– Ты прости меня… ладно?
Крупные дождевые капли барабанили по каменной дорожке. Холодно и тяжело свисали тучи со светлых небес, отбрасывая тёмные тени на землю. Груз пройденного и безвозвратно потерянного горьким осадком скапливался на душе. Тело, некогда полное энергии и вдохновения жить, бессильно опустило плечи и сгорбилось. Всё вокруг поникло как бы под стать настроению мужчины, который долго не решался подойти к этому участку.
Многие раны уже были зашиты. Шрамы заглажены. Вскопанная почва утрамбовывалась и тяжелела, твердела под мраморными плитами и каменным прессом. Сырость и слякоть расползались здесь медленно и вязко. Сквозь камни на дорожке пробирались полевые цветы и травы. Они тоже хотели жить. Жить…
– Я виноват. Во многом перед тобой так и не покаялся. А теперь даже не знаю: услышишь ты мой тихий, ничтожный голос или нет…
Мужчина сжал кулаки. Обрезанные ногти впились в жёсткую ладонь. В носу безжалостно щипало, мышцы лица содрогались, дыхательные пути перекрыл ком. С тёмных волос начали падать капли воды, они же стекали холодными ручейками по горячей щеке к шее, с шеи — за тёмно-серый воротник тонкой, хорошо отглаженной рубашки. Обычно тех, кто навещает камни на этой поляне, полной благоуханий, цветов и памятных вещей, не заботит видимость их слёз. Им всё равно, наблюдает ли кто-нибудь за ними отсюда. А иногда они надеются, что в самом деле наблюдает и слышит.
Грудь больно сдавило новое чувство. Такое горькое, такое тяжёлое… Неужели кто-то, правда, заслуживает жить так и страдать по человеку, по людям, которых больше никогда не будет возможности увидеть? За что дано им чувство скорби? Почему существует это бездушное слово «никогда»?
Полыхнула молния. И без того ощутимый дождь усилился, нагоняя тоску и слёзы пуще прежнего.
– Я помню, что ты любишь такую погоду… Наверное, мне придётся помнить об этом всё моё дальнейшее существование.
Он слышал биение своего сердца. Стук то набирал скорость и входил в ритм, то обрывался одиноким ударом, после чего вновь пытался войти в былую колею. Каждое воспоминание, навещающее тяжёлую голову человека, сопровождалось либо грустной улыбкой, либо болью в груди. Ноги ослабели, руки апатично обвисли по швам. Но пальцы не разжимались. В одной ладони мужчина держал пожелтевший конверт, а в другой — букет из белых хризантем и гипсофилы. Зелёные веточки щекотали огрубевшую кожу рук. Он помнил, как, будучи совсем мальчишкой, впервые подарил ей похожий букет. Только тогда он принёс розовые хризантемы вместо белых.
«Я знаю: в нашей ситуации слишком тяжело достать цветы, – говорила девушка, принимая подарок от него. – И я считаю себя обязанной всё же упрекнуть тебя в том, что ты потратил свои сбережения на меня. Где ты вообще нашёл цветочника?»
«Но?» – он проигнорировал вопрос, как будто чувствовал, что она не закончила. И не ошибся.
«Но розовый – немного не мой цвет. Я больше люблю пурпурный. Или белый…»
Мужчина сделал шаг к могиле. Нутро выжигала пустота. Холодные капли дождя и слёз текли с одежды и лица наземь. Каменная дорожка осталась позади. Отрешённый взгляд остановился на мраморной фигуре женщины-ангела, бережно обнимающей каменное надгробие. На голове скульптуры лежал зелёный кленовый лист. Ещё свежий. Листочек упал с близ растущего дерева, высокого и широко раскинувшего свои ветви. Клён притягивал взгляд, но мужчина не мог отвести своих глаз от надписей на камне. Голова в сумасшедшем темпе выдёргивала из прошлого воспоминания и всё пыталась найти на пыльных полках памяти хоть что-нибудь, что могло бы подарить тепло. Но могильный холод овладел душой мужчины крепко и надолго.
