Он шёл, медленно переставляя ноги и опираясь на трость. Ссутулившись и вжав голову в плечи, он старался казаться как можно незаметнее.
Но у него не получалось. И его белая трость, и чёрные очки слишком бросались в глаза.
Заметив его, люди отводили глаза. Некоторые даже переходили на другую сторону улицы.
Человек не видел их, но слышал их разговоры и чувствовал на себе чужие взгляды.
– Мама, почему тот дядя в чёрных очках? – Спросил детский голос.
– Он слепой. – Ответила женщина в цокающих каблуками сапогах. – Пойдём.
В кармане его серого пальто завибрировал телефон. Он долго не мог освоить эту новомодную штуковину, но всё же научился звонить и отвечать на звонки. Вот и теперь он нажал на кнопку в левом нижнем углу плоского экранчика, которая означала, что он готов принять звонок и выслушать того, кто там, на другом конце провода. Наверное, это очередные рекламщики. Или его хотят предупредить о том, что у него на счёте снова не осталось денег?
– Дедушка! – Послышался в трубке слабенький голосок. Человек чуть не выронил телефон, но тут же снова прижал его к уху. – Дедушка… – продолжал голосок. – Меня выписывают!
Вдруг совсем рядом раздался оглушительный гудок и скрип тормозов. Вздрогнув, человек закрыл лицо ладонями.
– Ты чего застыл посреди дороги, козёл? – Высунувшись из машины, орал водитель. – Не видишь – другие едут!
– Заканчивайте переход… Заканчивайте переход… – посоветовал светофор женским голосом, предостерегающе запиликав.
Теперь он старался идти как можно быстрее. Его тело, отвыкшее от быстрых движений, заныло. Однако он не замедлял шага. «Нужно успеть» – думал он. «Успеть» – напоминал себе, когда особенно сильно хотелось присесть и перевести дух.
Постепенно он начал казаться себе лёгким, как воздушный шарик, надутый гелием. Оторвавшись от земли, шарик взлетал всё выше и выше и, наконец, растворился в ярко-голубом небе с облаками, будто нарисованными акварелью. Он был почему-то уверен, что сегодняшнее небо именно такое – как с детского рисунка его внучки, наивное и светлое.
Под ногами захрустел гравий. Он и не заметил, как оказался в парке. Старый, почти заброшенный городской парк, за которым теперь никто не ухаживал, когда-то был очень красив. Прислушиваясь к звонкой ритмичной песенке синицы, он вспомнил, как гулял здесь со своей дочкой, а затем – с её дочкой, своей внучкой. Подумать только – сегодня её наконец-то выписывают…
Выдохшись, человек опустился на скамейку и услышал хлопанье крыльев. Утробно воркуя, голуби расхаживали вокруг скамейки. Они, очевидно, рассчитывали на угощение. Человек вывернул карманы. Оттуда высыпалось несколько крошек. Голуби, удовлетворённо закурлыкав, склевали их и продолжили ждать.
Телефон снова начал вибрировать. Дрожащими пальцами выудив его из кармана, человек прислушивался к голоску в трубке.
– Дедушка! Мы скоро уедем, так мама сказала…
Человек вскочил. Всполошённые голуби разлетелись с недовольным гулением. Он побежал. «Успеть… успеть… успеть… только бы успеть!» – сердце, как бешеное, стучало в груди. Он бежал куда глаза глядят. Вернее, туда, куда несли его ноги.
Наконец он остановился напротив больницы. Это было длинное здание со множеством одинаковых окошек-иллюминаторов, напоминавшее огромный корабль. Человек подошёл к двери и, ощупав её, прочитал название больницы. Нужная. Он тоже тут был.
Он отчётливо помнил тот день. День, когда ему вынесли приговор: слепой. День, когда мир погрузился в темноту, но вокруг внезапно появилось столько звуков и запахов, усиленных донельзя, что у него поначалу даже закружилась голова.
Операция вышла неудачной. Сказали – врачебная ошибка. Что-то пошло не так, с кем не бывает. Он понял и ни разу не жаловался. Ему предлагали компенсацию – он отказался. Случай и так был почти безнадёжный, шансы стремились к нулю. Не будь ошибки, он бы ходил сейчас, щурясь, как крот, вылезший из сумрачных подземных переходов, и бестолково бы на всё натыкался. Восьмой десяток лет, а беспомощней котёнка. Нет, так даже лучше. Определённо лучше.
В его невидящие глаза ударил яркий белый свет. Спотыкаясь, он побрёл по бесконечно длинному больничному коридору. Неожиданно он услышал, как что-то пластмассовое ударилось об пол и покатилось, разливая вокруг себя воду. Шлёпая намокшими ногами по луже, он пошёл дальше. Вдогонку ему понёсся раздражённый выкрик уборщицы, которая, подхватив с пола опрокинутое ведро, ругала его на чём свет стоит.
