XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

— Маша, не трогай, — говорит полная женщина в цветастом платье. — Положи, это не твое. Это тётенькино. Маленькая девочка лет трёх-четырёх на вид с видом полного разочарования оставляет чёрную сумку на скамейке у кабинета с табличкой «Процедурная» и направляется к огромному вазону с пальмой. — Милая у вас девочка, — улыбается тетенька. — Моя такой послушной не была.

— У вас тоже есть дочка?

— Да, была.

Кабинет с табличкой «Процедурная» приоткрывается – миниатюрная молодая медсестра говорит голосом, уставшим от будничных интонаций:

— Следующий.

Тётенька берёт за руку мальчика в синем комбинезончике и быстро скрывается за дверью. Через минуту оттуда доносятся душераздирающие крики, но скоро они сменяются бурным плачем.

— Мама, я боюсь, — Маша вот-вот заплачет, — Мама, — шепчет девочка, и тихая слезинка, огибая нос, скатывается по подбородку. Женщина прижимает девочку к широкой груди.

— Машенька, ты сильная девочка. Потерпишь чуть-чуть — потом мы придём в палату, и я дам тебе конфету, — она погладила Машу по спине. — Потерпишь?

— Да.

Зарёванный мальчишка вышел из кабинета, держась за руку тётеньки.

— Удачи вам.

— Спасибо.

***

— Сегодня по телевизору матч повторяют.

Какой?

— Последний из чемпионата, Шахтер — Динамо. Приходи, посмотрим.

— Приду, это хорошо, что повторяют. А во сколько?

— В восемь начало. Ты уже знаешь результаты?

— Да, Шахтер проиграл.

— Не говори счёт, я ещё не знаю.

Улица была пустынной, несмотря на выходной, и молодые люди шли неторопливо к магазину.

— Как у тебя с Жанной?

— Завтра в кино пойдём.

— Оо, в кино. Какой фильм?

— Любовь и голуби.

— Это тот, новый? Хороший, говорят.

Молодые люди зашли в магазин.

— А что, молока уже нет?

— Нет.

— Ладно, дайте хлеб, пожалуйста.

— А вам что, молодой человек?

— Мне ничего, спасибо.

Молодые люди распрощались крепким рукопожатием, выйдя из магазина.

— Ну пока, увидимся.

— Пока.

***

Миша и Вася бегали по траве во дворе нового дома, пиная потрёпанный мяч. Мальчики громко кричали что-то вроде: «Эй, подавай!», «Иди за мячом!», «Сам иди!», «Лови!». В другом районе в это же время раскачивались на качелях Миша и Ваня Солерцовы из шестого дома. Тремя кварталами спустя, на улице Леси Украинки, прыгали по нарисованным на асфальте классикам три маленькие девочки, а в десяти метрах от них ребятня играла в футбол. В школе номер четыре был субботник. Класс сажал деревья на улицах города. В детском саду на улице Дружбы народов мамочки забирали детей. Если прислушаться, если действительно хорошо прислушаться, то вы услышите далекое позвякивание велосипедных звонков и неясный смех. Это переезжает улицу компания из двух дворов седьмого и шестого дома на улице спортивной. Замерев, вы вдруг почувствуете весь этот призрачный гул детских голосов, живых, ярких, ощутите его, но не услышите, а проживете вместе с каждым его обладателем маленькую жизнь.

***

— Вызов номер четыре, улица Курчатова, 10.

Четверо пожарных в яркой оранжевой форме забрались в машину, оснащённую брандспойтами, и помчались в сторону проспекта Ленина. Зеваки оглядывались, люди строили догадки, а по городу расползались сплетни. Горела пятиэтажка, вернее, квартира номер 16 на пятом этаже. Во дворе толпились соседи.

— Это Семеновы.

— Вы вызвали пожарных?

— А что у них случилось?

— Плита загорелась.

— Плита? А я думала Семён заснул с сигаретой.

— Плита, плита, мне Дмитривна говорила.

— Это так печально. Как они теперь будут жить?

Пожарные приехали. Где-то плакал ребенок.

***

В редакции царила суматоха, как всегда бывало перед сдачей номера в набор. В одном кабинете сидел Семехин и кричал Верошину, который сидел в соседнем:

— Ты статью дописал?

— Почти, — ответил Верошин, написавший только вступительный абзац.

— Александр Александрович, — влетает в кабинет к Семехину молодой Арепьев. — На улице Курчатова пожар!

— Верошин! Пиши про пожар, — кричит Александр Александрович и обращается к Арепьеву: Иди к Верошину, расскажи, что знаешь.

— А можно я сам напишу?

— Нам через час номер сдавать.

Арепьев уходит, а уставший Семехин с минуту рассеянно глядит в окно, потом спохватывается и продолжает напряженно печатать.

***

С минуту длится гробовая тишина. Слышно, как лают собаки вдали. Ночь. Жители Припяти разошлись по домам и большинство из них уже спит, мягко устроившись в теплой обители сновидений. На городских часах ратуши начал отсчитываться новый день — 27 апреля 1986 года. Спит Маша и её полноватая мама, спит вся детвора, что мы видели здесь, прогуливаясь днем по этим улицам, редакция «Воскресной Припяти» тоже замерла, и в пустом её здании лишь слышно тиканье маленького будильника, готового разразиться восторженной трелью по любому поводу.