«Country roads, take me home
To the place I belong
West Virginia, mountain mama
Take me home, country roads»
***
Старое радио захрипело, проигрывая живую запись «Take Me Home, Country Roads» Джона Денвера. Джеймс Моррис, не отвлекаясь от дороги, сделал песню громче. В данный момент она была как нельзя актуальна – Западная Вирджиния была его домом.
Сейчас он был на пути из города Монтгомери в родной Принстон, рассекая шоссе US-460 на потрёпанном «форде» чёрного цвета. Сегодня ему пришлось допоздна задержаться на работе; за окном давно потемнело, автомагистраль непривычно пустовала. Мимо проносились чернеющие леса, вдалеке сияли звезды – любимый пейзаж мужчины.
На горизонте замаячила заправка. Джеймс, глянув на датчик уровня топлива, сбавил скорость и завернул на стоянку. Подъехав к колонке и немного повозившись с убитым жизнью оборудованием, он зашёл в магазин.
– Пятая колонка, полный бак, пожалуйста, – Джеймс поздоровался, дружелюбно улыбнулся и протянул купюры продавцу за кассой.
– Что-то ещё?
Сзади донеслось возмущенное мяуканье. Моррис обернулся – на него смотрел котенок. Точнее, то был обаятельный и черный – хоть и несуразный – чертяга воплоти. Его зелёные глаза глядели с риторическим вопросом: «Чувак, почему ты всё ещё не покормил меня остатками своего лэнча?» Затем усатый вальяжно подошел к мужчине и начал тереться о ногу Джеймса.
–Забавный – хмыкнул он, присаживаясь и почесывая котенка за ухом.
Кассир тяжело вздохнул.
– Чёрт, – недовольно цыкнув языком, проговорил тот, – снова забежал. Придётся выгонять.
– Почему? – нахмурился Джеймс. Он с детства питал слабость к кошачьим: мама всегда держала в квартире кошек.
– Нам не разрешают тут живность оставлять, – с безразличием пожал плечами кассир, – Этот совсем недавно появился здесь. Наверное, семья какая-нибудь «забыла». Так что, будете что-нибудь брать?
– Да. Антифриз, пожалуйста. – Моррис продолжал гладить нового знакомого. При желании, маленький чертяга мог спокойно поместиться у него в ладошке – то ли руки у Джеймса были большие, то ли котенок был крохотным. Весь черный, грязный и неряшливый, он напоминал Моррису самого себя в детстве. В этот момент котёнок слегка прикусил его за палец и снова зыркнул на него вопросительно. Моррис понял: всё, это судьба.
На стол с тяжелым стуком поставили антифриз. Джеймс, быстро расплатившись, взял в одну руку бутылку, а другой легким движением приподнял усатого и спрятал его за воротником куртки; после чего спокойно побрёл к машине.
Внимательно оглядевшись по сторонам, Моррис открыл багажник и поморщился. Вид свежего трупа немного смущал его, но по дороге домой он собирался избавиться от него. Бесцеремонно подвинув бездыханное тело, мужчина впихнул антифриз сбоку и только потом заметил на себе взгляд кота. Снисходительно-упрекающий взгляд! Он действительно так смотрел, или у Морриса уже крыша набекрень съехала?
– Слушай, давай без этого пафоса. И не надо на меня так смотреть. Расскажу тебе об этой увлекательной истории позже.
* * *
Первые минут двадцать ехали молча. Джеймс умудрился найти плед и устроил из него лежанку для новоиспеченного пассажира на переднем сидении. Проехав пятнадцать миль, он завернул в лес и в такой же задумчивой тишине вышел из машины. Достав с заднего сидения лопату, он немного побродил по лесу, напевая себе под нос «Take Me Home, Country Roads» и проверяя холодную февральскую землю под ногами.
Затем открыл багажник; машина качнулась, и на землю что-то глухо упало.
Бум.
Затем под нечленораздельные ругательства Морриса, которые сопровождались тяжёлым дыханием, это что-то поволокли вглубь леса.
Спустя некоторое время он вернулся к «форду». Стоя десять минут на улице и выкуривая сигарету, он о чём-то долго размышлял, не смея выразить мысли вслух. Затем сел в машину, отчего-то повеселевший и в хорошем расположении духа. Устроившись на переднем сидении, он заметил, что черный чертяга снова вылупился на него.
– Если честно, то ты напоминаешь мне полицейского, который собирается вывести подозреваемого на чистую воду, – недовольно поморщился Джеймс.
В последовавшем мяуканье кота Моррис услышал отчётливое: «Теперь я буду твоим маленьким полицейским, которому ты будешь вынужден рассказать всё от корки до корки».
– Просто…– Джеймс безучастно пожал плечами, выезжая из леса и возвращаясь обратно на автомагистраль. – Одним идиотом больше, одним меньше… Но ты не волнуйся, тебя это не коснётся. Я люблю кошачьих.
Черный чуть прищурился, мол, ещё бы ты не любил кошачьих.
– Моя мама как-то раз принесла домой найдёныша. Я уже не помню, как его звали; я был слишком маленьким, – начал рассказывать он. – Очень его любил, пока в один прекрасный день папа его не прикончил.
Его взгляд словно отключился. Врезаясь в черноту ночного шоссе, он отвлеченно произнес:
– Я не помню имени котенка, зато помню, как в порыве пьяного угара отец перепутал окно с дверью. Мелкий полетел с седьмого этажа и, конечно же, разбился.
Затем добавил, кивнув будто самому себе:
– Ну, ничего. Он за это уже расплатился.
* * *
Джеймс родился в Графтоне – индустриальном центре Западной Вирджинии, в сердце переплетения железных дорог Балтимора и Огайо. В воспоминаниях детство отпечаталось скучным и одиноким, с вечным шумом поездов и монотонным стуком вагонных колес.
