Зазеркалье — как в него не поверить, если книжка Льюиса Кэрролла была любимой с детского сада, а потом рядом со мной в классе оказалось сразу две Алисы. Но убедительнее всего мысль об инобытии реализовалась в кабинете № 28, где мир бы поделён на школьную реальность и Зашкафье.
Ещё учась в началке, мы заглядывали сквозь щели витражных стёкол. Нас всех манил этот странный кабинет: на втором этаже он был единственным с витражами. Да что там на втором этаже! Мир старшеклассников через разноцветные стёклышки всем казался сказочным. Там жили жирафы! Они были всех цветов и размеров: плюшевые, деревянные, вязаные и вышитые, даже янтарный жирафик стоял на полке шкафа. Повсюду были картины и рисунки, на них падало солнце, и лица на портретах светились. «Тик-так», — отсчитывали стрелки в разных уголках класса, но тиканье было плавным и мягким, такие звуки не торопят время переменки, а ведут счёт совсем иному течению жизни. Здесь не убегают из школы после шестого урока, а переселяются из-за парт в Зашкафье.
Шкаф был реальный, огромный, почти во всю стену. Он отделял примерно четверть классного кабинета, а там был свой мир со столами и компьютером, чайником и сладостями, с литературной картой, портретами писателей, поделками. Но самыми главными обитателями Зашкафья были нарисованные из ладошек птенчики, у каждого из которых было своё «лицо» и имя. Эти птенчики — олимпиадники, объяснили нам. Кто-то вылетел из гнезда в заветный вуз благодаря победам на заключительном этапе, кто-то достиг пока более скромных вершин, но всех их объединяет любовь к слову и сознание своей причастности к особому миру. У них даже правила на стене висят, там так и написано: «Правила Зашкафья». Доверять друг другу, поддерживать,радоваться не только своим победам, но и победам друзей. Обниматься? Как мило… «Как бы и мне стать частью Зашкафья?» — подумала, опустившись на кресло. А часы так тикали, тикали, тикали… И я закрыла глаза.
Я проснулась от звенящей тишины Где все? Ещё светло, они не могли так просто уйти. Я начала искать в рюкзаке телефон, он почему-то не включался, но я точно помню, что он был полностью заряжен. Точно, часы! Она показывали ровно двенадцать, стрелки не двигались, поэтому и было так тихо в классе. Решила заглянуть за шкаф: там точно кто-нибудь есть. Как только я переступила черту Зашкафья, стемнело. Да, было так темно, что даже очертание рук и ног я не смогла разглядеть.
— Ай! Смотри куда идёшь!
Я так испугалась, что едва заставила себя спросить: «А это кто?»
Вдруг зажглась лампочка, и я увидела перед собой странное существо: тело кота, но размер средней собаки, окрас был как у жирафа, и шея длинновата, а на спине два крылышка.
— Я Жираф, — широко улыбаясь, ответил он.
— Да какой ты жираф!? Ты их хоть раз видел, ты непонятно кто, — ответила я, делая шаг назад.
— А ты у нас кто? – прильнув ко мне, спросил Жираф.
— Я Л…Ле… — язык меня не слушался, я не смогла сказать свою имя.
— Ну, кто? Лепа, Лема, Лева? Не можешь ответить – будешь Лёвой, — чуть взбодрившись, ответил Жираф.
— Какой Лёва? Я разве похожа на льва? Я обычная девочка! – уже со слезами говорила я.
Вдруг Жираф хлопнул лапками, и у меня появились хвост, грива и уши.
— Убери это все и верни меня обратно в класс! – уже рыдая, сказала я ему.
Жираф радостно хихикнул, вернул мне прежний облик.
— Ладно, у тебя есть время, чтобы понять, кто ты. — Раздалось отчётливое тиканье часов и чьи-то голоса.
— Помоги мне, все равно отсюда не выйти, — Жираф начал рыться в своей сумке, наконец достал красный бархатный мешочек и протянул его мне.
— Что мне с ним делать и как тебе вообще помочь? – перекладывая котомку из руки в руку, спросила я.
— Видишь ли, здесь собраны памятные подарки. А память, к сожалению, такая зыбкая вещь. То, что значимо для одного поколения, уходит из сознания другого. Нам нужно собрать воспоминания: кто думал о Зашкафье, когда покупал или мастерил эти вещички, какой след оставили люди в Зашкафье. Согласись, будет печально думать, что память о них сводится к сувенирчику. Одному делать это очень трудно, они воспоминания смешные, другие грустные, волей-неволей они начинают путаться у тебя в голове, а такого ни в коем случае нельзя допустить!
— Ммм, поняла, только как мы будем узнавать их имена? — тихо и недоверчиво спросила я Жирафа.
