По коридору гуляет Рики: питомец Михаила Юрьевича, нашего охранника. Обычно кот очень занят: охотится на мышей в подвале, но иногда он заходит к нам на уроки. Сегодня как раз такой день. Подзываю к себе, гуляющего в коридоре, кота тихим: «Кыс-кыс-кыс».
Он не спеша подплывает, запрыгивает мне на колени, сворачивается рогаликом. Хвостом бьëт мне по коленке, как метроном. В какой-то момент Рики замечает собственный хвост и ловит его лапой. Звонко крякает первый звонок.
Мне почему-то душно, хотя окно открыто. Не люблю этот кабинет. Ни этот запах сырости и стерильности, ни абсолютной белизны стен: сколько не чиркай ручкой, на следующий урок опять, словно чистый лист. А больше всего не люблю эту огромную раковину, куда мог бы поместиться пятилетний ребёнок и эту исследовательскую лабораторию в конце класса. В которую вложено кучу денег. Нет, чтобы купить барабанную установку или перекрасить актовый зал. Мы бы тогда репетировали хоть каждую перемену. И, наконец, записали бы альбом.
Кот прикрыв лапами морду сопит, устал наверное. В класс заходит Химера. Как всегда, без опозданий.
– С добрым утром, ребята, я проверила ваши работы, сейчас Маша их раздаст.
Открываю тетрадку, смотрю оценку. Три. Потом смотрю, что поставили Маше, она передо мной сидит. У неë красуется аккуратная четвëрка. Хотя это она с меня списывала. Фаворитизм.
– Подскажите, пожалуйста, почему при равном количестве ошибок Вы поставили мне три, а Маше четыре?
Химера подходит. Я пододвигаю стул, чтобы кота было не видно. Она склоняется над моей тетрадью и со слабой улыбкой говорит.
– Я поставила оценку за твои знания, их надо подтянуть, все в классе знают, что ты не готовился, да, ребята? – Класс молчит.
Я чувствую, что кот просыпается. Чуствую, как он напрягается у меня на коленях, выпускает когти, поджимает под себя хвост. Из-под парты доносится тихое шипение. Стараюсь удержать кота, молчу.
Я и вправду больше не готовлюсь к еë урокам, у нас взаимная неприязнь с недавнего времени. После того как она сказала, что я в каждой бочке затычка, хотя я просто дополнил ответ еë любимицы.
Рики вырывается, прыгает на учительский стол. И тут я понимаю, что попал. Стол Химеры весь в «трофеях», как она сама говорит, в колбах. А под стеклянными колпачками всякая дребедень: резинки для волос и обычные, брелоки, пуговицы, заколки – она их типо коллекционирует. Она и близко никого к своему столу не подпускает. А тут такая лажа: мы с котом.
Кот мяучит, шипит, мечется из стороны в сторону. Впервые его таким вижу. Рыжий хвост мелькает то тут, то там. Со стола валятся тетрадки впереешку с листочками контрольных. Пробирки все на полу, виднеются осколки. В конце-концов Рики выпрыгивает в открытое окно.
Смотрю в глаза Химере. Вижу еë растрепавшуюся седую косу, слегка стëкший овал лица и поджатые старческие губы.
– Рыськин, на выход! И чтобы я тебя больше не видела. – И тон такой же, как во время объяснения новой темы. Притворно мягкий.
Иду в коридор. Оборачиваюсь в последний раз в дверях. И позади Химеры вижу Викин прозрачный силуэт. Мы с ней дружили года два назад, пока она не переехала.
Ерунда какая-то. Встряхиваю головой, иду в туалет, умываюсь ледяной водой. Смотрюсь в зеркало, поправляю воротник рубашки.
Позади меня стоит Вика. Смотрит на меня. Вздрагиваю, подрываюсь к выходу. И в спину мне летит:
– Скоро она опять поймает меня, и запрëт. Там. Вместе с остальными. Я не хочу туда. Ты должен что-то сделать, понимаешь, помоги нам?! – Я уже на лестнице, слова почти не различимы. – Нельзя это оставить просто так. Найди #@*»’…
На третий этаж я сегодня больше не поднимаюсь. Даже когда нужно идти на следующий урок. Жду друзей в столовке.