«Ты помнишь, как мы встретились?» – её игривый голос так ясно звучал в его голове, что показалось, будто она в самом деле сказала это сейчас, а не несколько месяцев назад. Образ девушки с белым чемоданчиком наперевес маячил перед глазами так ясно, что забыть этого он не мог точно.
– Помню, милая…
«Ты помнишь, как я называла тебя Горюшкой? Тебе это так не нравилось!» – каждое новое воспоминание было вырвано из более и более далёких от реальности дней. Было всё тяжелее находиться посреди пустого кладбища.
– Всё бы отдал, чтобы вновь услышать тебя.
«Ты запомнил моё имя? Мы знакомы два часа, а я тебе его не говорила. Ты следил за мной? Признавайся!»
– Мира… – стон слетел с его губ и оставил после себя привкус недосказанности и боли. «Никогда» …
«Игорь?!»
Мужчина закричал, прижав к себе букет. Его голос врезался в тишину, заглушив шёпот стихии. Он поднял лицо к небу и зарыдал, больно упав на колени перед мраморным ангелом. Письмо в его руке помялось и намокло, цветы содрогнулись и уронили пару своих нежных белых лепестков к босым ногам фигуры. Дрожащей рукой человек стал прятать конверт в объятиях, будто надеялся, что это сохранит его. Или что так он мог бы обнять свою возлюбленную. Или что так он мог уберечь её. Но было уже поздно…
– Прости меня… Прости, прости… Я так часто уходил в себя и не делился с тобой мыслями, я так редко говорил с тобой о том, что чувствую к тебе. Обесценивал тебя и твои чувства, потому что не хотел понимать… И только недавно я понял это, – мужчина уткнулся лбом в камень. Он не мог остановиться. Лишь одна фраза была в его пустой голове. Лишь одно чувство сковывало его. – Прости…
Очередной яркий небесный проблеск отразился от дрожащей поверхности луж на дорожках. Грома всё не было. Белоснежный мрамор внимал лишь излияниям души человека и дождю, который вторил терзаниям мужчины эхом, только на другом языке.
Что для человека чужая смерть? Ничего, пока один человек не стал частичкой другого. А если стал… Должно быть, это и его смерть. Вот только разделяет он её с желанием хоть как-то облегчить страдания души, а выходит наверняка наоборот.
Мужчина отодвинулся от могилы. В последний раз зарывшись носом в хризантемы и наполнив лёгкие приятным сладким запахом, он оторвал от себя цветы и оставил их на холодной плите. Холод пробирал теперь не только изнутри, но и снаружи, струями воды и мурашками бегая по телу. Рубашка промокла насквозь, на брюках оставался след от чернил. Конверт. Его мужчина тоже достал и с досадой посмотрел на кривое пятнышко тёмного цвета. Уже не нужный ему адрес на лицевой части расплывался с каждой новой упавшей на него каплей. Он никогда не писал красиво. Но здесь… здесь по-другому он просто не мог, по-другому нельзя было. Но теперь это не имело смысла. Ничто не имело смысла.
– Я люблю тебя…
«А знаешь что? – всё вспоминал он её слова и ответы на эту кроткую фразу. – Я тоже тебя люблю».
– Нет… нет, милая. Ты не понимаешь меня, потому что я не говорил. Я люблю тебя, и люблю так, как никто никогда не любил. И не будет любить. Я был готов на многое ради твоего внимания, ради твоего касания. Я люблю тебя и не знаю, смогу ли отказаться теперь от этой любви, потому что никогда больше не услышу от тебя ласковых слов, никогда не поймаю твой взгляд на себе. Я буду захлёбываться в собственных слезах каждую ночь, потому что понимаю, что никогда так и не услышу твоего «я согласна» …
Он смотрел на конверт, который намокал всё больше и больше. Когда-то он не решился отправить его. Теперь отправлять некуда.
