продолжать жить дальше, но Мэри не отпустила. Ситуация с Лизой сковала её сердце цепями обиды, непонимания и ненависти к себе.
И вот, спустя столько лет, она вновь идет по родному Петербургу. Словно двадцать лет её жизни за пределами родной страны пролетели для этого города как две минуты. Будто, свернув за этот угол, она увидит возвышающийся над остальными статный дом Шиповых и Лизу, обувающуюся перед выходом в школу. Реальность ударила по лицу отрезвляющей пощечиной. Дом был на месте, однако вместо того величественного здания, перед ней предстала потрескавшаяся, заросшая мхом развалина. Окна были выбиты, дверь слетела с одной из петель.
Мэри всё же решила зайти в дом, с опаской потянув за ручку двери. К счастью, та распахнулась, впуская внутрь прохладный осенний ветер. У самого порога лежал толстый блокнот. Возможно, воры, выбившие стекла, пробрались в этот дом и в последний момент решили, что блокнот им не нужен. Или сама Лиза бросила его здесь, прежде чем уйти. На первой странице курсивом были выведены имя и фамилия Лизы.
16 апреля. 1997 год.
Пятнадцатого мая я планирую издать свой рассказ, надеюсь, что …. ведь это много значит для моей карьеры.
17 апреля.
Кажется, я вспомнила, куда положила свою тетрадь.
Это было чем-то вроде дневника Лизы. Жаль, что на некоторых страницах чернила очень сильно потекли. Каждый день Лиза делала короткие записи — пара строк о погоде или работе.
Присев на стул, покрытый толстым слоем пыли, Мэри погрузилась в чтение дневника. Из него Мэри узнала о том, как Лиза провела все эти годы.
Лиза жила одна. Тишину её дома не разбавляли голоса мужа и детей, даже пыль в этом доме оседала как-то безнадежно медленно, не искрясь в лучах солнца, а лишь покрывая собой и без того запыленные временем воспоминания. Плотная ткань занавесок не позволяла свету проникнуть в дом. Лишь из маленьких изъеденных молью и старостью дыр лился мягкий свет, и при общей мрачности дома он был как-то неуместен. Словно полные счастья фотографии из детства кто-то приклеил на заброшенную могилу утопленника. Лиза ведь тоже в некотором смысле была утопленницей, подумала Мэри. Она утопала в собственной грусти и разочаровании, каждой строкой своих произведений подтверждая всю безнадежность бытия и нахождения в обществе гнили, покрытую позолотой. Чернильные нити душили ее тело, сжимали душу, но она продолжала убивать себя, получая от писательства мазохистское удовольствие, граничащее с сумасшествием. Никто не был вправе остановить её.
Мэри решила осмотреть остальную часть дома. Деревянные ступени лестницы болезненно завывали при каждом шаге. Тихое сопение старого здания, шорох запрятавшихся по углам мышей. На втором этаже было так же пыльно, но здесь стены украшали картины. На первой был изображен пейзаж: лучи рассвета пробивались сквозь тучи, некоторые подсвечивали их, заставляя переливаться целой палитрой цветов, начиная с кроваво-красного и заканчивая сливово-фиолетовым. Из усыпанной пеплом и костями земли росло небольшое деревце, которое тянулось к тонкому лучу света. Картина была подписана как «Надежда».
На второй картине был изображен пожилой мужчина. Его широкий нос был слегка вздернут, а брови приподняты, из-за чего его лицо казалось надменным и слегка нелепым. Часть холста, где находилась подпись, была оторвана.
Странное чувство охватывало Мэри в этом доме. Он был слишком наполненным для заброшенного. Словно кто-то в спешке собрал всё самое необходимое и ушел. Но зачем Лизе убегать?
Мэри решает спросить соседей о том, что могло произойти. Возможно, они знают что-нибудь о том, что заставило обитателей этого дома исчезнуть.
1995 год. Санкт- Петербург.
Сегодня мне пришло очередное письмо от Мэри. Я не знаю, как ответить ей. Что написать? Сначала я была обижена на нее, но сейчас я просто не понимаю, что мне делать… Мой рассказ почти дописан, и я планирую отправить его в издательство. Надеюсь, что Мэри прочтет его до того, как я уеду отсюда. Я оставлю жизнь писателя-отшельника в прошлом. В Москве я поступлю в университет — хочу попробовать стать учителем. Там все будут знать меня, как Элизу Дмитриевну Шипову. Никто не станет называть меня сумасшедшей или больной из-за того, что я почти не выхожу из дома.
Здесь прохожие с опаской оглядываются на меня, а дети и вовсе думают, что я призрак, который явится к ним, если они перестанут выходить на улицу. А там я стану новым человеком, милой учительницей, скажем, литературы.
Я оставлю в этом доме все, что связывает меня с моей прошлой жизнью. Даже свой дневник. Наверное, мне будет его не хватать. Ведь мой дневник — главная вещь, хранящая моё прошлое. От него нужно избавиться в первую очередь…
Мэри узнала от соседей, что Лиза уехала в Москву в поисках работы шесть лет назад. Иногда она приезжает в свой старый дом, чтобы забрать с собой какие-то бумаги. Кажется, она стала учителем. Мэри очень удивила история замкнутой подруги. Но все же она рада, что Лиза смогла найти свой путь. На удивление, соседка знала даже место работы Лизы. Недолго думая, Мэри решила отправиться на вокзал через метро. Она твердо решила, что увидит Лизу и извинится. Даже если она не простит.
Стоя на подземной станции, Мэри не могла перестать волноваться. Совсем скоро она увидит Лизу. Изменилась ли она? Узнает ли она Мэри? Каким будет её взгляд? Полным обиды и ненависти, или же она будет спокойна и позволит всё объяснить?
Мысли прервал скрежет колес поезда. В воздухе запахло гарью. Кто-то издал пронзительный крик. Бросив взгляд на последние вагоны, Мэри ужаснулась. Поезд стремительно охватывало пламя. Вся станция погрузилась в хаос. Визг и крики стали доноситься отовсюду. Мэри в оцепенении застыла на месте, смотря на то, как все ещё движущийся поезд пожирает пламя, пока люди продолжали бежать. Плачущие пассажиры молотили руками по стеклам, моля двери открыться.
Сквозь людей, окна и дым, Мэри увидела те самые глаза. В горящем поезде сидела Лиза. Она не плакала, она не паниковала, её пустой взгляд остановился на Мэри. Легкая улыбка расцвела на ее губах — это последнее, что увидела Мэри перед взрывом.