– Ну что, как дела у прогульщиков? Химера, кстати, обещала тебе неаттестацию оформить. – Катька морщится. – А Машка сидела поддакивала, вот же ж…
Не отвечаю. Про мираж тоже не говорю.
– Может сегодня репетнëм? Давно не собирались вместе. – Предлагаю.
– Я бы рад, но меня мама просила помочь с подготовкой к конференции. Буду весь вечер слушать про стилистические особенности письменности шумеров и прочих вымерших. – С тяжёлым вздохом отвечает Женя. – И Мишке сегодня в автошколу, без него всё равно не то было бы.
– Ну, тогда до выходных, и чтобы без прогулов, я за вами слежу.
Дома я смотрю в потолок до поздней ночи и раз за разом прокручиваю сегодняшний день. Вспоминаю, как Вика жаловалась на Химеру.
Я пока ещё не знаю, что ближайшую неделю буду обзванивать всех тех, кто перевёлся после стычки с химицей. Не знаю, что никто из них не ответит. Но уже знаю, что нельзя оставлять всë как есть и что у меня, кажется, едет крыша. Вика живëт в тысяче километров от меня и никак не могла появиться в нашей школе.
Проходит ещё два месяца. Я подгружаю всë новые и новые детали «дела» на гугл диск с ограниченным доступом. Ссылка на документ есть только у меня и нашей музыкальной группы. Но ребята не воспринимают моë расследование всерьёз. Это пока.
Наступает лето. За окном двадцать четыре градуса и дождь. А я снова в школе. И до сих пор немного в шоке: Химера решила дать мне проверочные по всем темам. Мстит. Припоминает историю с котом или заметила, что я до чего-то докопался? Ещё и вздумала провести именно во время каникул, типа иначе я скатаю с одноклассников. Вот и хожу уже неделю: то алканы ей напишу, то фенолы, то формулу мыла, то ещё дребедень какую.
В класс захожу неспеша. Привычно выкладываю телефон на кафедру, приземляюсь за последнюю парту у окна.
Химера на секунду встречается со мной взглядом. Моргает. И мне видится, в эту долю секунды не веко с зелëными тенями, а тонкая полупрозрачная плёнка, как у змеи или кошки какой. Наконец, она отворачивается, медленно, чуть скованно достаёт проверочную и больше не отвлекается от своего компьютера ни на секунду.
Я подписываю имя и фамилию. Лениво разбираю и собираю ручку. Жду. Примерно через пять минут она уйдёт, и тогда можно достать запасной телефон. А пока остаётся только слушать цокот электронной мыши и удары капель воды о металлическую раковину.
Пружинка от ручки скользит в пальцах. Сжимается. Отлетает метра на полтора — как раз к уродской раковине. И закатывается под неë.
Оглядываюсь на Химеру, она смотрит на меня. Больше не моргает. Ломано встаëт, как на ниточках и уходит в коридор. Смотрю на часы. За эти несколько дней я выучил еë привычки, так что точно знаю, что у меня есть ровно пятнадцать минут и ни минутой меньше.
Нужно поторопиться.
Поднимаюсь, иду к еë столу, просматриваю ящики. Ничего подозрительного: канцелярия, да склянки эти еë вездесущие. Время идëт. Стараюсь не трогать ничего, чтоб не заметила. В самом нижнем ящике замечаю, как отходит кусок обшивки. Двойное дно.
В потайном отсеке тетрадь. По формату напоминает журнал посещения, внутри разлинована и наполнена неизвестными символами, надо спросить у тëти Лиды, вдруг сможет перевести. На следующих страницах чертежи. Дальше, уже переходя на русский, записаны фамилии. Многие из них мне знакомы. Те самые, «пропавшие» и перешедшие в другие школы, ученики.