– Мира, милая Мира… Мне больно от тех слов, которые мы с тобой не сказали друг другу. Больно от того, что я тебе не сказал. Должно быть, ты и не слышишь меня сквозь толщу тяжелого чернозёма, – горькие и щиплющие глаза слёзы текли всё с новой силой. Мужчину безжалостно душили мысли и воспоминания, та самая любовь, от которой он действительно не мог отказаться. – Прости меня, что я пришёл лишь сейчас. Надеюсь… надеюсь, что ты не ждала меня. Хотя я знаю, что ждала. Господи, да что это?! …
Новый крик, разрывающий тишину. Душевная боль резала и сжигала, пустота расширялась. Капли дождя начали обжигать своим холодом. Мужчина с силой ударил ладонью по собственному колену, боясь промахнуться и ударить землю рядом с могилой. Он вновь обнял конверт, прижал к своему сердцу, которое обливалось горячей кровью.
– Я должен был спросить тебя. Я так хотел услышать твой ответ. Это письмо… – человек сжал руки ещё крепче, – это письмо рассказало бы тебе о том, как ты мне дорога. Но в последний момент я решил, что бумага и буквы ничтожны по сравнению со сказанными мной тебе словами лично. Прости меня, прошу, прости… – теперь его голос был тише. Мужчина заставлял себя дышать глубоко, чтобы успокоиться. Надо было собраться. Найти силы встать. – Я знаю, ты бы хотела, чтобы я смог пережить это.
«Я помогу тебе, Игорюш. Моя профессия – лечить людей. И тебя вылечу…»
– Прости, Мира! В тот день на предприятии… Я должен был быть рядом, я не должен был отлучаться от испытателей. Но кто же знал, что будет пожар? Что огонь охватит всё здание… Меня не было рядом, когда ты сломя голову понеслась спасать людей. Меня не было рядом, когда обрушилась крыша. Меня не было даже тогда, когда спасатели пытались помочь тебе, жертвеннице, выбраться из завала. Я знаю: оправдываться поздно. А ведь я наконец-то набрался смелости сделать тебе предложение руки и сердца. И как же невовремя подумал о том, что к твоему рабочему костюму врача и изящному кольцу на пальце непременно подошли бы хризантемы. Пурпурные…
Струя холодной воды стекла по его спине, он начал дрожать всем телом. Лицо было мокрым, и вытирать его было занятием бессмысленным. Впрочем, сейчас практически всё казалось ему не имеющим значимости. Он вспоминал о том, как счастливый и взволнованный, с цветами в руках уже мчался обратно, в надежде успеть на торжество по поводу успешно пройденного испытания. Мужчина бежал к предприятию и ему казалось, что никто теперь его не остановит. Что ещё немного, и возлюбленная станет его невестой. А потом он увидел спасательную бригаду, двигающуюся в ту же сторону, что и он. Стало известно, что испытание было провалено с треском. И с жертвами. Ему не дали приблизиться к тому месту, где погибла девушка из медицинского персонала компании.
В последний раз прикоснувшись к плите, он ласково погладил её. Так он прощался с любимой. Мужчина встал с колен и, недолго подумав, вложил конверт в руки мраморного ангела.
– Я никогда не верил в жизнь после смерти. Но сейчас я, правда, надеюсь, что у тебя есть крылья.
Небо потемнело так, словно полностью облачилось в грузную тучу. Несчастный человек знал, что его «прости» не имело никакого веса и смысла, но слово это никак не выходило из его головы. Кто же знал, что всё закончится так трагично? Но и избавиться от чувства вины было так же невозможно, как от жестокого «никогда». Скрестив руки на груди от холода, мужчина сгорбился ещё сильнее прежнего. Закрыл глаза. Он ещё вернётся сюда, когда ему станет легче. Или хуже.
В последний раз проговорив мысленно каждое слово, запечатлённое на камне, он развернулся к дорожке, по которой пришёл к могиле. Превозмогая желание вновь упасть к ногам скульптуры, пошёл прочь, всё надеясь, что нежная Мира действительно его слышала.
– Прощай, милая. И прости меня… Ладно?
