XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Приглушённый свет освещал старую гостиную. Между пожилым мужчиной и молодым парнем стояла деревянная шахматная доска. В камине потрескивал огонь, часы весело тикали, тени плясали по стенам.

— Ещё одну партию, Габриэль, — раздался тихий голос деда. Он осторожно передвинул пешку вперёд, его руки слегка дрожали.

Напротив него сидел его шестнадцатилетний внук, слишком серьёзный для своего возраста. Не раздумывая, он двинул слона.

— Ты говорил это и вчера, — заметил он.

Дед лишь улыбнулся. Провёл рукой по бороде и с тяжёлым вздохом произнёс:

— И скажу это завтра, если судьба позволит.

Габриэль нахмурился. Он прекрасно понимал, что имеет в виду дед, но промолчал.

Дед в тишине разглядывал шахматную доску, а затем его взгляд скользнул на внука. Огонь отражался в его уставших глазах, истерзанных годами труда. Но в них было нечто большее, чем просто усталость. Что-то тяжёлое.

Габриэль сразу это заметил.

— Ты, что, боишься проиграть, старик? — спросил он с усмешкой.

Дед лишь печально опустил глаза:

— Я проигрывал уже много раз. Твоему отцу. Жизни. Но тебе… Тебе — ещё нет.

Уверенно двинул ферзя.

Габриэль вздохнул и потер глаза. Дед всегда играл медленно, обдуманно. Будто каждый ход имел значение.

— Твой отец играл так же, как ты, Габо. Холодно. Рассчётливо. Всегда думал на пять шагов вперёд.

Габриэль сухо хмыкнул:

— Он так играет и сейчас. С ним невозможно выиграть.

Дед рассмеялся, хотя в его глазах читалась грусть.

— Да. Это его способ. Он всегда планирует, всегда готовится. Но… жизнь не считается с планами, — выдохнул он.

Габриэль немного помедлил, но затем сделал ход ладьёй.

— Поэтому вы перестали разговаривать?

Тишина.

Дедовы пальцы зависли над фигурой, но он убрал руку. Откинулся на спинку старого скрипучего дивана.

— Не все видят мир одинаково. Он хотел бурной жизни, развлечений, а я… — он замолчал. Выражение его лица стало укоризненным, он покачал головой и двинул слона.

— Знаешь, парень, ты пока что всего лишь пешка в этой шахматной партии. Но помни: у каждой пешки есть шанс стать ферзём — самой сильной фигурой.

Я же, за все эти годы, стал лишь конём. Фигурой, которая прыгает по доске буквой «Г», никогда прямо. Уходит, избегает судьбы, пока та его не поймает.

Но… от неё никто не уходит. Даже я.

Габриэль не смог посмотреть ему в глаза. Просто тихо теребил край рубашки, чтобы не чувствовать себя таким грустным.

— Шах, — прошептал дед.

Габриэль мог выиграть в два счёта, но не мог пошевелиться. Он посмотрел деду в глаза.

Этот старый человек, полный историй, сожалений и несбывшихся мечт…

Молча, он сделал незначительный ход. Пощадил.

Дни медленно сменялись неделями, недели — месяцами, а месяцы — годами.

Часы в тёмной гостиной больше не тикали, чайные чашки пустовали, огонь давно угас. Молодой внук давно вырос.

Но старая шахматная доска всё ещё стояла на дедовской кровати.

Дед медленно передвинул коня.

— Твой ход, — улыбнулся он.

Молодой человек, которому уже исполнилось двадцать с небольшим, выглядел уверенным, почти героическим.

Но, глядя на старика, он с трудом сдерживал слёзы.

Он сделал свой последний ход ферзём и тихо произнёс:

— Шах и мат, дедушка.

Дед закрыл глаза.

— Вот как…

В последний раз он выдохнул.

Это была его последняя игра.

Конец