XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Я открыла глаза. На стуле рядом с кроватью висело легкое голубое платье, заботливо отглаженное мамой. Из кухни тянулся запах свежих блинов. Я вскочила.

— Доброе утро, мамочка! – я звонко чмокнула ее в щеку, а мама рассмеялась. – Я прямо после завтрака пойду. Хорошо?

— Иди, конечно. Жаркий день сегодня обещают, — мама осторожно положила горячий блин ко мне в тарелку.

— А мы с Тасей по тенечку, — я широко улыбнулась.

Да, день действительно был очень жарким. Полдня мы гуляли по узким улочкам, перебегая из тени одного дерева к другому, а к вечеру пришли к морю. На берегу сидели Саша, Петя и маленький Артёмка – на белых пухлых щеках веснушки были еще заметнее. В руках он держал самодельную рогатку, на ручке которой, высунув от старания язык, перочинным ножом вырезал свои инициалы «АК» — Артём Костинцев. Ему всего десять, но его взгляд по-взрослому серьёзный. Когда смотрит на тебя, бывает, кажется, что видит насквозь.

Мы купались, смеялись, общались, а когда стало прохладнее – разошлись по домам. Не помню, как дошла домой, единственное, что запомнила, — как плюхнулась в кровать и моментально уснула. Эх, а таких деньков будет целое лето!

***

Что-то шумит. Гудит. Свистит. Но что? Глухой далекий удар. Я резко открыла глаза, откинула одеяло и бросилась к окну.

— Мам! – я мельком взглянула на часы: 3:20.

— Быстро собирайся!

Схватив вчерашнее платье, я натягивала его, шагая в сторону кухни.

— Что случилось, мам? – в этот момент через окно я увидела, как вдалеке над самым морем самолеты что-то сбрасывают вниз. Послышались выстрелы. Все вокруг как будто бы резко потемнело. Вдруг раздался взрыв. Совсем близко. Я упала, а стена с окном начала обрушиваться. Вскочив, я побежала к двери. Мы жили на втором этаже, поэтому мне удалось быстро выбраться наружу.

Половина нашего дома превратилась в руины. Люди бегали по улице и кричали. Где-то плакал ребенок.

— Мама! Мама! – в суматохе я не могла ее найти. Казалось, что это мне снится. Я сильно ущипнула себя за руку. Нет, это не сон. Над морем все гремело. Еще вчера оно было таким спокойным, таким теплым, таким ласковым и приветливым… А сейчас…

Воздух будто гудел и дрожал от пролетавших самолетов, звуков выстрелов и…криков. Словно в тумане я озиралась по сторонам. Вот Тамара Львовна – соседка из дома напротив. Каждое утро в одно и то же время я выглядывала из окна и махала ей рукой, а она – в ответ. У соседки был черный кот. Как-то повелось, что все его так и называли – Черный. Он убежал пару недель назад и больше не вернулся. Сейчас Тамара Львовна лежит на земле. Прямо на тех цветах, которые она увлеченно высаживала каждую весну. Я подошла ближе. Глаза ее открыты и кажутся стеклянными. На волосах видна запекшаяся кровь.

Вдруг все замолчало. Да, действительно, звуки будто растворились, стали тише и протяжнее. Кто-то толкнул меня и побежал дальше. Я стояла посреди улицы.

Спотыкаясь и обходя каменные глыбы от стен разрушенных домов, я куда-то шла. Вот дедушка в обнимку с иконой, которую в предсмертной судороге сжали старческие морщинистые пальцы. Он неестественно согнулся и лежал. Под головой у дедушки собралась лужа крови, а нога засыпана кусками битого кирпича. И без того седая борода была покрыта слоем пыли.

Я иду дальше…

— Эй, Варя! Иди сюда!

Я оборачиваюсь и ищу глазами того, кто выкрикнул мое имя. В воздухе висит пыль. Я успеваю заметить рыжую курчавую голову Тёмы за углом разрушенного магазина. Несколько секунд я просто смотрю в ту сторону, а он все машет мне рукой, подзывая к себе. Неожиданно я срываюсь с места и бегу к нему.

— Мы должны где-то спрятаться, — серьезно говорит он мне.

— Где?

— Я пока не знаю. Нам нужно сейчас осторожно идти вниз по улице.

— Хорошо…подожди! Я не знаю, где мама. Я должна найти ее.

— Где ты ее будешь искать? Может, она ушла давно…

— Мама не могла уйти без меня! – голос зазвенел, а в уголках глаз появились две огромные слезинки.

Мы шли обратно. Людей стало меньше. Ушла суета. Около дома никого не было.

— И что делать теперь?

— Искать убежище, — на запыленном лице глаза Тёмы блестели еще сильнее.

— Да…надо.

Мы аккуратно пробирались через дворы. Я сбила ноги об камни, но боли совсем не чувствовала. Вдруг что-то мелькнуло в стороне. Девочка. На вид ей не больше пяти лет. Обняв игрушечного зайца, она стоит рядом с бездыханным телом молодой женщины. Почти оторванная кружевная оборка синего сарафана потемнела от грязи, а на юбке зияло несколько дырок.

— Тём…нужно взять ее с собой.

Он остановился. Сморщил нос. Думает.

— Тём, я все равно уведу ее отсюда, — я направилась к девочке. – Привет. Пойдем со мной? – я протянула руку и улыбнулась.

— А мама? Маму мы возьмем с собой? Она сейчас немного отдохнет и пойдет с нами.

— Мама нас догонит. Пойдем отсюда.

— Мамочка, — девочка опустилась на корточки рядом с женщиной и поцеловала ее в щеку, — Мамочка, я тебя так люблю, — затем она поднялась и направилась к Артёму. Слезы встали комом в горле.

Втроем мы шли по еще недавно такому солнечному и мирному городу у моря. Буквально вчера его жители купались в приветливых волнах или гуляли по залитым солнцем улицам, или пели вечерами под гитару в парке… Сейчас же это были руины.

Послышались голоса. Несколько взрослых вели маленьких детей и несли вещи.

— Подождите! – я подбежала к ним, — Вы…вы же хотите выбраться? Возьмите, пожалуйста, и ее с собой, – указала на девочку. Я даже не узнала, как ее зовут…

Да, девочку забрали. Уходя, она обернулась и помахала мне рукой. «Все будет хорошо», — мои губы безмолвно шевельнулись. Мы снова остались вдвоем. Были слышны громовые раскаты орудий.

— А где остальные? Где Саша, Петя? Где они? – мне было трудно дышать, думать, идти. Я хотела к маме, чтобы она крепко прижала меня к себе, погладила по голове, успокоила. Мамочка! Где же ты сейчас?…

— Не знаю, — Тёма был смурнее тучи. – Я не знаю, где остальные.

После этого мы молчали.

Прошли через парк, который, казалось, был самым и единственным уцелевшем местом во всем Севастополе. Вдруг раздался гул самолета. Свист. Глухой удар. Вот он, совсем рядом.

Мы не успели убежать и спрятаться.

— Мамочка, я люблю тебя… – последнее, что я успела сказать.

Мне было всего пятнадцать лет. Артёму – десять…