««Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою, — думал он, — не употреблю во зло любви ее и буду всегда счастлив!» — безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?»
Н.М. Карамзин «Бедная Лиза»
Я чувствую, что раньше влюблённость моя была иной по своей наполненности. Не то чтобы я влюблялась каждую секунду и накопила несоизмеримый опыт, просто по мере своего взросления начала замечать проскользающие изменения, происходящие настолько незаметно, что осознаешь их уже в точке невозврата. Оболочка влюблённости всегда одна, как у воздушных шаров. Отличается только их внутренняя непустота: просто с воздухом, с гелием или вообще с веселящим газом.
Когда я ни разу не целовала никого, я как будто воспринимала мир вокруг объекта моих мыслей более загадочно, что ли. Я всегда хотела взаимных прикосновений губами, даже синхронных движений пылесосательного характера, в этом плане все неизменно. Изменилась только моя политика, то есть в первую очередь отношение в сторону пленённого моими чувствами.
Плавают мнения о том, что поцелуи или, если казаться интеллектуальным графоманом, оскурация (лат. os — рот), вошли в повседневный обиход из-за подсознательных ассоциаций с грудью матери в младенчестве. Знакомое движение кормило, означало любовь матери. По мере прогрессирования внутреннего одиночества, как червь выедающего необходимую для существования духовную целостность, человек, сам того не осознавая, бежит искать ту кормящую любовь, чтобы снова стать полным на пару часов. Получается, одиночество связано с механизмом размножения. Спасибо ему за жизнь, так сказать.
Тогда я хотела дождаться момента, когда выбора больше не останется, сейчас же я первым делом целую, как будто бегу от этого ощущения неловкости и тревожного ожидания момента.
Это чувство… Влюблённость… Оно наполняет кипящими мыльными пузырями, и чувствуешь, как они проходят по пищеварительному тракту, постепенно усиливая бурчащие колебания. Это раздражает недавно поеденную червем одиночества ткань. Вот и главная развилка, именно здесь наивная влюблённость начнет отличаться от обычной, бытовой. И тут выбираешь: жить в счастливом недостатке или брать полностью, чтобы потом устать и пресытиться.
Я разочаровалась? Возможно.
Когда целуешь человека, мир меняется. Обратной дороги нет, ты осознаёшь наполнение человека, с чем шар на этот раз. Шарик влюбленности летал, но гелий иссяк, недостаток заменили воздухом. Шар упал. Влюблённость больше не высокая, она стала просто земной, в ней появился ты, и как преступник задушил её голыми губами.
В моём пока не дописанном стихе есть строчка: «Беатриче была, обратилася в Нэнси» — это как раз то, что происходит. Светлый образ, который даёт Данте полность только воспоминанием о себе и Нэнси Спанджен — полный антипод, олицетворение чересчур земного, болезненного чувства, полного разврата. Оно давало лишь мимолётную целостность, быстро вынуждая бежать за новой «дозой».
Считаю, что творец, поэт, в крайней степени зависим от образа, создаваемого наивной, платонической влюблённостью. Его суть и есть поиск полноты для себя в мире, с дальнейшим изложением на листочек недавно переваренного. Может быть, именно поэтому Блок так мучал свою Любовь Менделееву, чтобы не терять то вечное высокое чувство, смысл поэта. Природный разврат как будто не создан для «Любви», он убивает все волшебство и сводит все к «просто инстинктам». Для поэта это характерно апокалипсису, так как любое творчество построено на остранении, на том, чтобы вырвать мирское и доказать, что оно особенное, не такое, какое встречаешь на улице по три раза на дню.
Явное различие в уже описанных чувствах есть и между «поцелуями» Климта и Пикассо. Первый изобразил то высокое желание без реализации, мечту о поцелуе. Картина пропитана волшебством насквозь, она далеко не мирская, поэтому и «наполняет» прямо через сетчатку. Пикассо убил. Ладно, лишний пафос, согласна. Иллюстрировал свершённое падение чувства. Это просто поцелуй, без прикрас — постоянное явление, представляющее из себя пожирающих друг друга представителей надсемейства человекообразных, параллельно посасывая. Этот мотив прослеживается действительно часто, меняется только триггер самого приземления без грохота. В основном это классическая литература, так как сейчас этот факт как будто умалчивают. Современная культура пытается объединить платонику с развратом в единое целое, мы видим это в кино, в книгах, везде. И все же знают, что в жизни любовь не как в книгах, тут приходится выбирать. Одно. Или не выбирать, если один.
Выход? Очень сложно что-то предлагать, почти всем кажется, что падение неизбежно. Остаётся только следить за собой, быть осторожным. Стараться сохранить то ощущение вне зависимости от поступков. Ту вечную недоступность, загадочность, как будто она первая.
