Задайте себе вопрос: нравятся ли вам монстры? Или они ужасны, вызывают страх, отвращение? Сколько же сказок придумано об этих странных, злых существах…
И почему люди боятся выдуманных чудовищ, хотя среди них бродят настоящие?..
…
Лëша сидел на кровати, держа в руках недорогую гитарку. Она вовсе не была какой-то особенной, но он не мог оторвать от нее своего взгляда. Неужели это не сон?
— Я копил на тебя полгода, любимая, — сказал он, еле сдерживая слезы счастья.
Парень со страхом, чувствуя всю ответственность и важность этого момента, взял ее в руки. Лëша не относился к ней как к вещи. Гитара была для него живой, и он боялся причинить ей боль.
Прозвучал первый, совсем тихий и неуверенный аккорд, и эмоции перехватили нити сознания. Он был рад полностью отдаться им. Что-то странное вырывалось из груди, и было непонятно, рыдает он или смеется.
Он был счастлив.
Когда захватывает оно, призрачное, хрупкое счастье, приходит осознание того, как все на самом деле.
Воспоминания опять нахлынули.
…
Он продолжал меня бить. Врач, бьющий ребёнка. Такой парадокс.
Отец делал это часто, за любую мелочь, которая казалась ему проявлением бунта. В этот раз я признался, что хочу стать гитаристом, потому что мне было противно лгать, что я пойду по его стопам.
Страшно признаться себе в этом, но… Я привык, что он так реагирует.
Да, настолько сильно сердце человеческое, что способно выдерживать любые мучения, любые издевательства. Именно сердце. Синяки сходят, а на сердце всегда остаются шрамы. Оно как хрустальная ваза: если разобьёшь на тысячу осколков, никогда, никогда не получится склеить.
— Лучше бы ты умер ещё в детстве!.. — змеиным голосом прошипел он.
Этот день, эту фразу, свет, пробивающийся из окна сквозь цветные облака, радостный и яркий, совсем не подходивший к вызывающей ужас картине, я запомнил навсегда.
Слова врезались в мое сознание.
Никчемный, убогий, тряпка, уродец, девчонка… Я сбился со счёту. Но это… Я не верил.
…
Юноша сомневался. А вдруг ничего не получится? Если все это лишь морок, глупая мечта и бурлящий детский максимализм? Он глубоко задумался. Стоит ли оно того? Или лучше, если он будет послушным? «Потом спасибо скажешь», — говорит отец.
Парень знал, что времени немного. Нужно уходить. Он не вынесет, не сможет так жить.
…
Я так устал.
Я всë потерял из-за своего характера.
Мои будни превратились в кошмар. Коллеги меня недолюбливают, и когда найдëтся кто-то на моë место, никто даже не расстроится.
Мне уже плевать, главное — вразумить Алëшу.
О Господи! Я же знаю, что у него получится! Он обязательно станет наилучшим врачом. У Лëши есть всë, чего не хватило мне. Упрямится, как осёл. Что мне остается, если этот уродец слов не понимает?! Ему, видите ли, музыка мила. И как можно считать это профессией, если от нее толку как от козла молока?! Ветер в голове у него ещё, раз хочет жизнь такому посвятить.
Считает, что я не в порядке… Но я не сумасшедший! Это необходимо для него же. В конце концов, он сам виноват. Сын должен уважать своего отца, а он не считает мое слово законом. Я не монстр! Не монстр…
…
Отложив гитару, он в отчаянии повесил голову. Черная прядь упала на лицо, закрывая обзор. Он вздрогнул от нежного, щекочущего ощущения.
Раздался его тоскливый, тихий голос:
— Все ли я делаю правильно?
Удар. На лице больно отпечаталась ладонь. «Ты — не мой сын, а тряпка», — как всегда говорил отец.
…
— Тебя уже шестнадцать, а противишься хуже пятилетней девчонки! Если я был медиком, то ты тоже будешь им! Я всë решил!
— Но, отец, ты же знаешь… Музыка, она…
Он не дал мне закончить.
— Музыка?! Только через мой труп! Не смей даже думать об этом! Не твоë это дело!
— Отец…
— Пока ты живешь в моем доме, я — хозяин твоей жизни!
— Тогда я уйду!
— Пф. Решайся, — произнес он, нацепив маску безразличия.
Ну и решусь, чëрт тебя подери.
…
Алëша открыл окно.
Прислушался к шуму, который доносился с улицы. К певчим птицам, к ласковому летнему ветру, шелесту листвы. Каждая секунда была окрашена нотой, каждая минута становилась мелодией, а каждый час превращался в симфонию. Он жил звуками. Мир никогда не был для него безмолвным, даже если для других царила абсолютная тишина. Повседневный гам вызывал у Лёши восхищение и помогал отвлечься от горестей жизни.
— У меня получится, — уверенно произнëс юноша. — Не позволю кому-то сломить меня! Меня, мои мысли, мои чувства, моë будущее, в конце концов! Не позволю, даже если это он…
Да, сломить… Лëша воспринимал это именно так. И он решил послушать себя…
Может, он станет музыкантом, ведь это и есть именно его счастье, может, нет…
Мы не узнаем этого, ведь сейчас Лёша, прихватив с собой гитару, ушёл. Он не вернется сюда. По крайней мере, он себе это пообещал.
Алëша бережно обнял ее и с трепетом прошептал:
— Любимая…