— Ты сама поймёшь, что за человек стоит за подарком. Честно, я сам не понимаю, как это все работает… Время покажет.
Время! Я оглянулась и увидела сразу двое часов. Одни были с лицами писателей, время на них никогда не останавливается, стрелки плавно текли от классиков до современников. А вторые напомнили о «Незнакомке» Александра Блока — той самой, что, «дыша духами и туманами», садилась у окна. Вот только время на них остановилось, а календарь с репродукциями импрессионистов напомнил: «Июнь».
— Что это значит? – спросила я.
— А ты попробуй сама догадаться.
— Первые часы нарисовала и сделала Ира П., я думаю, что время на них всегда идёт так же, как жизнь в школьном кабинете: дети меняются, но тот же круг писателей ждёт новые поколения. А вот со вторыми часами будет посложнее. Пока я только знаю, что их сделала Аня Г.
— А может, это значит, что после того как дети уходят на летние каникулы, время замирает? Без голосов ребят, без беготни в классе, без звучащих стихов даже время останавливается.
— Возможно, ты права, до сих пор оставалось загадкой поведение этих часов. А ты хочешь узнать, как появился первый жираф в классе?
— Спрашиваешь! Конечно, хочу! – ответила я.
Я не успела моргнуть, как мы оказались в кабинете. Перед нами сидела девочка вся в слезах, которую успокаивала моя учительница Вера Сергеевна.
— Что с ней, почему она плачет? Я не слышу, о чем они говорят? — шёпотом спросила я Жирафа.
— Можешь нормально разговаривать, они нас не слышат и не видят. А плачет она из-за тройки по истории: всю жизнь была отличницей, ни одной четвертки, а тут вон как.
— Бедный ребенок, все плачет и плачет…
— Тихо, прислушайся, — остановил меня Жираф.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф…
— Понимаешь, как важно верить «во что-нибудь, кроме дождя»? Это же целая наука. Она помогает пережить неудачи, сушит слёзы. Так было и с этой девочкой.
В классе раздался шорох, а на боковой стене шкафа появился рисунок жирафа, на котором были написаны строки стихотворения Н. Гумилёва.
— Это же Юля В.! Да, точно Юля! – странно, как это имя само появилось в моем сознании. Из грустного воспоминания выросла такая значимая история длиною почти в 18 лет. Мне ещё и года не было, как в кабинете поселился самый первый жираф.
— Давай мешочек, — сказал Жираф.
— А куда мы потом денем эти воспоминания? – спросила я.
— Как куда? В хранилище Зашкафья. Любой, кто там окажется, сможет их просмотреть, ведь воспоминания для того и нужны, чтобы их вспоминали. Нам предстоит ещё немало работы, не расслабляйся!
За шкафом раздался детский смех — как было не присоединиться! Странно, но вместо привычных стульев там стояло два стареньких кресла, на них клетчатый плед и несколько декоративных подушек: аппликация, вышивка крестиком, лоскутное шитье. Ощущение тепла и безопасности. Вот есть же такие тёплые люди, они улетают из школы, а тёплые воспоминания о них остаются: Кристина, Вероника, Алёнка…
— Вера Сергеевна, ну пожалуйста, можно остаться в школе на ночь? – упрашивала девочка.
— Ну и ну! Что я скажу вашим родителям? Зачем? – ответила Вера Сергеевна.
— Как зачем? Вот представляете, переночевать в школе — это же так круто! Мы потом детям своим будем рассказывать, наверное, они нам будут завидовать…
Все опять начали смеяться, и эта девочка в том числе. Как по мне, идея отличная, я бы тоже хотела переночевать в школе.
Да, кресел с подушками уже давно нет, их заменили обычные стулья, но те радостные воспоминания никто заменить не сможет. Они навсегда останутся в хранилище Зашкафья.
— Это воспоминания Насти Т., — сказала я Жирафу.
— Ты уверена? – спросил он.
— На все 100 %! – с гордостью ответила я.
— У тебя уже хорошо получается, не думал, что ты так быстро подключишься к работе, — расплываясь в улыбке, ответил Жираф.
Мы устали и решили немного передохнуть. Налили по кружке ароматного чая и стали хрумкать печеньем, как вдруг увидели девочку. Держа обеими руками кружку и опустив глаза, она спросила:
— Вера Сергеевна, вы не перестанете любить меня, если я наберу мало баллов на олимпиаде?
— Нет, конечно. На пьедестале ты сегодня или лавры тебя только ждут в необозримом будущем — как разница, да? Мы пойдём читать финал стихотворения И.Бродского «Натюрморт». Панно с текстом, вышитое больше десяти лет назад Алёнкой П.. висит с центре Зашкафья:
Мать говорит Христу:
— Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?