Нервно достаю телефон, пытаюсь разблокировать. Не срабатывает отпечаток. Набираю пароль, промахиваясь мимо кнопок. Открываю приложение камеры.
Наконец, спустя, кажется, несколько часов, загружаю фотки на диск.
Долго успокаиваюсь. Сажусь за проверочную. Захожу в браузер. Гуглю ответы, принципиально не решаю. Всë равно заслуженную оценку не поставит. Карандашом делаю пометки в проверочной. Ручка так и лежит разобранная.
Часы на стене будто сошли с ума, выдают сплошное: тик-тик-тик-тик. Заели что ли?
Совсем рядом, в метре от меня со скрипом задвигается стул. Оборачиваюсь. Химера. Моргает. Я тоже. Прячу телефон в карман.
– В аудитории включили камеры вчера. – Шепчет.
Делаю удивлëнное лицо, показываю сделанную работу. В голове на репите «черт-черт-черт» и «прошло же только тринадцать минут», а ещё «вот бы она видела только как я списываю».
– Я уже закончил. Хотел сдавать, а тут мама позвонила, вдруг что, надо ответить.
Она улыбается, вертит в руках пробирку, смотрит на учительский стол. Медленно качает головой. Я тихо выбиваю дробь ногой.
Лампа над головой мерцает. Гаснет.
–Вы мне что не верите? – футболка прилипла к спине, холодит. – Ну тогда не мучайте. Ставьте два, а мне пора домой.
Сгребаю карандаш с остатками ручки в карман, встаю. Обхожу Химеру. Удар под колено. Падаю. Ударяюсь головой о край раковины.
Не больно. Но одним глазом не вижу. Всë вокруг кружится. Пытаюсь ползти. В ладонь впивается пружинка от ручки.
Меня приподнимает над полом и с грохотом бросает в раковину. Опять ударяюсь головой. Руки и ноги свисают с бортиков, на живот мерно капает вода.
– Вот и всë. Ну и что? А два поставлю, не переживай. – Говорит нараспев.
Мир выключается – будто кто-то не спеша повернул диммер.
Вспышка. Вокруг шумно. Вижу Катьку – басистку, Женю – он у нас на вокале, Мишу – ударника. Они близко и вместе с тем далеко, а я, я настоящий, как будто смотрю откуда-то снизу. С учительского стола. Из-под стеклянного колпака. В поле зрения этикетка «[2]». И сквозь шумы доносится наигранно весёлое:
–Милая пружинка. У Вас так скоро место на столе закончится, хорошо, что кафедра есть. – Наигранный смех.
Мне не смешно.
…
Уже третий месяц никто не может понять, что произошло. Но от Саньки осталась только ссылка и пустая комната с бардаком, а полиция отмалчивается и просит не разглашать информацию.
[Выполнен вход. Начать с того места, где остановились: 12 июня, 12:58]
Это день, когда он не вернулся домой. Катька вздыхает со всхлипом, давится. Я молчу. Файл пуст. Странно. Пытаюсь восстановить через облачное хранилище. И когда у меня получается, появляется две папки: «фото» и «информация».
В первой папке в основном учительская каморка и коллекция «трофеев» химички. Несколько объявлений о пропаже людей. Дальше идут записи то ли клинописи, то ли ещё чего, у меня в этом мама разбирается, она кандидатскую писала по древним языкам, я же, как бы она ни старалась, не освоил эту «тонкую, захватывающую науку». Ещё дальше появляются чертежи, потом список фамилий и имëн. Все знакомые.
Во второй папке вордовский документ на пять страниц. Там номера телефонов с фамилиями, дата пропажи и причины конфликтов с Химерой. В скобках перечислены приметы внешности и любимые вещи.
Отдельно Санька сопоставил каждую фамилию с колбой на столе в кабинете химии.
В комнате тихо, Катька переводит на меня взгляд с телефона и говорит:
– Мы должны что-то сделать, понимаешь?
– Понимаю. – А в голове пусто.