– Дедушка! – Раздалось в коридоре. Усталые ноги гудели и отказывались двигаться.
Худые ручонки, тонкие, как веточки, обвили его шею. Она стала похожа на хрупкую соломинку, способную переломиться от лёгкого дуновенья ветерка.
– Что ты тут делаешь? – Сухо спросили его. – Я просила тебя не приходить. Ты ведь знаешь, как это опасно.
Это была она, его дочь. И она не хотела, чтобы он сюда приходил. Не хотела, чтобы он увиделся с ней, своей любимой внучкой. И всё потому, что он ничего не видит. Всего-то.
Перед глазами замаячила картинка. Театр марионеток, куда он однажды повёл свою внучку. И он – такая же марионетка, как те, что сейчас появляются на сцене. Безвольная кукла, которой управляет кто-то невидимый. Дёргает за ниточки, и кукла то грустит, то радуется, то идёт куда-то, то, наоборот, останавливается… Марионетки в спектакле хотя бы говорили – голосами актёров, но говорили. А он… Он даже сказать ничего не может. Теперь уже ничего.
Строгий голос дочери звучал повелительно. Опасно ходить по улице одному. Человек вспомнил того водителя, который чуть не сбил его сегодня утром. Пожалуй, и вправду опасно… Им нужно спешить; нет времени на долгие прощания, на все эти ненужные слёзы и сопли.
Действительно, им нужно спешить. Память уже не та – забыл. Совсем скоро огромная железная махина засосёт их обеих в свой длинный рот-трубу, грузно оттолкнётся от земли и растворится среди облаков. Интересно, внучке не страшно? Не страшно сначала идти по длиннющему самолётному пищеводу вместе с другими людьми – добычей прожорливой машины, а потом, оказавшись в воздухе, сидеть у неё в желудке бог знает сколько времени?
Он летал однажды. Запомнилась ему тряска, метель, отчаянные круги, которые нарезал самолёт в ночи, словно загнанный в ловушку зверь, а ещё кислые конфетки. Проводница раздавала их бесплатно. Он взял побольше и, зажмурившись, рассасывал по очереди весь полёт. Казалось, ему не будет конца – самолёт всё кружил, а пилот что-то бубнил в микрофон, и его гнусавый голос мешался с руганью людей и детским плачем… Уже после у него заболел живот – видимо, конфет было всё-таки слишком много. Хорошо хоть заболел он, когда тот уже стоял ногами на твёрдой земле. Неужели внучке правда не страшно? А дочери разве не страшно везти её с собой на громадной летающей железке куда-то в неизвестность?
Ей дали должность в какой-то московской клинике. Говорит, престижная. А здесь – что? Захолустье, да и только. Тут, в этой больнице, даром что она главный врач, платят мало. Операции филигранные делает – вон, женщина одна недавно прозрела! – а зарплата копеечная. На частную школу внучке не хватает – драит, бедняжка, парты свои обшарпанные после уроков, и английских в неделю у неё не четыре, а всего два.
От дочери резко пахло духами. Схватив внучку за руку, она вошла в лифт, проследила, чтобы человек зашёл тоже и длинным пальцем вдавила кнопку. «Первый этаж» – прочёл человек, дотронувшись до круглого металла. Двери лифта с тихим шипением закрылись и через несколько мгновений отворились снова.
Ещё секунда – и перед ним предстала улица. Где-то сверлили – ремонтировали дом, громыхал мусоровоз, чирикали, скача по веткам растущей около больницы берёзы, суетливые воробьи, а какая-то женщина, прижав к уху телефон, деловито наказывала: «Да-да, цветов купи и коньяку». Погода на дворе стояла солнечная, необычайно редкая для тех мест. Улица складывалась, подобно необъятному причудливому витражу, из бесчисленного множества звуков и запахов, как из мелких разноцветных стёклышек.
По асфальту зашуршали шины. Человек кинулся было к внучке, но вдруг ему без всякой причины сделалось неловко. Он оправил пальто, чёрные очки сдвинул поближе к глазам. Вполне сойдёт за то, что он просто-напросто не переносит солнце. Из выхлопной трубы у такси вылетали клубы зловонного серого пара и устремлялись вверх, подхваченные озорным ветром.
***
Неугомонный телефон вырвал его из полудрёмы. Сердце подпрыгнуло и неистово заколотилось. Трясущейся рукой он вцепился в телефон и привычно нажал «Принять».
– Мы долетели, дедушка! Ты там как? Тут мама с тобой поговорить хочет, я ей передаю!