Как ступлю на порог,
не поняв, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив?
Он говорит в ответ:
— Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.
Знакомое многим чувство, лишающее сна: а если я не сумею пробиться к победам, как предыдущие поколения зашкафников? И меня уберут, как сломанную игрушку в самый дальний угол ящика? Нет, мы пойдём читать Бродского: «Разницы жено, нет. Сын или Бог, я твой». Вера Сергеевна нас любит не за победы, а просто за то, что мы её дети.
— Я не могу узнать имени девочки, у меня не получается. Слишком многие оказываются на её месте с похожими сомнениями.
— Это Катя С. Согласен, что подобные воспоминания живут не только в её памяти, только не все решаются произнести вслух, что их тревожит. А это очень важно. «Жирафотерапия», понимаешь? И, потеревшись о мою ногу, он позвал меня дальше.
Я кивнула, Жираф хлопнул, и мы оказались в чьей-то комнате. За окном темнота, только лампа на рабочем столе светила.
— Это же чужая комната, нам нельзя здесь находится! – говорила я, тряся Жирафа.
— Да тихо ты, лучше посмотри, что она рисует, — ответил мне он.
Я тихонько подошла к столу и увидела почти законченный портрет Гумилева. Из-за плеча выглядыват всё тот же жираф.
— Точно, я видела его у нас в классе и даже не сразу поняла, что это нарисованный портрет. Талант художника, безусловно!
— В таких случаях говорят, что это 1% таланта и 99% труда. Если хочешь на одном таланте состоятся в жизни, ничего не добьёшься. Нужно работать, работать и работать… Кстати, а ты знаешь её историю? – спросил Жираф.
— Нет, — ответила я.
— Она разрывалась между биохимом и гумом. Но зачем рваться? Сколько выдающихся писателей было с медицинским образованием: и Чехов, и Булгаков, и Вересаев, и даже Розенбаум. В будущем она поступит в Первый мед — Сеченовский университет, но кто знает, может, мы увидим имя Лизы М. на обложках книг…
— А у нас есть ещё воспоминания про жирафиков? – спросила я.
— Да, как раз следующее! – радостно ответил мой новый друг.
Мы опять оказались в непонятном для меня месте, всюду исходил приятный запах сосны и канифоли. В самом конце комнаты сидит дедушка и вытачивает статуэтки из янтаря.
— Где мы? – испуганно спросила я.
— Мы в Калининграде, скоро этого жирафика купит девочка, которая приехала сюда на заключительный этап ВсОШ по литературе.
— Ого! А эта девочка.. Соня, да? Она станет призёром или победителем? — спросила я.
— Да, в 2019 году она была призёром, а вот в 2020 году точно бы стала победителем, но Ковид победу украл… Впрочем, ты знаешь, что в янтарь попадают всякие мушки, лепестки, они остаются там навсегда. Так и янтарный жирафик, который сейчас стоит на полке шкафа, сохранил пережитые эмоции.
— Знаешь, Жираф, я только что осознала, что воспоминания — это, наверное, самое дорогое, что есть у человека и у Зашкафья. Ценнее могут быть только люди, которые находятся рядом с тобой. Жираф прижался ко мне, и я обняла его.
Открыла глаза я уже в своём кабинете. Мы сидели напротив стены с ладошками выпускников, преображённых в птенчиков. Почему птенчики? И вновь без текста не объяснить. Откроем роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» на той странице, где Лара говорит Юрию: «Окрылённость дана тебе, чтобы на крыльях улетать за облака, а мне, женщине, чтобы прижиматься к земле и крыльями прикрывать птенца от опасности». Моя учительница Вера Сергеевна говорит, что ей даны крылья, чтобы пестовать своих птенцов. Птенцы – это мы. Нам даны крылья, чтобы летать. Благодаря этим нарисованным на стене птенчикам мы помним, что мы тоже дети Зашкафья, здесь наше гнездо.
Я прикладываю руку к покрашенной светлой краской стене, обвожу ладошку карандашом, потом беру кисточку и гуашь.
— Вот моё имя, я Лера! Я и другие птенчики Зашкафья создадим ещё больше воспоминаний для хранилища и для тебя, Жираф!
Вдруг опять все потемнело, я даже толком не успела попрощаться с Жирафом.
— Лера, вставай. Вера Сергеевна просила создать беседу «Молодого Зашкафья», найди для неё картинку, — сказала мне Алина.
Я обняла её. Это был только сон. Но, повернувшись, я увидела все предметы, о которых говорил Жирафик, и много других, которые пока не открыли мне своих тайн.
А может, и не сон…