Зато Джеймс иногда вспоминал отца. Эдвард Моррис.
В совсем юном возрасте этот человек остался добрым мужчиной с приятным, низким голосом, который достался Джеймсу по наследству, шелковистыми каштановыми волосами и забавными усами. Он часто читал сказки на ночь, прогуливался с мальчиком вдоль реки Тигарт; шутил вместе с мамой и всегда улыбался. Всегда-всегда. Обаятельно и искренне.
Всё произошло не сразу. Сначала редкие выпивки с друзьями, потом встречи в баре каждые выходные,
(Папа возвращается домой изрядно пьяным, пока его жена – Сьюзен – просит его не шуметь. Джеймс не спит, и из-за разгневанных криков Морриса-старшего ему в первый раз становится действительно страшно за себя и маму)
а затем последовало увольнение. Длительные запои, сменявшиеся редкими перебивками на мелкие подработки, только ради того, чтобы купить себе побольше спиртного. Он пьет, спит, ругается на Джеймса и Сьюзен, часто пропадает за пределами дома. Каждый его приход – аксиома. Побои и злость на себя, которую он вымещает на близких в нетрезвом состоянии.
Мама тихо плачет на кухне, утирая слезы подолом старого платья, Джеймс впервые сбегает из дома и гуляет вдоль рельсов, раздумывая о том, где бы найти выход.
От Моррисов отвернулись, а в семье произошёл раскол. Острый и болезненный раскол, об который юный Джеймс часто ранил свою чувствительную душу.
Эдвард Моррис никогда не любил проигрывать, но однажды эта игра надоела Джеймсу.
* * *
Джеймс не помнит, какая это бутылка отца по счету. Не помнит, сколько он избивал их с мамой; не помнит, как долго они скандалили. Юного Морриса искажает злоба, и он с ненавистью прикладывает пьяного отца об стену.
Голова того безвольно падает на грудь, но парень, передавив шею и вцепившись в неё пальцами, заставляет взглянуть обидчика себе в глаза.
Он не видит раскаяния.
«Чёртов ублюдок, просто признай свою вину»
Он не видит просветления совести.
– Неужели ты не понимаешь, что творишь? – шепчет Джеймс, сдавливая чужую шею сильнее и вжимая обидчика в стену. Он чувствует чужой учащенный пульс, чужое дыхание и чужой страх, приятно ощутимый на кончиках пальцев.
Отец фокусирует взгляд стеклянных глаз на отпрыске.
– Отвечай, – приказ парня разносится гулким эхом по квартире. Джеймса накрывает немой злостью.
– Отпусти… – едва хрипит отец, предприняв слабую попытку сопротивления.
И тут Джеймс понимает: до него никогда не дойдет ужас всего содеянного.
Следующая мысль резанула по его сознанию, обнажая давние мечты:
«Так пусть расплатиться за это своей жизнью»
Грубым движением он ударяет мужчину об стену. Потом снова. И снова. Снова. До тех пор, пока по потрескавшимся обоям не текут струйки свежей крови, которые тёплыми каплями расползаются по рукам парня. Только когда пульс на шее перестаёт чувствоваться, Джеймс разжимает заледеневшие пальцы и, словно во сне, отступает от тела. Обмякший мужчина сползает на пол, оставив после себя темно-багровый след на стене. Но ни ужаса, ни страха парень не испытывает. Только сладкое наслаждение от восстановленной справедливости с экстазом и упоением чувства контроля.
Выход был так близко. Неужели можно – так просто! – избавляться от плохих людей?
Однако отец должен был помучиться, а в итоге – слишком быстрый исход.
Но кончики губ всё же дёргаются вверх, изображая подобие самодовольной улыбки. Наконец-то этот идиот ответил за все свои поступки.
* * *
Что-то смутное в обрывках памяти: Джеймс крадет у мёртвого отца из кармана пачку сигарет, кусая губы. Теперь каждое его новое убийство носит этот оттенок – сигареты отца и металлический привкус крови. Так, однако, забавно: получить в наследство от Морриса-старшего фирму хорошего курева, труп и первый опыт в любимом деле.
Мама, очнувшись от последних побоев в жизни, застыла в проёме. Моррис-младший, не отрываясь, смотрел на мертвого отца.
Помнит что-то туманно: как он тащит в ночи тело отца к мосту, нервно прикусывая дешевую сигарету. Как сбрасывает тело в реку Тигарт, долго и молча наблюдая за тем, как быстрый поток уносит покойника.
Эдварда Морриса никто не искал и никто не опознавал. Так он скрылся в водах родной и любимой реки, задушенный руками собственного сына.
* * *
Моррис рассказывал это новому другу тихо, размеренно и спокойно, словно сказку на ночь. В какой-то момент лес сменился небольшими и светлыми улочками тихого городка. Тут было тепло и спокойно на душе, Моррис любил Пристон за умеренную, однообразную жизнь, которая вселяла в его душу надежду на завтрашний день.
— Вот мы и приехали… — произнёс Джеймс, поглаживая нового питомца.
Тот, на удивление, прильнул к руке хозяина. Мужчина расцвел в улыбке.
— А ты оказался внимательным слушателем. — сказал он, – Поинтереснее, чем прошлый пассажир. Тот молчал, как убитый.
Моррис взял кота на руки, вышел из машины и направился к своим апартаментам.
– Знаешь… Я думал даже: хотел полиции сдаться, пока болтал с тобой. Но теперь я не хочу оставлять тебя одного. Завтра у меня выходной, поэтому я серьезно займусь твоим уходом, обещаю.
Чертяга важно мявкнул, словно подтверждая: «Дорогой мой, у тебя нет выбора – мы в ответе за тех, кого приручили».
